Вихрь - Йожеф Дарваш
— Стой! — приказал Гал, и все три пулемета почти одновременно прекратили стрельбу. — Пока хватит… Но от пулеметов не отходить…
Пако, однако, несмотря на приказ командира, вышел из своей комнаты. На лице у него застыла какая-то странная гримаса. Кивнув Галу и Деме, он посмотрел на мертвого Халковича.
— Я уже знаю. Слышал, когда ты позвал Деме, И сразу же догадался, зачем…
Подойдя к шкафу, он немного отодвинул его, поднял труп Халковича, отнес его в угол и уложил рядом с другими. Потом взглянул в окно и крикнул:
— Поглядите-ка, как они драпают!
Солдаты противника продолжали отступать. Они бежали к изгибу дороги — кто из кювета, кто со склона, кто выкарабкавшись из-под трупов. Большинство из них даже не успело захватить свои винтовки…
Показав на солдат, которые лежали на краю заводского двора, Пако произнес:
— А среди этих есть один мерзавец. Ничего с ним не случилось, он только притворяется. Ждет, когда…
Не закончив фразы, он схватил винтовку и выбежал за дверь. И в тот же самый момент пополз назад и солдат, притворявшийся мертвым. Пако уже мчался по середине двора, потрясая винтовкой.
— Стой! — крикнул вдогонку ему Гал. — Остановись!
— Стой! — заорал и Пако. Казалось, эхо повторило приказ командира, однако на самом деле это Пако крикнул солдату противника. — Остановись!
До беглеца осталось всего несколько метров, как вдруг Пако споткнулся о чей-то труп, пошатнулся, а вражеский солдат, стоя на коленях, вдруг повернулся и ударил его штыком. Больше он уже не поднялся. Винтовка выпала у него из рук.
Гал вздрогнул. Повернув дуло пулемета, он дал короткую очередь, которая застала вражеского солдата еще стоящим на коленях. Тот вскочил на ноги, вскинул руки кверху и тут же повалился на спину…
— Ну вот и остались мы вдвоем, — проговорил Гал очень тихо. И сам удивился, как громко прозвучали его слова. — Только вдвоем, — добавил он, хотя всего мгновение назад обещал самому себе, что не будет заниматься никакими расчетами. — Вдвоем с вами, доктор…
Деме, согнувшись, сидел за своим пулеметом. Со лба и по вискам его струился пот, очки съехали почти на самый кончик носа. Отвечать Деме не хотел. Ему не хотелось говорить, что их, можно сказать, уже и не двое вовсе, что Гал, собственно, один. Он только потрогал пальцами свою рану — она уже почти не кровоточила, но внутри, где-то в глубине живота, сильно жгло. Боль то внезапно появлялась, то несколько утихала, чтобы через секунду появиться снова… Интересно, сколько ему еще осталось жить? Ясно, что немного. Если бы сейчас вдруг пришли санитары и унесли его в госпиталь, быть может, ему еще и помогли бы. И он бы выжил. Но где он теперь, этот госпиталь, где они, санитары, и вообще, где он, весь мир? Существует только маленький отрезок времени, а потом все навсегда кончится. А пока нужно привыкнуть, хоть ненадолго, но привыкнуть к этим страшным болям в животе, которые не прекратятся до самого конца. К ним во что бы то ни стало нужно привыкнуть. Люди, потерявшие зрение, руку, ногу, и то привыкают к своему состоянию, в котором им предстоит находиться до самой смерти и которое уже никак нельзя изменить. И если это состояние продолжается довольно долго, то оно как бы превращается в нечто естественное, без чего человек уже не может себя представить, и вспоминает о своей ущербности лишь иногда, в редкие минуты погружения в иной, сказочный мир. К каким только страданиям и болям не привыкал человек! Почему появились на земле страдания? И почему они должны быть до самых тех пор, пока существует на земле человек? Сейчас мы вот такие, а, быть может, раньше, очень-очень давно, люди были совершенно другими? Что может означать высказанная в библии мысль о том, что некогда люди на земле были по-настоящему счастливы, были здоровы, не знали никаких мучений и не боялись смерти? А можно ли утверждать, что столб атмосферного давления всегда давил на все живое своими семьюдесятью тоннами? А если так было не всегда, то приспособиться к этому явлению человеку, наверное, стоило долгих мучений и страданий. Постепенно люди привыкли к ним, без них существование стало невозможным…
— Ну что, доктор? Очень устал?
Деме попробовал улыбнуться.
— Вы же знаете, что я еще никакой не доктор…
— Какое это имеет значение? Хотя за то, что вы сегодня здесь совершили, вас смело можно называть доктором… военных наук.
— Ну что ж… Как хотите…
— Знаете что? А ведь назначенное время-то кончилось. Совсем истекло. Посмотрите-ка на тень от трубы! Как она медленно укорачивалась! И вот совсем стала короткой. Дальше уж некуда. Время наше вышло. Бригада находится уже в безопасном месте. Даже если они немного и запоздали, то не страшно. Так что здесь теперь незачем оставаться двоим. Это излишняя роскошь.
Деме ничего не ответил, он лишь ерзал на стуле, стараясь устроиться так, чтобы не очень сильно болела рана.
— Здесь уже не нужны двое, — продолжал Гал. — Вы теперь собирайтесь и уходите… Туда, в тыл. Я думаю, вам это удастся…
— Я никуда не пойду…
— Пойдете. Это приказ…
— Нет, не пойду…
— Пойдете. До сих пор вы беспрекословно выполняли все приказы… Я, правда, не знаю, докуда вы доберетесь… Но…
— Не хочу я никуда добираться…
— Понятно. Боитесь, что и с вами случится то же, что с Парнишкой? Возможно… Хотя теперь это не имеет никакого смысла. Пушек у них больше нет, а если бы и были, то сейчас им это не нужно…
— Я же вам сказал, что не уйду отсюда…
— Нет уйдете! Если вас схватят по дороге, что может случиться, то и с вами поступят как со всеми…
Деме силой принудил себя к спокойствию: ему нельзя было теперь ни шевелиться, ни кричать…
— Если бы вы этого не сказали, я и тогда бы никуда не ушел…
— Я не хотел вас обидеть…
— Знаю. Людям придется теперь вернуться к старому. Жить по-новому — не получилось.
Гал тяжело вздохнул.
— Мы пытались что-то изменить, но не удалось…
— Удалось только тем, кто уже умер, — сказал Деме, обведя рукой небольшой круг. — Они уже не вернутся в старую жизнь. Халкович, Бабяк, Уй — им это удалось. Пока они жили, они жили для революции, и революция тогда была жива.
