Александр Мещеряков - Традиционная Япония: обязанности взрослых и радости старцев

Александр Мещеряков

Традиционная Япония: обязанности взрослых и радости старцев

В традиционной Японии не отягощенная болезнями старость понималась как самое счастливое время жизни. Отсутствие обязанностей, свободное время, уважение и забота со стороны окружающих делали старость желанной порой. Но путь к старости лежал через детство, юность, молодость и зрелость. В данной статье мы описываем принятые в традиционной Японии возрастные градации, рассматриваем права и обязанности каждой возрастной категории. Под традиционной Японией понимается период сёгуната Токугава (1603–1867), когда сформировалась культура, которая выработала те ценности и тот язык описания, которые послужили основой и для строительства культуры новейшего времени.

После долгих междоусобных войн режим сёгунов Токугава сумел обеспечить длительный мир, что радикально сказалось на общем восприятии жизни. В качестве официальной идеологии жизнеотвергающий буддизм сменило конфуцианство с его жизнеутверждающими установками. Если раньше этот мир воспринимался как юдоль печали и считалось, что золотой век остался далеко позади, то теперь господствуют совсем другие настроения.

Известный астролог и географ Нисикава Дзёкэн (1648–1724) утверждал: нет никаких оснований считать, что прошлое было в чем–то лучше настоящего. В качестве доказательства этого положения он приводил такие резоны: нынешнее население стало намного больше, чем в прошлом, а продолжительность жизни отдельного человека стала длиннее — ведь общий строй жизни стал «спокойнее», а питание лучше. Нынешние люди вовсе не уступают людям древности в «мудрости», поскольку теперь они читают книг «в десять раз больше». «Злодеи» бывали и раньше, и нет никаких оснований считать, что их число теперь увеличилось. Нисикава не видит никакой деградации и в природе — камышовка как пела весной, так и поет сегодня, ласточки неизменно прилетают ко дню весеннего равноденствия, а улетают к равноденствию осеннему. С прежней регулярностью совершают свои перелеты гуси, отмеряет время кукушка. Как и в прежние времена, собака прибивается к человеку, кошка ловит мышей, волы и лошади покорно везут свою поклажу. Целительная сила растительных снадобий не утратила действенности, деревья по–прежнему годны для строительства жилищ. Камни остались теми же самыми по размерам и свойствам, что и в далеком прошлом. И если сама природа осталась неизменной, то было бы нелепым думать, что человек деградировал[1].

Нынешняя мирная жизнь приводила в восторг мыслителей самого разного толка, сегодняшнее бытие противопоставлялось временам глубокой древности, когда люди жили в землянках, не имели одежды и не возделывали злаков. Оптимистичное восприятие мира самым непосредственным образом повлияло и на оценки человеческой жизни.

В японском восприятии младенцу требовалось некоторое время, для того чтобы превратиться в «настоящего» человека. В течение нескольких дней после рождения младенца не одевали в предназначенную для него одежду, а кутали в материнскую или отцовскую набедренную повязку или в некое подобие пеленки. Лишь после наречения имени младенца (на седьмой день после рождения) и посещения синтоистского святилища (на тридцатый день), когда ребенка предъявляли богам (часто для лучшей коммуникации с ними его вынуждали там плакать), он получал «человеческий» статус и имел право на личную одежду, которая маркировала его пол (темная или черная — для мальчиков, красная — для девочек). Затем младенца регистрировали в буддийском храме и вносили в подворные списки. Теперь он получал право на жизнь и становился «настоящим» человеком. До этого времени его право на жизнь было ограниченным — в крестьянской среде инфантицид был достаточно распространенным явлением.

Перед тем как стать взрослым, ребенок проходил несколько возрастных этапов. До семи лет он вел вполне привольный образ жизни, предаваясь играм. На его поведение накладывалось крайне мало ограничений. После достижения семилетнего возраста начиналась подготовка к взрослой жизни. Среди самурайства и горожан главная цель такой подготовки заключалась в обучении церемониальности (яп. рэй), с помощью которой поддерживалась строгая социальная иерархия. Церемониальные нормы предписывали человеку «правильное» телесное и речевое поведение во взрослом обществе. Эти регламентации охватывали все стороны публичного поведения. Учебники по церемониальному поведению также подчеркивали необходимость изучения чайной церемонии — потому что все движения во время ее проведения отличаются крайней формализованностью[2].

Воспитатель должен был научить ребенка его месту в социуме, где есть отец и мать, старшие братья, сестры, дядья и тетки, старшие по возрасту, которым надлежит беспрекословно повиноваться и служить. Эти церемониально–этикетные нормы были направлены на избегание непредсказуемого поведения, закрепляли социальную иерархию («знание различий между высоким и низким и есть ритуал [церемониальность]»[3]), формулировали нормы общения и таким образом препятствовали генерированию непредсказуемых событий, то есть выступали в качестве своеобразного «замедлителя» истории.

В это время поведенческий канон подростка был зафиксирован в тексте под названием «24 примера сыновней почтительности». Примеры были взяты из китайской жизни, но в то время это только добавляло им авторитетности. В частности, там повествовалось о мальчике У Мэне. Поскольку комары нещадно жалили его нищих родителей (у них в доме не было даже занавесок), он на ночь набрасывал свою одежонку на них, а сам подставлял голое тело кровососам, отвлекая их внимание от отца с матерью[4]. В другой истории фигурировал мальчик Ван Сянь. Его злой мачехе в лютую зиму захотелось отведать свеженькой рыбки. Подойдя к реке, он разделся, растопил жаром своего тела лед — из полыньи выпрыгнули две рыбины, которыми он и накормил мачеху.

Переход подростка во взрослое состояние происходил в возрасте 13–15 лет. Он маркировался церемонией гэмпуку, которая происходила в синтоистском святилище. Во время этой церемонии подросток получал взрослую одежду (она была более строгих цветов, чем детская), головной убор, прическу и имя.

В понятие «взрослая одежда» входила и набедренная повязка (фундоси), свидетельствующая о достижении половой зрелости. С этого момента человек получал возможность вступать в брак. Набедренную повязку дарили бабки или тетки по материнской линии. В качестве подготовительной (испытательной) меры для вступления в брачную жизнь молодому человеку предлагался первый сексуальный партнер. Обычно это была одна из его половозрелых сестер, но матери и соседским девушкам также случалось исполнять роль такого партнера. Кроме того, молодой человек мог получать в подарок «нескромные картинки» (цветные гравюры), которые имели в данном случае обучающий характер. Такие картинки выступали и в качестве приданого.

Переход во взрослое состояние означал также, что отныне человек может и должен выполнять взрослую работу, участвовать в ритуалах, сопровождающихся винопитием. Детали церемонии посвящения во взрослые (одежда, прическа, аксессуары) могли различаться в зависимости от местности и социального статуса (так, самурайский сын оделялся мечом, что было невозможно для людей других сословий), но во всех случаях смысл оставался неизменным: переход в половозрелое состояние и готовность исполнять профессиональные обязательства.

Воспевание праздного времяпрепровождения было для времени зрелости делом немыслимым. Трудолюбие выступает в качестве необходимой характеристики жизни «правильного» человека. Ниномия Сонтоку (1787–1856) подчеркивал важность труда и физической активности тела в деле самосовершенствования: «Путь человека приходит в упадок сразу, если хотя бы один день ничего не делать. Поэтому в пути человека ценится труд и не пользуется уважением бездействие и предоставление делам идти своим чередом. То, к чему следует стремиться, вступая на Путь человека, есть учение о преодолении себя. Вещь, называемая «я», означает личные страсти. Если искать сходство, то личные страсти будут соответствовать сорной траве на полях. Преодоление и есть прополка выросшей на полях сорной травы. То, что называется преодолением самого себя, есть работа, состоящая в вырывании и выбрасывании выросшей на полях сорной травы и взращивании риса и зерновых в собственном сердце. Это называется Путем человека»[5].

Если к исполнению профессиональных обязательств приступали сразу после посвящения во взрослые, то возраст вступления в брак имел тенденцию к повышению. Это был защитный механизм против относительного перенаселения. В XVIII–XIX веках население страны стабилизировалось на уровне 32–33 миллионов человек — больше японская земля прокормить не могла. Другими средствами по ограничению рождаемости служили уход в монахи, запрет на браки младших сыновей, инфантицид.