Алексей Кирносов - Ни дня без победы! Повесть о маршале Говорове
Устав от катания, они присели на лавочку и продолжали свой разговор под музыку оркестра пожарных. Плечистые и щекастые трубачи пожарной части не боялись не только огня, но и мороза.
— Морские суда нужны России гораздо больше, — говорил Лазарев. — Да и строить их интереснее. Морское судно — это совершенно самостоятельный город на воде. Строя современное судно, ты как бы создаёшь целое мироустройство по своему вкусу. Прельстительно?
Лёня представил себе громадный морской пароход, выходящий из бухты в открытое море. Светит маяк, об утёс разбиваются волны…
— Морские пароходы… — проговорил он. — А мне можно?
— Боже мой! — воскликнул Лазарев. — Вашего деда освободили от крепостной зависимости полвека назад, а вы всё пребываете в растерянности ума и стремлений: можно ли прилагать свои способности к развитию отечества без разрешения начальства?! Можно, Говоров! И очень даже желательно… Не кажется ли вам, что мы больше не хотим кататься? Если кажется, тогда пойдём ко мне, попьём чаю…
Дома Лазарев познакомил Лёню со своей маменькой Татьяной Сергеевной и удалился разводить самовар, оставив их вдвоём.
Лёня удивился: какое глубокое кресло! Старушка, почти утонув в нём, читала, а может, просто перелистывала большую в кожаном переплёте книгу. Изредка она взглядывала с любопытством на молчавшего гостя. Лёня понял, что неприлично так молчать, и решил начать разговор.
— Тепло у вас, — молвил он.
— Я люблю, чтобы тепло было, — охотно отозвалась старушка. — Ты из каких Говоровых будешь? Не припомню подобной фамилии.
— Мы приезжие, — доложил Лёня и объяснил, при каких обстоятельствах прибыли в Елабугу Говоровы.
— А мы, Лазаревы, здесь коренные. Со времён царя Ивана Грозного, четвёртый век проживаем да служим.
— Это очень интересно, — сказал Лёня, — только я историю плохо знаю, нам её не преподают, а самому изучать времени не хватает.
— Ты на историю время-то найди, — вразумляла старушка. — Без истории какой ты гражданин своего отечества? Чего тебе любить, чего работать, чего защищать, если война? Елабугу эту мещанскую да купеческую? За неё живот свой класть нет резонов. А история тебе всё досконально расскажет и объяснит, в каком великом отечестве ты проживаешь… Вся наша жизнь состоит из истории и будущего времени. Вот мы с тобой побеседовали — это уже достояние истории, — улыбнулась ему старушка. — Станешь велик, и обо мне вспомнят…
Лёня смутился от таких слов и спросил:
— Чем это у вас так приятно пахнет?
— Мёдом, — опять улыбнулась старушка. — Я люблю, чтобы в доме мёдом пахло, соты держу.
Александр Иванович внёс окутанный паром самовар. Расставил на столе чашки, мёд, печенье. Несмотря на древность рода, прислуги у Лазаревых не было. «Наверное, на жалованье живут, как и мы», — подумал Лёня.
— Не соблаговолите ли присоединиться, маменька?
— Кушайте с богом, — сказала Татьяна Сергеевна. — Я потом, по-своему, по-старомодному…
Она переворачивала листы книги и слушала, о чём говорят мужчины.
Говорили они о смысле жизни, о душе и о том, для чего живёт на земле человек.
— Строить корабли — это не цель жизни, — сказал Лазарев, — а только средство. Цель жизни должна быть другая, высокая и всемирнообъемлющая. Ей можно служить, строя корабли, как и всяким другим полезным трудом.
— А какая она, цель жизни? — спросил Лёня.
Лазарев засмеялся, будто Лёня задал глупый вопрос.
— Всеобщей формулы не существует, — сказал он. — Каждому приходится выводить её самостоятельно. Я вывел такую: «Цель человека — побеждать». Каждый день я обязан одержать победу. Хоть одну, хоть самую маленькую.
— Над кем? — полюбопытствовал Лёня, поняв учителя буквально.
Лазарев объяснил:
— Разве мало такого, что следует побеждать? Побеждай невежество, подлость, трусость, тугомыслие, лень, воровство, злословие, суеверие — всё, что цветёт махровым цветом на российской почве, густо унавоженной вековым рабством. Побеждай их в других, а главное — в себе. Одерживай победу над врагами внутри себя. Ты человек, и если сделаешь себя лучше, в мире станет одним хорошим человеком больше.
— Очень верно, — согласился Лёня. — Побеждать надо не «кого», а прежде всего — «что».
Лёня спохватился, что часто накладывает себе в блюдечко мёд и ест его ложкой, словно кашу. Стал прихлёбывать чай просто так, победив в себе сильное желание есть ароматный липовый мёд.
— Ни дня без победы! — весело сказал он.
— И оставь пока, Говоров, уважаемого Жюля Верна, — посоветовал Лазарев. — Займись историей флота. Я тебе завтра подберу список книг. О кораблях надо знать побольше, раз решил стать судостроителем. Кстати, интересуешься ли ты астрономией? Не-е-е-ет?! Фу, какой позор! Жить под звёздами и не знать, как их зовут? Не знать расстояния до Солнца, число спутников Юпитера и, наконец, — есть ли жизнь на Марсе?! Неужели не интересно? Ты разочаровал меня, Леонид Говоров. Ты живёшь, глядя под ноги!
— Что мне читать по астрономии? — спросил Лёня, смущаясь.
— Завтра же возьми в библиотеке «Астрономию» Фламмариона. Человек не может быть интеллигентным, не изучив эту книгу.
— Всему своё время, — подала голос с кресла Татьяна Сергеевна. — Ты бы рассказал, Лёнюшка, как семья твоя живёт, достаточно ли батюшка получает жалованья, какие твоя маменька умеет особые кушанья готовить?
Лёня ответил на вопросы запинаясь и без живописных подробностей. Но так как врать и приукрашивать действительность он не умел, картина скудного достатка семьи обрисовалась вполне выразительно.
В упор разглядывая тусклый бок самовара, Лазарев вспомнил:
— Нынче старший Леденцов приезжал в училище выяснять, зачем я ставлю его чаду прочную единицу.
— Ох, уж эти Леденцовы, — вздохнула Татьяна Сергеевна. — Прадед с лотком на пузе ходил, кренделями с маком торговал, а ныне гляди-ка: тысячами ворочают!
— Миллионами, — поправил любящий точность Александр Иванович.
— Такое число мне непонятно, — сказала старушка.
— Я растолковал его степенству, что нужно взять Аркадию репетитора, иным путём он не выкарабкается, — продолжал Лазарев. — Тот согласился на непредвиденный расход. Надо думать, испугался, что сынок, подобно маменьке моей, миллиона понять не сможет. Шаркнул передо мной лаковым штиблетом, вежливейше попросил найти толкового репетитора для наследника капиталов. Думаю, кого бы предложить…
Татьяна Сергеевна без промедления ткнула перстом в сторону гостя:
— Лёнюшку и предложи. Мальчик толковый и, сразу видно, порядочный. В заработке нуждается. Тебе пятнадцатый год? Пойди поучи бездельника. Ему польза, и родителям твоим послабление в недостатках.
— Не такие уж мы бедные… — начал было Лёня.
Старушка перебила его:
— Не мещанствуй, не чванься. Ты же крестьянского происхождения, из второго благородного сословия! Мы хоть и из первого, но тоже копеюшке счёт ведём… — вздохнула она. — Пусти его, Алексаша, в репетиторы.
— Слушаюсь, маменька, — кивнул Лазарев. — Вы у нас просто голова золотая… А ты, Говоров, подумай. Завтра доложи, согласен ли. Отца непременно спроси.
Лёня потупился, испытывая одновременно и радость и робость.
— Так неожиданно…
Лазарев положил ему в блюдечко большой кусок мёда.
— Освоишься. Вообще что-то учительское в тебе проглядывает: взгляд насупленный и странная озабоченность…
Настала пора прощаться, и Лёня поднялся из-за стола.
— Возьми медку для братцев, — сказала Татьяна Сергеевна. — Алексаша, отложи ему в горшочек. Да заверни в красивую бумажку, чтобы молодому человеку по улице прилично было идти.
— Спасибо, — сказал Лёня. — Вы очень добры.
Он понял, что отказом обидел бы Татьяну Сергеевну.
Лазарев сказал ему, прощаясь:
— Всё будет к лучшему, Говоров. Ты юноша самостоятельный, небалованный, и подозреваю я, что высоко метишь. Иметь основу и цель стремления — это главное. Направляй путь от первого ко второму, отбросив страх и сомнения.
— Ни дня без победы, — сказал Лёня. — Так?
— Молодец, усвоил. Ну, ступай, а то поздно, отец выпорет.
— У нас порка отменена, — улыбнулся Лёня.
— Да? А как же тебя наказывают, если набедокуришь?
— Ну, как вам сказать… Обижаются папаша с мамашей. Стыдят.
— Легко живёшь. А меня маменька пороли-с…
— Мало порола! — громко сказала Татьяна Сергеевна. — Мягкотелость дворянскую выколотить из тебя не сумела.
— До свиданья! — поспешил Лёня проститься, понимая, что до ушей долетает не то, что ему следовало бы слышать.
Дома он посоветовался с отцом насчёт репетиторства.
— Мне пришла в голову мысль, — сказал он, — что, пока человек не умеет передать свои знания другому, нельзя о нём сказать, что он хорошо знает.
