Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг
– Резюмирую разговор. Первое – как уже сказал, вы, Дмитрий Николаевич, приведете в порядок данные о себе. Завтра будет заседание ВКК – явитесь на осмотр и документирование ранения. В приказ соответственно внесем право на ношение щитка за ранение. Второе – купите в лавке военторга нашивки за ранения и потрудитесь, чтобы две желтые и одна красная у вас на кителе были размещены в соответствии с уставными требованиями. Срок исполнения – неделя.
Адъютант старший было раскрыл рот, но Быстров продолжал:
– Третье. Официального хода вашей служебной записке я дать не могу, как вы, полагаю, сами понимаете. Но неофициально – одобряю и ваше предложение о подборе санитаров из числа умелых, опытных бойцов, и предложение об усилении огневой мощи нашего лечебного учреждения. Как я понимаю, в сборе трофеев у вас опыт немалый?
Берестов кивнул.
– Тогда займитесь. При первой же возможности. Насчет пушки – вы уверены, что она так уж нам необходима?
Начштаба опять закурлюкал, заново переживая впечатление от сраных немецких жестянок, которых было никак не остановить. Даже крупнокалиберная стрелковка превратила бы эти танки в хорошо прогретые банки с тушенкой, не то что нормальная пушка. А винтовки – бесполезны были.
«Рыбоглаз» выслушал, помрачнел.
– Ладно, вы меня убедили. Заодно постарайтесь набрать и шоферов соответствующих. А я постараюсь убедить начальство, чтобы оно не вставляло нам палки в колеса. У вас все? Не смею задерживать, Дмитрий Николаевич.
Уходил после разговора Берестов со странным ощущением – то ли довольный, то ли удивленный. Странный все же штукарь этот самый военврач второго ранга Быстров Сергей Сергеевич…
Бывший уполномоченный Особого отдела Солнцев, нынче командир разведвзвода партизанского отряда
В первую секунду ему показалось, что он провалился левой ногой в яму, и сильно ударился, потому что стремительно упал набок. Не понял – откуда тут на тропинке яма?
И только перепуганные глаза пулеметчика Головина подсказали – все было и так совсем плохо, а теперь – уже хуже некуда.
– Цто?
– Вам ногу перебило, кость торчит! – лепетнул бывший танкист.
Глянул сам – замутило, голова кругом пошла. Нога, вывернутая совершенно дико в сторону, и да, из кровищи торчит сахарно-белый осколок кости, нечему там другому торчать, такому яркому. Сам удивился тому, как мысли быстро понеслись, пока танкист собрался с духом и предложил тащить волоком – чего только в голове не просквозило, от совсем нелепого и глупого: «А может, еще и отобьемся?» или: «Головин здоровый лось. Может, и утащит?», до трезвого и леденящего морозом: «Все, отбегался!»
Головин как-то неприлично засуетился, то порываясь стягивать гимнастерку, чтобы перебинтовать рану драной рубашкой, то хватался за пулемет. Видно было, что растерялся парняга. А ведь обстрелянный и опытный! Смотреть на это было тошно и неприятно.
– Стой! Сколько патронов в диске? – остановил Солнцев бестолковое мельтешение подчиненного.
– Десятка два! – сразу же ответил танкист, и показалось раненому, что глаза как-то не так блеснули у него.
– Ты пулемет оставь и дуй!
– Но… – начал было возражать Головин, и заткнулся. Повалился рядом, над головами опять густо стало посвистывать – каратели сменили позиции, приблизились.
– Бегом! В смысле – ползком. Но бегом! – коряво скомандовал Солнцев, изо всех сил пытаясь дотянуться до пулеметного приклада.
Танкист (он так и бегал в матерчатом шлеме, хотя одежку с приметного синего комбеза сменил на привычную для партизан сборную полугражданскую-полувоенную) спорить не стал. Подтянул пулемет поближе, тряханул им, ставя на сошки, пожал, словно клещами плечо раненого и змеей дернул прочь, только стершиеся подковки на каблуках сверкнули.
Боль еще не врезала по сознанию, только тупо мозжило под коленом, еще не понял организм, что его прострелили и поломали и, пользуясь этим, Солнцев постарался поудобнее пристроиться к пулемету. Получалось плохо, ослаб он как-то моментально.
Думать теперь оставалось только об одном – как бы зацепить с собой кого из тех, кто уверенно и цепко вел облаву, уничтожая всех людей, оказавшихся в мешке блокирования. Немцы всерьез взялись за партизан в этом 1942 году, бросив на ликвидацию сопротивления такие силы, что уцелеть под ударом было просто невозможно. И авиация прибыла, и танки, и артиллерия, не говоря уж о разношерстной пехоте – начиная с толковых, расторопных егерей и кончая прибалтами, паршиво воюющими, но замечательными палачами, особенно когда речь шла о безоружном населении. Мастеров лесного боя судьба и прицепила к отходящему ополовиненному партизанскому отряду, где был взводным Солнцев. Отряд был еще более-менее боеспособный, много окруженцев, все же огрызался. Жрать было нечего, боеприпасов кот наплакал, все ослабли, – и потому потери были страшные. И раненых не было, не могли их эвакуировать. Ранен – значит убит. Только безвозвратные потери. Теперь самому оперуполномоченному предстояло почувствовать, что такое – попасть в эти самые потери. Поганенькая мыслишка – сдаться в плен – мелькнула на долю секунды в голове у раненого, но не прижилась вовсе. Не потому, что Солнцев был несгибаемый былинный герой и совсем уж свою жизнь не ценил. Нормальный он был человек, и жить хотел никак не меньше всех остальных. Просто был трезвым, видавшим виды опытным мужчиной. Каратели здорово обозлены тем, что сгоряча недооценили «бандитов» и потеряли вчера несколько своих, потому не факт, что настроены были кого-нибудь щадить в принципе. Да и знала Солнцева в этом районе любая собака, прикинуться рядовым балбесом, которого силой, дескать, заставили уйти в лес, не получилось бы никак. И уж совсем напоследок, еще был бы шанс, будь он целым, а раненого допросят на месте, дергая за перебитую ногу и тыкая со смешками штыками в больные места, но корячиться и волочь лежачего егеря́ не будут. А если соберутся тащить, так и семи пядей во лбу иметь не надо – только потому, что будут ценную добычу потрошить не торопясь, со вкусом толком и расстановкой, выпотрошат, как рыбу, и повесят как собаку. Солнцев был в своей нквдшной форме, так что втереть очки кому бы то ни было из карателей совсем не реально. Так же нереально, как надеяться, что свои сумеют вытянуть. Не те харчи – даже и без носилок с телом идти быстрее сыто
