Дневник Славы Пушко - Павел Владимирович Яковенко
По территории местные шастают, в казарму заходят. Дома холодно — не топят. Страшно хочется жрать. Завтра кросс. Все нехорошо. Деньги пропали. И каюсь, духом я упал.
13 октября.
Никуда, естественно, ночью я не ходил — больной я, что ли? У меня теперь командир батареи — старший лейтенант Хакимов — из местных, ему полегче — с кикелами может диалог вести. Он приготовил номера, флажки — у нас оказывается были, а я и не знал. Ведомости писаря в штабе составили по «штатке». Они вообще всю писанину, какую можно в штабе делать, делают. В подразделениях с писарей толку никакого — они все в нарядах пашут, как и все. А эти трое писарей и живут в штабе. Они и уволятся из штаба. Донецков их пестует и лелеет. Мне кажется иногда, что в канцелярской работе они больше начальника штаба понимают: карты чертят, журналы учета боевой подготовки ведут, штатки ведут, конспекты занятий пишут и т.д. и т.п. Писаря производят приличное впечатление на фоне общей серости, и я иногда захожу к ним просто поболтать.
Ну, так вот. Место для кросса, так сказать, слава богу, рядом с нашей частью. Второй батальон вообще минут 40 только до старта добирается, по гористой-то местности-то. У них уже половина с высунутыми языками подходит к старту. Офицерам можно бегать в спортивных костюмах и кроссовках. Это все я из дома привез — не пришлось покупать, как Шурику. Стартовали. Вижу, как дорога за бугорок зашла, капитаны и майоры в каких-то строениях скрылись. Я — за ними. Куценко обернулся, меня увидел и кричит: «Беги, Пушко! Сюда нельзя — молодой еще!» Пришлось бежать дальше. По дороге уже сапоги попадаются — солдаты сбрасывают. Насилу добежал до финиша (он там же, где и старт; дорога одна — сначала бежишь в одну сторону — до контрольного пункта, а потом обратно), а все прятавшиеся начальники уже там. Огнев мое время замерил и молчит. Я в ведомость осторожно через его плечо заглянул: у Куценко — «5», Донецков — «5» и т.д. А у меня «2» — норматив не выполнил. Мне даже обидно стало — бегал как дурак. Теперь ноги неделю болеть будут.
15 октября.
Мать прислала письмо — дома все нормально. Обещала сделать денежный перевод. Надо написать, чтоб не вздумала: здесь лишние деньги — источник повышенной опасности. Недавно Вовка пришел молчаливый и расстроенный. Молчал, молчал, а потом мне и Сереге раскололся. Он ходил в магазин, который напротив кладбища, один. К нему подошел один местный, Зелимхан, и с ним еще трое. Они Вовку остановили и говорят: «Ты еще не понял? Здесь все платят! На нашей земле живешь, плати». «Сколько же вы хотите?» — спрашивает Вовка. «Стольник в месяц — и живи спокойно». «У меня сейчас нет». «Мы завтра придем; мы же знаем, где ты живешь!» — и называет и дом, и квартиру, и как нас зовут. Ну, это местные солдаты стучат, однозначно. Картина Репина «Приплыли». Потом Вова вспомнил, что нас обещали зарезать. Серега сказал: «Ерунда!», а я так не подумал. Они же наркоманы почти поголовно, под кайфом ткнет в тебя ножом, а утром и не вспомнит.
Сидели, сидели — ничего не решили. А я думаю так: если бежать — это же куча неприятностей, разборки с военной Прокуратурой — там можно крупно влипнуть; а если остаться — страшно, по 100 тысяч только дай, потом они 200 захотят, потом 300; а потом все равно не заплатишь и они пришьют тебя где-нибудь потихоньку и разбираться никто не будет — они здесь почти все друг другу какими-нибудь родственниками приходятся.
Вот влип: с одной стороны — местные, с другой — Огнев. Что делать!!! К кому обращаться за помощью! Но если положение ухудшится — я побегу.
17 октября.
Сегодня получил форменные туфли! Ботинки, а я и не сомневался, проплыли мимо меня. Но теперь еще можно в туфлях ходить, хоть Маринин не будет орать на меня на смотрах. Давали мне бушлат белого цвета — недоделанный что ли? Я отказался — сказал, что буду ждать нормальный. Папоротник на складе смотрел на меня как на дурака. А я ходил в библиотеку — глянул газетки и случайно узнал, что одному нашему начальнику большому из Ростова новое звание присвоили. Я тут же ему телеграмму поздравительную отбил. Он, наверное, от удивления повесится — какой-то лейтенант из задрипанного гарнизона его поздравляет. В 1-м городке у нас и Управление бригадой все сидит, и медрота, и библиотека, и клуб, и «чипок» — а главное, здесь безопаснее. Тут как-то местные заметно меньше лазают. А вообще-то и не поймешь: гражданских полно — обслуживающий персонал. А если какому постороннему надо в 1-й городок пролезть — местные прапорщики или контрактники проведут без проблем.
Надо мамин перевод получить — все-таки послала! Скоро у Сереги день рождения — Шурика пригласим. Надо на рынок съездить — овощей-фруктов купить.
21 октября.
Пришла холодная погода — я мерзну, как собака. На плацу в 1-м городке — построение в бушлатах. А у меня его нет. Огнев сказал: «Иди на склад и получай белый». Мне холодно, пришлось идти сдаваться. Пришел на склад, а начвещь ко мне задом повернулся и пробурчал: «Все кончилось». Я вернулся к Огневу с этим известием и ультиматумом: «Пока мне бушлат не дадут — на службу ходить не буду!» Комдив, наверное, язык проглотил от моей наглости. Говорит: «Иди сегодня в караул. А послезавтра зайдешь на склад — получишь». Я у прапорщика-чеченца — соседа своего бушлат одолжил — он уехал куда-то к родне — и в караул ушел.
Вернулся вечером на другой день — Вовка сам не свой, трясется, бледный. Что случилось? Тут и Серега невеселый, хотя обычно его оптимизм прошибить трудно. А дело-то тухлое. Вчера были «гости» (слава
