Марио Ригони - Избранное
Со времени письменных экзаменов прошло уже пять месяцев. Вместо начальника управления, который развлекался на курорте, появился пожилой чиновник восьмого разряда из областного управления. Высокий, благородного вида северянин; он не допускал никаких фамильярностей и держал подчиненных на расстоянии. Командировка пришлась ему очень кстати — он решил проблему отдыха для всего семейства, взяв его с собой и устроив в лучшем местном пансионе. Правда, не скажешь, чтобы городок особо жаловали отдыхающие, ну да, конечно, до гор далеко, но зато радуют плавные линии тенистых холмов да студеные ручьи, бегущие в долину. Во всяком случае, лучше, чем в большом городе. Каждое утро исполняющий обязанности, опираясь на трость, отправлялся на почту, забирал корреспонденцию, гулял по площади, покупал газету, выпивал чашечку кофе, заходил в пансион, чтобы выгнать на природу жену и дочь, и появлялся в управлении с сознанием исполненного долга.
В конце июня пришло письмо из министерства: «Содержание: Конкурсные экзамены… Просьба передать прилагаемое уведомление заинтересованному лицу… и т. д.». И уведомление в двух экземплярах на бланке министерства: «Господину… Доводится до сведения… получив на письменных экзаменах следующие оценки… Вы допускаетесь на устные конкурсные экзамены… Вам надлежит явиться в Рим, имея при себе… в помещении вышепоименованного министерства…»
Исполняющий обязанности внимательно прочитал сопроводительное письмо и не менее внимательно ознакомился с уведомлением. Потом позвонил, вызвал делопроизводителя и, держа в руках уведомление, сказал:
— Пошлите мне служащего, который принимал участие в конкурсе.
— А именно?
— В конкурсе на сто четырнадцать мест одиннадцатой степени.
— Да нет, синьор. Какого служащего? В конкурсе принимали участие двое.
— Двое? Подождите. — Он прочитал на уведомлении имя, фамилию и должность.
Делопроизводитель опрометью вылетел из кабинета, от сквозняка дверь с шумом захлопнулась. Исполняющий обязанности вздрогнул, лицо у него перекосилось.
Претендент складывал длинные столбцы цифр и вполголоса бормотал:
— Сорок семь, пятьдесят, пятьдесят девять…
— Эй, — окликнул его делопроизводитель. — Эй! Но он продолжал шевелить губами и только отмахнулся.
— Эй, — крикнул делопроизводитель погромче, — тебя вызывает шеф. Ты допущен к устным экзаменам.
— Что? — Претендент наконец очнулся. — Что ты сказал?
— Ты допущен к устным экзаменам. Пришло уведомление. Оно у шефа.
Он поднялся, не говоря ни слова, взволнованный и смущенный. Коридор прошел неуверенно, шатаясь как пьяный. Постучал в дверь шефа, подождал, пока властный голос пригласит его, вошел и встал по стойке «смирно».
— А, это вы. Прекрасно, вот взгляните. Поставьте подпись на втором экземпляре. Вы допущены к устным экзаменам. Поздравляю.
Подписывая, он склонился в три погибели над столом, а шеф, протягивая ему другой листок, сам уже погрузился в изучение какого–то объемистого дела. Затаив дыхание, конкурсант попятился к двери и вышел. Он был счастлив. Самое трудное позади, а за месяц он успеет подготовиться к устным экзаменам. По правде говоря, он уже видел себя архивистом одиннадцатой степени: прибавка к зарплате, довольная улыбка жены, восхищение детей — какой прекрасный пример он им подал! Сослуживцы ожидали его с нетерпением и уведомление прямо вырвали у него из рук.
— Вот это да, молодчина!
— Хотя сдавать–то было особенно нечего…
— Можешь считать, что ты с повышением.
— Видно, за тебя кто–то здорово похлопотал.
Он стоял растерянный, не зная, что сказать, и только попытался утешить своего помрачневшего соперника:
— Тебе тоже придет. Вот увидишь. Они, наверно, рассылают в алфавитном порядке. Подожди денек–другой.
Но второй конкурсант так ничего и не получил.
Зато пришел перевод на оплату расходов за предыдущую командировку. Жена успокоилась, но деньги тестю вернуть не удалось — ведь предстояла еще одна поездка.
По вечерам, вместо того чтобы сидеть с женой у соседей и смотреть телевизор — сейчас, когда дети на море, они могли себе это позволить, — он оставался дома и зубрил. Но сосредоточиться было очень трудно: в распахнутое окно дул теплый вечерний ветерок, доносились песни фестиваля в Пьедигротте, голос Майка Бонджорно и рокот мотоциклов. В отчаянии он хватал «Доменика дель Коррьере», и жена, следившая за ним, кричала: «Так ты занимаешься? Сейчас же брось газету!»
На сей раз он уехал со спокойной душой, поездка в Рим уже не казалась ему невероятным событием. Он преспокойно сел в вагон первого класса, словно всю жизнь только в нем и ездил. Снял пиджак, развязал галстук и даже не постеснялся расшнуровать ботинки — они были новые, купленные перед отъездом и сильно жали.
Вечерело, когда он подъезжал к Риму, но солнце еще не зашло. Он смотрел и ничего не узнавал: желтеющие поля, ветерок с моря, веселые пригороды, огромный, залитый светом, чистый вокзал, постовые в белоснежной форме, сморенные усталостью, добродушные римляне, дома, дворцы, совсем не мрачные, не закупоренные, а распахнутые настежь, хранили ласковое тепло летнего дня.
Он остановился в том же пансионе, теперь можно было не опасаться холода. Хозяйка вышла к нему в халате из чьей–то спальни на первом этаже. Он успел заметить, что в комнате царит ужасный беспорядок, но дверь тут же захлопнулась.
Вслед за хозяйкой он поднялся по темной лестнице, где пахло мочой и потом, вошел в мрачную и душную каморку. Хозяйка распахнула ставни: кровать, вешалка, ночной столик, комод, один–единственный стул. Убожество, духота, вонь. Шаркая ногами, хозяйка удалилась; он закрыл дверь, разделся до пояса и стал мыться. Тошнотворное ощущение грязи и липкости постепенно исчезало; по мере того как вода, текущая из крана, становилась все холоднее, он приходил в себя.
Потом он растянулся на кровати и задремал.
Ужинать он пошел к «Моряку», погулял среди светящихся вывесок и роскошных витрин, заглянул в кино, где шел фильм про индейцев. Поначалу очень развеселился, но потом вспомнил о детях, которые были в лагере «ЭНПАС», вспомнил, как он водил их на такие фильмы, подумал, как они далеко, одни, и снова загрустил. Он вернулся домой, но заснуть не смог, духота была невыносимая, в голове мутно, и сам как вареная курица. Прямо как в плену в Индии, где по вечерам время словно останавливалось и казалось, в мире нет ничего, кроме беспредельной тоски и отчаяния.
Министерство находилось рядом с пансионом, даже на трамвае ехать не надо. Он тщательно побрился, надел чистую рубашку, строгий галстук, отряхнул свой серый костюм, протер ботинки носовым платком и вышел на улицу. Ему было назначено явиться к восьми.
Вот и министерство — огромное, тяжеловесное здание. Его охраняли карабинеры и полиция. Черные блестящие машины на полной скорости въезжали под арки, разносчики выкрикивали названия утренних газет. Служащие, чиновники, женщины, мужчины целыми толпами устремлялись к подъездам; привратники и охранники окидывали входящих безразличным профессиональным взглядом. Неверной походкой он робко засеменил вслед за толпой в этот храм бюрократии. Он очутился в квадратном дворе, очень похожем на двор средневекового замка, в центре фонтан, облезлые пальмы и снова черные блестящие машины — по углам под портиками. Портики похожи на монастырские, но без арок и колонны квадратные. Множество стрелок и указателей: лестница А, лестница Б, Директорат… Отдел… На него пахнуло кофе и тостами; он прошел мимо бара, где толпился народ. Поднялся по лестнице, следуя указателю «Директорат», клетка лифта ползла в цокольный этаж. «Наверно, там хранятся циркуляры и бланки», — подумал он. Он поднялся на несколько ступенек, и тут громкий голос остановил его. Почему–то он сразу понял, что вопрос обращен именно к нему.
— Вам куда?
Сконфуженный, он быстро обернулся.
— В директорат. Я пришел сдавать экзамен.
— Какая группа: B или C?
— C.
— Надо было спросить, — сказал совсем молоденький вахтер, одетый в черную униформу, всю расшитую галуном; второй, рядом с ним, довольно ухмылялся.
— Извините, я вас не заметил.
— Ладно, ладно. — Вахтер великодушно простил ему неуважительное отношение. — Поднимитесь на два пролета, поверните направо во второй коридор, третья дверь налево. Там будет длинный коридор. Пройдите до конца.
— Спасибо.
Он поднялся на два пролета, вместо того чтобы повернуть направо, повернул налево и попал в лабиринт бесчисленных коридоров и дверей. На одной из дверей он прочел: «ГОСПОДИН МИНИСТР» — и прямо прирос к месту. Тут его окликнул вахтер в ливрее — он давно уже наблюдал за ним, — спросил, что он ищет, он объяснил, запинаясь и путаясь, и вахтер любезно довел его до самого места.
