Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг
И самому не верилось, что современные люди мало того, что такое сказали, так еще и напечатали в газете и читали потом. Выполняя на деле сказанное.
«Колонизировать, эксплуатировать русских? Это утопия! Нерентабельно – вы просто разоритесь на необходимости содержать охрану. Следовательно, Рейх ни в коей мере не заинтересован в сохранении этого бесполезного народа. Фюрер прав – пусть они вымрут, как туземцы Мадагаскара, или же сохранятся в малом количестве в удаленных лесах, как объект для изучения антропологов».
Комиссар с начальником давно ушли спать. А вот особист по настоянию комиссара остался, сидел, шуршал газетами, разглядывая картинки и фотографии. Немецким языком он не владел.
«Я говорю о русских – поскольку западный подвид славян, поляки или украинцы, уже значительно облагорожен близостью европейской цивилизации. Так, среди поляков весьма распространено добровольное признание иерархии, в которой они сами себя ставят ниже нас, немцев, но много выше русских и украинцев. То же можно сказать про галичан, бывших в прежние времена под властью не России, а Австро-Венгерской империи. А желто-синее знамя „истинных украинцев“ – это был в свое время флаг вспомогательных частей войска Карла Шведского, служивших ему верой и правдой, против русского царя».
Все-таки правильно чувствовал Берестов, считая, что массовое уничтожение наших военнопленных и гражданских оккупантами было спланировано заранее. Лишний раз убедился, записав переведенное:
«Право жить нашими рабами тоже надо заслужить – лояльностью, честностью, прилежанием».
Утром начальство первым делом перечитало акт, поставило свои подписи и в запечатанном мешке газеты и инструкции убыли в политотдел. Благодарности за это Берестов не получил, но потом сообразил, что для него лично все могло кончиться куда хуже, вспомнил про доносы за чтение инструкций и наставлений. Но с неделю на него укоризненно посматривал не только комиссар, но и начальник медсанбата. Один представитель особотдела никак не выразил своих чувств, помаргивал равнодушно глазенками.
То, что ситуация меняется, и действительно румыны кончились, понял не только адъютант старший, начальник всех бумаг. Дни, когда привозили по 15–20 раненых в сутки прошли.
Теперь двести, триста, пятьсот с лишним простреленных, контуженных, посеченных осколками, обмороженных бойцов и командиров в день наглядно показывали, что каток наступления затормаживается, враг опомнился, подтянул резервы, и теперь каждый километр дается немалой кровью. Там, за спиной корпуса провалилась попытка пробить к окруженным немцам коридор, чему Берестов сильно удивился, особенно когда узнал, что бронированный кулак вермахта сначала застрял в кавалеристах, вставших насмерть и подаривших срочно прибывшей гвардейской армии время развернуться и зарыться в мерзлую землю. Удар был чудовищно тяжел, немцы бросили в бой все, что могли, поговаривали, что среди беленых стальных громад попадались и песчано-желтые, явно переброшенные из Африки. И все равно – не пробились, только всю собранную технику потеряли.
Теперь в Сталинграде добивали окруженную шестую армию, с которой попали в мешки рядом и итальянская, и румынская армии. Ситуация у них была совершенно безнадежной. Такого еще в войну не было, чтобы несколько армий врага вот так погибали в выгоревшем дотла городе и промороженных лютым холодом степях без шанса спастись. Сообщения о невероятных трофеях, сотнях уничтоженной и захваченной техники, тысячах убитых и плененных врагов просто поражали воображение.
Берестову даже стало стыдно за то, что всякий раз, когда слышал очередную сводку, первой мыслью было: вот где коллекцию собирать надо было! Но это было необоримой привычкой. Впрочем, он с ней и не особо и боролся, да и окружающие уже привыкли к тому, что капитан мимо полезного трофея не пройдет. Когда в немецком чудовищном Мессершмитте запнулся за торчащую из тряпок ручку носилок, то сразу же у него как щелкнуло, и все найденные восемь носилок из самолета и десяток одеял меховых он прибрал тут же. Попутно, когда выдергивали носилки из под мерзляков, заметил то, что пропустили обшарившие самолет раньше – под офицером, голым по пояс и замотанным густо и неряшливо, явно наспех и не очень умело бинтами, оказался ремень с маленькой кобурой, а в кобуре – никелированный блестящий, словно игрушка, «Вальтер».
Предложил его начальнику медсанбата, тот задумчиво пожевал губами и заметил, что стреляться он не собирается, а если припрутся злые гости, то он, Быстров, лучше предпочтет что посолиднее, благо пулеметами адъютант запасся. В итоге теперь «Вальтером» щеголял начмед соединения.
Корпус, потеряв множество танков и людей, выдохся. Были израсходованы отведенные на операцию запасы топлива и боеприпасов. Но главное было сделано: теперь голодное и вшивое немецкое воинство, дошедшее до Волги, было обречено. Внешний обвод окружения был отодвинут так, что уже и самолеты не могли сбрасывать грузы.
А начальник МСБ специально позвал своего старшего адъютанта, когда проездом к нему заскочил по служебным делам однокашник – тоже военврач второго ранга, хотя и общавшийся в верхних сферах. И начальник бумаг, открыв рот, слушал о том, что уже полсотни наших медиков умерли, заразившись от пленных, что эти пленные находятся в чудовищном состоянии и дохнут сотнями, потому что остается только руками развести, как медслужба вермахта могла так обосраться в прямом и переносном смысле – практически все попавшие в плен, за исключением нескольких тысяч гладкой тыловой сволочи и сытых офицеров, болеют микст инфекциями.
– Дизентерия, сыпной тиф? – спросил начальник медсанбата, и его гость согласно кивнул головой:
– И это тоже, и туляремия, и гепатит в придачу. Вшивые все до невероятия – аж сыпется с них, как просо. Грязные, голодные до дистрофии. А еще в придачу ко всему этому практически все – с резким обезвоживанием. Складка кожи расправляется за несколько секунд, я такого даже у стариков никогда не видел!
Этого Берестов не понял и глянул вопросительно на свое начальство. Быстров понял правильно и пояснил негромко:
– Вот так щипком собирается на тыльной стороне кисти кожа в складку. В норме расправляется мгновенно. У стариков, когда тургор кожи падает, с замедлением. А при обезвоживании – еще заметнее. Но несколько секунд – я такого и не видал в жизни.
– И сто? – спросил капитан.
– Вода основа всех обменных процессов у человека, нехватка воды – все обменные процессы нарушаются чудовищно. От пищеварительных до мыслительных. К слову, даже странно, что они в таком состоянии воевать еще ухитрялись.
– Упертые сволочи, сдавались, что характерно, только по приказу, до последнего резину тянули, и даже когда капитулировали, ломали имущество, что могли, моего хорошего знакомого наказали за то, что недоглядел и в штабе Паулюса
