Вихрь - Йожеф Дарваш
— Я тебя?
— Я уже думала, раз тебе не хочется заняться делами папы, я сама поеду в область. Женщине, знаешь, труднее…
Он так сжал мою руку, что я даже вскрикнула от боли.
— Я запрещаю тебе это! — крикнул он.
— Ой! Больно!..
— Никуда ты не поедешь!
— Отпусти меня!
А он все сильнее и сильнее сжимал мою руку.
Несколько дней ты, Элек Варью, раздумывал, разнюхивал и вдруг написал статью под громким заголовком: «Хорошего кулака не бывает!» В ней ты писал о том, что нельзя давать вводить себя в заблуждение относительно понятия «хороший кулак». Независимо от того, хороший или плохой человек кулак, с ним нужно бороться, как с классовым врагом. (Да и вообще, что значит хороший человек? Не больше не меньше как идеалистическое понятие!) Статья твоя была написана жестко. Ты не боялся таких выражений: «Кулаки распространяют ложные слухи, сеют панику, они ведут подрывную работу против сельхозкооперативов и, о чем свидетельствуют многочисленные примеры, осмеливаются на открытые убийства». Твоя статья, Элек, имела шумный успех. В течение нескольких месяцев агитаторы цитировали из нее отрывки, употребляя их, где надо и не надо.
Мне было жаль тестя, но помочь ему я ничем не мог. Случись такое сегодня, я, разумеется, действовал бы по-другому, но тогда иначе нельзя было. Я избегал встречи со стариком, старался даже у жены не спрашивать о нем. Возможно, он и не читал моей статьи, а если и читал, то я был уверен в том, что он правильно понимал ситуацию и, как честный человек, для которого судьба родственников дороже и ближе собственной, не сердился на меня.
Все меня хвалили за статью, при встрече поздравляли, хлопали по плечу, а сам я не находил места. Для меня начались беспокойные дни, но еще беспокойнее были ночи. Каждую ночь, на рассвете, часа в три, я просыпался и, сколько ни старался, больше уснуть не мог. В голове у меня все время кружились кошмарные мысли. Мне казалось, что вот-вот за мной придут и арестуют только за то, что мой тесть занесен в список кулаков.
Однажды ночью к нам в дверь громко постучали. Я сразу же проснулся. Сердце билось где-то в горле. Я не смел даже пошевелиться. Я увидел, что жена тоже не спит, но сам сделал вид, что сплю.
Жили мы в ту пору в доме тестя, а он с женой перебрался на хутор. Дом тестя стоял в самом конце улицы. Окна спальни выходили во двор, а остальные — на застекленную веранду; в конце ее была дверь, которая вела на улицу. Вот в нее-то и стучали.
— Кто бы это мог быть? — наконец спросила жена.
— Наверняка какой-нибудь пьяный.
Я хотел повернуться лицом к стене и не мог: так сильно дрожали у меня ноги и руки.
За дверью кто-то прокричал, сначала тоненьким голоском, затем — басом. Спустя несколько минут стали стучать в дощатый забор.
— Я же говорю тебе, что это пьяный.
— Пойду посмотрю, — сказала жена и, встав, накинула на себя халатик.
— Никуда не ходи!
— Я выйду только в столовую и оттуда погляжу.
— Не ходи никуда! — закричал я на нее.
Я почему-то был уверен, что это за мной пришла полиция. Даже подумал, что старик, служащий налогового отдела, донес на меня. Разумеется, думал я, мне не следовало слушать его подстрекательскую речь.
Жена вышла в прихожую и оттуда потихоньку открыла дверь в столовую. Постояла немного, видимо собираясь с духом, а потом вошла. Я отчетливо слышал, как скрипел пол под ее ногами. Не знаю, сколько прошло времени, когда застучали в окна, которые выходили на улицу. Жена мигом влетела обратно в комнату, даже не закрыв за собою дверь.
— Закрой дверь! — грубо сказал я.
— Я боюсь.
— Закрой, тебе говорят!
— Ой, нет…
Она так перепугалась, что у нее стучали зубы. Сбросив халатик, она юркнула в кровать, закрывшись с головой одеялом.
Стуки доносились то со стороны улицы, то со стороны прихожей. Я чувствовал себя абсолютно беззащитным. От страха к горлу подступала тошнота. Было страшнее, чем на фронте, когда сидишь в окопе, Я готов был разрыдаться от собственного бессилия.
В страхе мы и заснули.
…Я уже не помню, когда прекратились эти ужасные стуки: утром я проснулся весь разбитый, с головной болью. Кругом стояла мертвая тишина. Было прекрасное сентябрьское утро, Сквозь опущенные жалюзи в спальню пробивались лучи солнца.
Очень плох тот день, который начинается со ссоры и скандала. Я прикоснулся к жене. Она не отодвинулась. Тогда я положил свою ладонь ей на шею, на мягкую горячую шею, на которой билась жилка. Долго мы оба не промолвили ни слова, просто лежали друг возле друга. Первой пошевелилась жена, она перебралась в мою постель, под мое одеяло.
— Я так перепугалась ночью, — шепнула она, и мне показалось, что страх еще не прошел у нее.
Я громко рассмеялся.
— Со мной ты можешь не бояться.
— С тобой так хорошо, ты такой спокойный.
— Ну вот видишь, я же тебе говорил, что это какой-то пьяный хулиганил, а ты не верила.
— Я испугалась.
— Чего?
— Не знаю. Сама не знаю.
— Дорогая ты моя глупышка.
Я прижал к себе жену, стал гладить ее груди, живет, бедра…
В то утро он не пошел в редакцию. Попросил жену, чтобы она позвонила секретарше Гизи и сказала, чтобы его сегодня не беспокоили, так как он работает над очень серьезной статьей. И действительно, он, как встал, даже не стал завтракать, а умывшись на скорую руку холодной водой, сел за работу.
Прошел в конец террасы, где было его любимое место, там он всегда писал. По столбам здесь вились ветки винограда, бросая густую тень на стол, на лежащие на нем чистые листы бумаги. Здесь все успокаивало, настраивало на работу.
К полудню статья была написана. А называлась она так: «Вражеская рука». В ней он разоблачал вражеские элементы, которым удалось пробраться в государственные учреждения. Срывал маски со шпионов и диверсантов, которые сбивали население с правильного пути, и все это с целью вырвать из рук народа власть.
Вечером того же дня статья попала на третью страницу в номер, выходящий утром следующего дня. Это был целый подвал на всю страницу в три колонки, и только в самом низу третьей колонки помещался короткий, набранный крупным шрифтом лозунг, призывающий к сбору металлического лома и борьбе за мир.
Глава третья
С детских лет я очень любил музыку. Каждое воскресенье пел в церковном хоре. Иногда
