Вихрь - Йожеф Дарваш
Все сказанное выше, Элек Варью, далеко не полная правда. В будущем, когда тебе нужно было писать автобиографию, ты всегда умышленно опускал в ней упоминание о том, что ты хотел стать учителем церковного пения и что ты вообще умеешь играть на органе, боясь, что тебя сразу же обвинят в клерикализме. Никогда ты не упоминал в автобиографии и о плене. Ты писал о том, что сражался против гитлеровцев в венгерской части, где тебя сразу же назначили политкомиссаром (!). Так будь же хотя бы сейчас откровенен и честен перед самим собой. Правда же заключается в том, что ты сбежал из дебреценской казармы в ночь, предшествующую вашей отправке на фронт. Вместе с тобой сбежало еще двое венгров. Спрятались вы в коллекторе городской канализации, где чуть не задохнулись от зловоний. Просидели там более получаса, пока не прошел советский дозор. Не сердись, Элек Варью, но именно так все и было. И кто же тебе после этого дал убежище? Опять-таки Михай Бойти, твой будущий тесть.
Глава четвертая
В середине ноября жену Элека уволили с работы — она работала архивариусом в городском Совете. Работа была не ахти какая интересная — нужно было целыми днями рыться среди пыльных бумаг, — но она ей нравилась. Она была буквально счастлива от сознания, что может навести здесь порядок. Увольнение ее не было мотивировано абсолютно ничем. Ее даже не заставили отрабатывать положенные две недели. Ей вручили извещение об увольнении, и на следующий день уже не нужно было идти на работу.
Оба вы прекрасно знали причину увольнения. На официальном языке она звучала так: «Лицо с подозрительной классовой характеристикой не может иметь допуск к секретным документам и служебной переписке». Об этом знали вы оба, но оба делали вид, будто ничего не знаете. Знакомым своим вы говорили, что жена ушла по собственному желанию. Вам поверили, так как Анна тогда ждала ребенка. Некоторые из знакомых знали, что полтора года назад Анна тоже была беременна, но у нее случился выкидыш, а теперь, думали они, вы решили во что бы то ни стало сохранить ребенка.
Первые две недели после увольнения были самыми тяжелыми, но постепенно все знакомые привыкли к тому, что Анна не работает.
— Я сама попросила меня уволить, — объясняла жена всем, кто еще не знал о случившемся. — Надоела мне эта работа, вот и ушла.
Несколько дней Анна не выходила из дому, чтобы не встречаться в городе со знакомыми.
Во время декабрьской национализации мелких частных предприятий Элека Варью обошли при назначении на новые должности, хотя, по давним обещаниям, он должен был заведовать мельницей. Это была небольшая, но хорошая мельница, на которую возили молоть хлеб даже издалека.
Я остался один как перст. Это было для меня слишком тяжелым ударом. Я собрался и пошел в обком партии. И разумеется, пошел не с пустыми руками. Предварительно написал статью, боевую, острую, направленную против бывших капиталистов и эксплуататоров. Я даже рассчитывал, что она обязательно будет помечена в воскресном номере.
Я знал, что первый секретарь товарищ Хорег рано приходит на службу, особенно в понедельник. Он уже чуть свет бывал у себя в кабинете, а без десяти семь — ни минутой раньше, ни минутой позже — уже просил принести ему сводку по области. И не дай бог кому-нибудь не оказаться в это время на своем рабочем месте. Этого человека распекали потом в присутствии всех сотрудников обкома.
Посетителей же в обком раньше семи часов не допускали — такое уж было установлено правило. Я вошел в подъезд обкома, когда часы на католическом соборе пробили семь раз. Передо мной сразу же появилась фигура дежурного, который потребовал у меня удостоверение личности, а потом выписал мне разовый пропуск. До этого же меня всегда пропускали безо всякого пропуска. Перед лестницей меня остановил сотрудник госбезопасности. Зеленый еще юнец, который прекрасно знал меня, потребовал открыть портфель, чтобы он мог удостовериться, что я не несу с собой никакого оружия.
«Какие глупости! — подумал я. — Откуда у меня может быть оружие?»
Хорега я встретил в коридоре.
— Сабадшаг[25], товарищ Хорег, — поздоровался я громко, идя вслед за ним.
Он обернулся.
— Сабадшаг! — проговорил он, глядя на меня, как на пустое место, недоумевая, что, мол, мне от него нужно.
В замешательстве я первым протянул ему руку, он неохотно протянул мне свою — ладонь у него была худая и влажная, а рукопожатие вялое. Я стоял, переминаясь с ноги на ногу, и ждал, что он сам предложит мне зайти к нему в кабинет. Но он не приглашал.
— Есть какие-нибудь новости? — сухо спросил он.
— Ничего особенного, товарищ Хорег, собственно говоря, ничего.
— Понятно, — кивнул он.
Я встал на его пути, мешая ему пройти.
— Я, товарищ Хорег, собственно, пришел к вам за советом. Хотел с вами посоветоваться.
— Я сейчас занят.
— Я знаю, что у вас много работы, товарищ Хорег, но я вас долго не задержу. Я очень хорошо знаю, какие проблемы вас беспокоят и какие серьезные вопросы стоят сейчас перед нашей партией.
— Проблемы? — Он бросил на меня леденящий взгляд, от которого у меня начали дрожать руки, а ноги прямо-таки подкашивались.
— О каких проблемах вы говорите? — спросил он еще раз.
Ноги у меня задрожали, я никак не мог справиться с этой предательской дрожью. Я пролепетал что-то нечленораздельное о проблемах и трудностях, которые возникают в деле строительства социализма.
Он слушал с бесстрастным лицом, глядя на меня холодным, ничего не выражающим взглядом, и рукой приглаживал рыжеватые волосы, которые спадали ему на лоб.
— Я вас как-нибудь вызову, — сказал он, выслушав мой лепет, и ушел в кабинет.
«Вот и поговорили», — подумал я, не зная, что же мне теперь делать.
Поскольку в голову ничего не приходило, я вдруг безо всякой на то надобности зашел к старику Шювегешу, который занимался в обкоме подбором кадров. Меня он всегда считал хорошим работником, говорил об этом даже за моей спиной, хвалил меня! И вот я решил зайти
