Вихрь - Йожеф Дарваш
— Вот так, видишь… — словно уговаривал он. — Рубашка на тебе совсем чистая. Если тебя кто-нибудь остановит и спросит, кто ты, откуда и куда идешь, придумай что-нибудь…
— Я еще раз говорю тебе, — добавил Гал, — что это строгий приказ. До сих пор ты был хорошим солдатом, так будь же им и теперь…
Паренек расплакался, схватил свою фуражку и поцеловал на ней звезду; потом вынул из кармана брюк горсть патронов и положил на стол.
— Прощаться не надо, — сказал Гал. — Вылезешь здесь, в дыру…
— Подождите минутку! У него же руки небось пахнут порохом.
— Да, это верно, — закивал Гал.
— Давай мой! — предложил Деме. Он стал поливать из фляжки на руки Пареньку.
Паренек пролез в дыру, пробитую в стене для пулемета Халковича, оглянулся и быстро побежал прочь.
Вслед ему смотрел один Халкович, да и тот делал вид, будто выполняет приказ и наблюдает, не собирается ли противник напасть на них с тыла.
— Ушел? — спросил через несколько томительных минут Гал.
— Ушел…
— Найдет бригаду, — проговорил Гал. — Вот увидите, ничего с ним не случится.
— Тихо! — прикрикнул Гал. — Всем осмотреть оружие. И как следует! Осмотреть пулеметы, винтовки, все проверить! Неплохо будет и гранаты подготовить к бою.
— Да, это неплохо, — поддержал Пако. — Пусть контра попробует у нас разнообразных блюд.
Бойцы загремели оружием, стали заменять ленты. Келлнер залил кожух пулемета водой. Потом наступила тишина. Никто не шевелился и не проронил ни слова.
Гала пугала эта тишина, и он невольно подумал о том, что лучше было бы, если бы противник предпринял новую попытку и полез на них. И все-таки нужно, чтобы это случилось как можно позже, потому что это будет только на руку бригаде. Так что пусть тень от фабричной трубы все больше укорачивается. А когда она станет совсем короткой, тогда надо будет подгонять время, просить, чтобы оно как можно скорее обрушилось на них…
Так прошло с полчаса. И вдруг раздались два пушечных выстрела. Слышно было, как над их головами с визгом пролетели снаряды и разорвались метрах в пятидесяти позади здания, подняв в воздух два фонтана земли.
— Дурацкий фейерверк, — заметил Пако. — Ведь знают же, что с той огневой позиции, где стоят их пушки, нас никак не накрыть: снаряды лягут или на склоне, или с перелетом за нами… Нам эта пушка тогда опасна будет, если ее притащат сюда и установят на прямую наводку. Ну, а это пусть попробуют!
Пушка, однако, больше не стреляла, видно, наблюдатели доложили, что все старания артиллеристов напрасны. И снова наступила тишина — и во дворе, и в здании.
— А не спеть ли нам что-нибудь? — предложил, помолчав, Келлнер. — Ну, Деме! Давай!
— Пока от пения воздержимся, — сказал Гал.
— А зря… — проговорил Уй.
— Вы лучше помолчите.
— Понял, слушаюсь. Петь не будем. А поговорить можно? По крайней мере хоть сейчас скажите… откровенно, что вы обо мне думаете…
— Я бы на твоем месте об этом не просил, — ответил Гал. — А то, чего доброго, отвечу…
— Я как раз этого и хочу, — не отставал Уй. — По-человечески сказать мне, что вы обо мне думаете.
— По-человечески, говоришь? — усмехнулся Гал. — Пожалуйста. С чего же начать? С того, что такие, как ты…
— С этого не надо, — перебил командира Уй. — Это я уже не раз слышал. Знаете, в один прекрасный день все станет ясным. И то, что случилось, и то, почему именно так случилось…
— Если ты так считаешь, — пожал плечами Гал. — Я считаю, что все выглядит совершенно иначе. Ты входил в банду и делал то же, что и другие бандиты. А другие делали то же, что и ты…
— Много нас было… И все такие разные… — проговорил Уй.
— Да, наверное… — сказал Гал.
Халкович, который до этого молча сидел возле своего пулемета, словно боялся, что кто-то займет его место, а если коротко и говорил что-то, то и тогда не сводил глаз с дороги, не вставая, повернулся кругом, упершись руками в бедра.
— Скажи, командир, — обратился он к Галу, — зачем это сейчас нужно?
— Ты же видишь, он ко мне привязался! — воскликнул Гал. — Он требует! Пусть не говорит, что я не выполнил его просьбу…
— Зачем это все?
— Повернись лучше к нам спиной и смотри во двор!
С лица Уйя исчезло выражение напряженного ожидания, а шрам от шашки снова стал лиловым.
— Что ж… — пробормотал он. Свернув цигарку, послюнил ее, взял в рот, поправил немного. Затем вынул большую зажигалку с колесиком, чиркнул раза два и, когда вспыхнуло пламя, поднес его к концу цигарки. — Я думал, — продолжал он, выпустив изо рта первый клуб дыма, — что мы хоть сейчас поймем друг друга. Ну, а раз нет, то нет…
— Сейчас хочешь объяснений? — спросил Гал. — Если бы ты захотел этого тогда… когда в первый раз пристал к нам непрошеным гостем. Кто тебя просил воевать за революцию? Кто вас, таких, как ты, просил съедать революцию, как ржавчина ест железо?
— Такое не по просьбе делается, — равнодушным тоном заметил Уй. — Для того она и революция…
— Для того и революция, по-твоему, — сердито оборвал его Гал, — чтобы бесчинствовать, нападать на безоружных бедняков, угрожать им оружием?..
— Слушай, командир, — послышался из соседней комнаты голос Келлнера, — не время сейчас спорить об этом.
— Замолчи!
— Ты знаешь, что я тебя всегда уважал как командира, но эти разговоры сейчас… это к делу не относится…
Гал подбежал к двери.
— К делу, говоришь, не относится? Ты хоть понимаешь, где ты находишься? И вообще, почему мы здесь?
— Не стоило здесь говорить об этом, — сказал Келлнер. — Не знаю, зачем ты это начал…
— Я бы не стал начинать разговор, — ответил Гал, — но уж если он сам первый начинает, то извольте! Тогда давайте спросим самих себя и о том, почему мы докатились до такого положения.
На этот раз Халкович не повернулся, а лишь сказал через плечо:
— Даже если ты и прав, то не будешь же утверждать, что все дело испортили два десятка человек в кожанках?
— Много бумаги потребуется, чтобы перечислить всех, кто что-нибудь да испортил, — продолжал Гал. — С каким бы удовольствием почитал бы я эти бумаги! Но сколько бы имен ни попало на бумагу, эти в кожанках будут в числе первых…
— То, что сделали мы… — начал было Уй, но Гал перебил его.
— Мы не только потерпели поражение на передовой, в окопах, в боях с румынами, но и подорвали в людях веру в нас… Почему мы шли через села, в которых все окна были закрыты, а жители куда-то попрятались? Или, например, этот городишко.
