Дневник Славы Пушко - Павел Владимирович Яковенко
Потом пришли Поленый, Косач, Пургин (этот из 3-го батальона; чего он тут околачивается, я не знаю — вроде бы слышал, что его там из-за денег достают, вот он и прячется у нас), принесли бутылку «Меркурия» и они врезали. Сергей и Вовка пока молчали — меня ждали, посоветоваться. А что я могу сказать?
Потом вернулся сосед-прапорщик-чеченец. Надеюсь, что хоть он-то своим присутствием местных отпугнет. А он ночью учудил.
Я уже уснул, чувствую, кто-то на меня лезет — дышать трудно. Резко просыпаюсь — на меня прапорщик лезет, наверное, за кого-то принял. Что-то мне на ухо шепчет ласковое. Я рванул изо всех сил. Чеченец, скорее всего, тоже в полусне был, потому что он отпрянул, посмотрел на меня изумленно и на свою кровать полез. Такие вот дела.
Серегин день рождения отпраздновали скромно. Вечером пришли, пожарили печенку, картошку сварили, на стол накрыли, выпили. Шурик приезжал и ночевал у нас. Прошло все относительно спокойно; Поленый, Косач и Гарифуллин были в наряде как раз. И прапорщик опять куда-то уехал. Я до сих пор не пойму — чем он в части-то занимается?
23 октября.
За всеми волнениями и переживаниями я совсем забыл об осенней проверке. А вот она и пришла. Вчера в парке какой-то черной гадостью натирали шины, мыли машины (а из них половина без карбюраторов и ТНВД — кто будет отвечать?), мусор убирали на территории. Местные лезут через дыру в заборе, подходят к солдатам, курят с ними, смотрят на меня и посмеиваются. Мне и неудобно, и холодок в груди; каждый день ведь в напряжении — сколько же я выдержу? Завтра смотр строевой в присутствии комиссии из Ростова. И я на него попадаю. Маршировать я не против, но смотр так долго идет, что к его концу моя поясница невыносимо ноет. Да еще стоим на солнцепеке.
Особой моей любовью пользуется «выход для опроса». Маринин медленно обходит строй, проверяя внешний вид, содержимое планшеток, (а я успел и это урвать), и т.п. Редко кому не отпустит он ядовитого замечания. Но я теперь в казенных туфлях, бушлате, побрит, и он мимо меня проходит молча, а я облегченно вздыхаю. Последний раз, правда, он остановился около меня и намекнул, что если я вздумаю принести жалобу генералу хоть на что-нибудь, то пожалею, что родился на свет. Я униженно закивал: что я дурак — вслух на смотре жаловаться, я ему, если надо, потихоньку письменную жалобу принесу.
Я вот сейчас просмотрел свой дневник и увидел, что записи становятся все длиннее и длиннее. Их я делаю в карауле, заняться нечем — поэтому пишу длинно. Если кто спросит чего — я пишу конспект. Всю ночь и весь день гудит телевизор — сколько же он, оказывается, может выдержать! Все до одной программы просматриваю. От скуки даже учебник по артиллерии принес в караул. И читал — и очень много понял и усвоил. Кое-что на кафедре я просто мимо ушей пропускал, а только тут разобрался.
А вообще, какая тут боевая учеба?! Распишут наряд: караул, столовая, дневальные, по парку, патруль и все. Все! Еще на один полноценный наряд хватает; или на два? Солдатам не до учебы — они из одного наряда в другой мечутся и все. А если кто и останется свободный, так Огнев на территории работу находит: прапорщики на свои нужды людей получают и вперед. Вот и вся жизнь в части мирного времени.
Но меня беспокоит мысль о местных. Что-то их давно нет — это затишье перед бурей!
26 октября.
У меня руки трясутся. Вчера опять приходили местные. Одного зовут Зелимхан, другого — Расул, третьего — Изам, последнего — Заур. Начали трепаться насчет того, что они держат весь Абу-Абакар и вообще — «крутейшие мэны». Я спросил самого наглого — Изама, не боится ли он, что ему случайно на голову упадет граната. Изам этот сразу ощерился: «Ты мне угрожаешь?!». «Что ты! Что ты!» — говорю я. — «Просто интересуюсь». «Не боюсь», — улыбается.
«Надо нам помочь материально», — говорят. И тут опять, слава Богу, к нам приперлись (как кстати!) Косач, Пол и Рустам. Местные прикинули, что они к нам надолго, и теперь нас шестеро против четверых, посидели недолго, поулыбались, и ушли, сказав, что еще встретимся.
Пол (Поленый) спрашивает: «Наезжают? Дайте в морду, и все!». Умный какой! Он-то сам с офицерами и папоротниками из местных на короткой ноге — его не достают.
Я решился поговорить со своим комбатом Хакимовым. Надо же что-то делать?!
28 октября.
Поговорил, называется. Я ему в общих чертах описал ситуацию, а он говорит: «Дело молодое, сами разберетесь». Ах ты сука! «Дело молодое»! Сам-то рассказывал, что когда его в ресторане в Саратове отп...ли, он помчался в часть, и русские ездили за него разборки чинить. А тут он этим Расулам и Магам свой, а мы, естественно, никто.
Короче, спасайся, кто может и как может.
Проверка прошла на «ура». Группа полковников где-то там выгрузилась, их куда-то отвезли, свозили на строевой смотр, потом они там пили коньяк (привезли в канистрах прямо с завода), ели осетрину, шашлыки и т.д. и т.п., потом погрузились обратно и улетели в Ростов. Я, честно говоря, не уверен, что они вообще знают, где и что в нашей части находится. По окончании осенней проверки наш комбриг сияет как медный пряник. Было офицерское собрание — я там встретил Шурика и поделился бедой. Он сказал, что у него тоже большие проблемы и рассказал одну
