Александр Баковиков - Огни маяка
— Так-так… Ну, что же, посмотрим, постреляем, товарищ Мерничий,- сразу перехватил взгляд лейтенанта в сторону щитов и вспыхнувшую в его голосе досаду, неизвестно чему радуясь, сказал Хомяков,- попробуем молодых. Ох-хо-хо, стариками-то все будем, а вот молоды ми-то уж извините…- и опять другим, официальным тоном обратился к командиру корабля: — Прикажите приступить к комендорским стрельбам, товарищ капитан третьего ранга.
— Будет исполнено, товарищ лейтенант. Намерены проверять по тревоге? — почтительно козыряя, ответил командир,
— Можно и по тревоге,- сказал инжектирующий, доставая перетянутый резинкой блокнот.
— Так кто у вас на боковом-то первым наводчиком? Ага, Иванов и есть, — Хомяков даже довольно зажмурился. — Ну, начнем с однофамильца…
…Первая же очередь звонков выбросила уже бывшего наготове Сашу Иванова на полубак, к пушке. Обстановка была уже ясна: буксир, подтащив щиты к отмели, собирался уходить,
С ходу сдернув надульник, Саша вскочил в сиденье первого наводчика, вполглаза оглядел людей при пушке — все ли на месте — и, оградив ладонью рот, крикнул на мостик:
— Орудие помер один к бою готово!
Хомяков покосился на запущенный секундомер .и довольно буркнул:
— Молодец! По-ивановски.
— Ну, товарищи, не посрамим Анну Андреевну,- только и сказал Саша,- помните, где стоим…
— Орудию номер один курсовой угол шестьдесят, наводить по среднему щиту! — крикнули с мостика.
— Есть! — удовлетворенно ответил Саша.
Синие нити прицела совместились с самой серединой щита, казавшегося не больше листка клетчатой серой бумаги из блокнота и так же расквадраченного сшивками парусины.
Обернувшись назад, Саша встретился глазами со старшим артиллеристом, выглядывавшим из-за обвеса мостика. Мерничний был явно обеспокоен.
«А вот и не пожалеешь, что не снял!» — самоуверенно подумал Саша, увидев свое отражение на бронзовой коробке затвора: в желтоватой, полированной до зеркального блеска, плоскости металла лицо его выглядело старше, мужественнее.
— У орудия! Как видимость? -спросил с мостика незнакомый голос, по интонациям, несомненно, тоже принадлежащий начальнику.
— Видимость преотличная! — думая все об одном и том же, доложил Саша, и Мерничий, в эту минуту тоже занятый одними мыслями с ним, недовольно посмотрел на него сверху.
Конечно, экзамен был не ему, хозяину артиллерии всего корабля, а только лишь одному из его подчиненных, но почему-то очень волновался и сам лейтенант.
— Итак, приступили-с,- сказал Егор Александрович н снова запустил остановленный было секундомер.
Стрельба пошла своим чередом. Дальномерщик дал расстояние до щитов, и только каких-нибудь десять секунд «поколдовал» Мерничий с карандашом в руках над картонным альбомчиком таблицы.
Егор Александрович на минуту отвел взгляд от наводчика и задержал его на старшем артиллеристе, бормочущем быстрым, озабоченным шопотом:
— Ветер… плюс… двенадцать градусов… минус…
В глазах старого практика-артиллериста промелькнуло выражение суровой ласки; все они до единого, теперь управляющие огнем башен, кораблей и целых соединений, прошли через его руки и его кабинет УАО, и он помнил их всех еще и новом, необмятом обмундировании.
— Прицел восемь, целик пять! — раздельно крикнул Мерничий, пряча таблицы в карман, и опять вздохнул: как же ему нехватало покойного Андрея, вот бы сейчас они вместе и порадовали старика!..
Короткое слаженное движение возникло возле орудия — оно поднялось вверх, повело влево, вправо и замерло, ожидая команды.
— Первое! Ревун!-ровно сказал Мерничий.
Гортанно засипел ревун, и звук выстрела негромко и гулко щелкнул.
Мерничий, волнуясь, и больше всего боясь, что волнение его заметят на мостике, впившись в бинокль, разыскивал у щита белый всплеск.
Всплеска не было. Чувствуя, что он мучительно краснеет и что искать уже больше нечего, потому что столб, видимо, осел где-то далеко вправо или влево, а может быть, даже далеко за горизонтом, Фома Фомич опустил бинокль и наткнулся глазами на прищуренные глаза Хомякова.
Старик улыбался.
— Вот они, молодые-то, хе-хе-хс, Нет всплеска-то, товарищ лейтенант? Я тоже было, как вы, а они прямо в цель. Его только щитком загородило.
Мерничий снова поднял бинокль к глазам и почти в центре среднего щита увидел черное круглое, кажущееся не больше дробинки, пятнышко.
Незаметно переведя дух и придав лицу выражение официальности, он опустил бинокль и, козырнув четко спросил инспектирующего:
— Разрешите продолжать стрельбу в соответствии с инструкцией, товарищ лейтенант?
— Безусловно,- сказал Егор Александрович и тоже козырнул.
И тогда Мерничий, всегда, даже и на мостике, говоривший вполголоса и команды отдававший ровно и без особого азарта. крикнул так, что дивизионный штурмам, бывший поблизости, схватил я за левое ухо.
— Орудие номер один! Поражение! Ревун! — и туг же бросив к глазам бинокль, стал считать появляющиеся почти точно на середине щита пробоины.
Насчитав пять черных пробоин и все еще не опуская бинокля, любуясь почти виртуозной точностью рук Александра Иванова, он скомандовал «Дробь!» и сказал безразлично:
— Ну, вот, я так и думал. Преемственность это, знаете ли…- и не докончил фразы.
— Очень чисто бьет,- ласково сказал Егор Александрович и по-старинке добавил: — добрый пушкарек,- но тут же поправился,- то есть комендор на уровне своего орудия и своей фамилии хочу я сказать. Разрешите глянуть вблизи на такого молодого?.. Нет, нет, зачем же звать… Именно на его рабочем месте.
Саша в ожидании следующей команды сидел на своем железном сиденье все еще в позе полной готовности; только его бескозырка съехала с потного лба на затылок и из-под ленты выбились уже начавшие отрастать и курчавиться волосы.
— Ну, однофамилец, не подвели свою пушечку…- хитро прищурясь, начал было Хомяков, но Мерничий, счастливо засмеявшись, взял его сзади за локоть.
— Дорогой Егор Александрович, простите, обманул я вас: никакой он не однофамилец, а родной, прямо-таки единоутробный, как говорится, брат покойного Андрея Иванова. Мне и матушка их все время пишет с того самого дня, как он к нам на корабль пришел. А однофамильца он придумал, еще не зная, будет ли он достоин брата или нет… Ей-богу…- счастливо смеясь, говорил лейтенант Мерничий, и соскочивший с сиденья первого наводчика комендор Иванов Александр к каждому его слову прибавлял обрадованным шопотом:
— Точно. Как в воду. Безусловно. Так.- И глазами, полными восторга, смотрел на командира своей боевой части, который, оказывается, все давно понял…
Но всех хитрее оказался старик Хомяков. Прнщурясъ и попеременно глядя то па Мерничего, то на Сашу, он сказал:
— И думаете, что уже самого бога за бороду держите и умнее вас уж и на свете никого нет? Ах, вы, хитрецы, хитрецы! Ну, а скажите, пожалуйста, с какой, спрашивается, радости я начал инспектирование с вас, а не с первого дивизиона, как положено по порядку? Вот то-то и оно! Как же было не посмотреть братца такого человека, как покойный Андрюша?!
Л. Яковлев
СТАРШИНА КРЮКОВ
Смуглое, чуть скуластое лицо старшины Крюкова выражало радость. Крупные зубы блестели из-под рыжеватых усов. Он кивком головы показал на темный с еле заметными издалека рогульками шар вытраленной мины, спокойно покачивающейся на волнах.
— Ну и Денек! Такого и в войну не было,-сказал он, вытирая руки промасленной ветошью.
Шлюпка Осторожно подошла к мине, манеры надели на нее подрывной патрон, подожгли бикфордов шнур п стали удаляться. Им надо было успеть отойти на три кабельтова — расстояние, на котором взрыв мины безопасен.
Зеленый пенистый столб воды с грохотом взлетел в воздух.
На тралении Крюков чувствовал себя отлично. Мичман Родионов, старый, испытанный моряк, говорил, что Крюков природный минер, и, когда надо совершить что-нибудь героическое, на это всегда вызывался он,
Крюкову эта работа казалась обыденной, не такой, какой она была во время войны, когда часами приходилось бороздить море, отбиваясь от пикирующих немецких самолетов. И он низким, хриповатым голосом убеждал молодого матроса Назарова:
— Сейчас одна благодать. Работаешь, как на пляже, живой отдых. Ни тебе бомбы, ни снаряда — пляж, да и только.
Назаров с сомнением поглядывал на Крюкова: хороший пляж! Ни в какое сравнение не шло это с трудным и опасным делом, которым они занимались изо дня в день. Назаров вспомнил, как однажды, в свежую погоду, трал подсек две мины, и в ту минуту, когда корабль ложился на новым галс, вдруг всплыла третья и пошла под киль катера-тральщика.
— Мина под днищем! — закричал кто-то, и в~е замерли.
Назаров почувствовал, как липкий холодок пополз по телу.