Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян
Идея показалась разумной. Мы подошли к кинотеатру, покрутились вокруг, но выход был закрыт. Решили идти напролом.
— Здрасьте, у вас в зале есть свободное место для безбилетников?
— У нас полный зал! — строго сказала билетёрша с седым клубком на голове.
— А мы с краю, на стульчике. Мы студенты. Знаете, какая у нас стипендия маленькая? Её на один день только хватает. А потом весь месяц ходишь, чужую еду нюхаешь…
— У меня пенсия такая же… — задумчиво сказала женщина. — Ладно, проходите.
В зале почти никого не было. На заднем ряду дремал мужчина, ещё с предыдущего сеанса.
— Хорошо, что хоть вы пришли, — сказала билетёрша. — Уже думали отменять показ. Садитесь, где хотите. Начинаем.
Фильм был про американца, которому всё надоело. Дорожные пробки, высокие цены, преступность, наплыв иммигрантов… Он взял ружьё и начал стрелять во всё, что ему не нравилось. Но в конце фильма его убила полиция.
— Да-а, паршиво у них в Америке! — задумчиво сказал Василий, когда мы вышли из кинотеатра.
— У нас разве лучше? Вон, тоже ловят кого-то…
Район был оцеплен милицией. Люди в форме стояли вдоль дороги через каждые двадцать метров. На некоторых были бронежилеты.
Неожиданно по дороге пронёсся кортеж чёрных как нефть автомобилей и свернул за угол, на Лермонтовский проспект.
— Это кто поехал? — подошёл я к хмурому милиционеру.
— Изццка… — нехотя процедил тот.
— Что? Из ЦК? Слышал, Вась? Товарищи из ЦК поехали. Из Центрального комитета партии. А по телевизору говорили, что ЦК отменили. Наврали, похоже.
— Ицхак поехал, — сплюнул милиционер. — Ицхак Рабин, премьер-министр Израиля.
— А куда поехал-то?
— «Куда-куда»! Ты шпион, что ли? Это секрет государственный!.. — рассердился милиционер. — В синагогу он поехал. Здесь за углом.
— Пошли в синагогу, посмотрим на живого премьера! — обрадовался Василий.
Возле синагоги собралась толпа: охранники, журналисты, какие-то люди в пиджаках… Но проход в синагогу был открыт.
— Вы куда? — покосились охранники на разбитое лицо Василия.
— Шалом, — ответили мы. — В синагогу.
— Не забудьте надеть кипу, — пропустили нас.
Мы зашли внутрь. Ицхак Рабин, окружённый свитой, общался с людьми в холле синагоги. Он был седой, с высоким лбом. Смотрел чуть исподлобья.
— Без кипы нельзя! — подскочил к нам невысокий мужчина с совиными глазами и похлопал себя по макушке. Где взять кипу, он не пояснил.
Я заметил, что некоторые входящие клали на голову обычный носовой платок. С некоторой опаской я развернул свой платок — к счастью, он оказался чистым, — и положил его на голову. Василий тоже нашёл какую-то тряпочку.
Мы ввернулись в окружавшую Ицхака Рабина гудящую толпу, стараясь подойти поближе.
— Здравствуйте, товарищ Ицхак! Шалом! — крикнул Василий и помахал премьеру рукой.
Ицхак Рабин поднял глаза, чуть улыбнувшись. Его телохранители отнеслись к нам равнодушно. Никто не хватал за руки, не выталкивал из синагоги. Мы вышли на улицу сами.
— Надо же, в двух метрах от премьер-министра Израиля стояли! — удивился я. — Как он только не боится?
— А чего ему бояться? У нас здесь не Америка, — хмыкнул Василий и потёр слегка заплывший глаз.
Через два года я услышал в новостях, что в Тель-Авиве на одной из встреч Ицхака Рабина застрелили.
★ ★ ★
Я ушёл из техникума — приборостроение так и не захватило меня. Поступил в институт, чтобы учиться на государственного чиновника. Решил попробовать себя в этой сфере.
Днём учился, потом шёл на тренировки по рукопашному бою, а ночью работал охранником в гостинице — с 8 вечера до 8 утра, сутки через трое. Охранял сувенирные лотки.
Сувенирами торговали бывшие воины-афганцы. Они предлагали иностранцам картины, поделки из камней, матрёшки и прочий хлам, цена которого была завышена раз в пятнадцать. В этом я ощущал некоторое мошенничество, но формально всё было организовано по закону. Это были девяностые — пьянящие, безумные. Казалось, успех — вот он, уже близко, протяни руку и схвати крепко. Пока страна лежала в нокауте, молено было делать лихие дела.
Торговля шла в холле гостиницы. Нанятые коммерсантами продавщицы предлагали заграничным постояльцам товар, а я его охранял: сидел на диване и следил, чтобы посетители не утащили и не испортили развешенные на стене картины. За пропажу любой из них мне пришлось бы отдать «афганцам» сотню своих стипендий. Работа была несложной, одна проблема — туалет находился в соседнем зале. А как отлучишься?
Зато у меня был отличный вид из окна — на море. Многие ли петербуржцы видят море? Я видел постоянно. Правда, в конце осени оно замёрзло, и темнеть стало рано. Но я знал: там, в неподвижной ледяной темноте за окном, — море, и от этого мне было приятно.
Девушки-продавщицы, работавшие посменно, сидели со мной до 10 вечера. Они свободно говорили по-английски: «хелло», «сэнкью», — «фифти долларз». Меня это восхищало.
Аня приехала в Петербург из Владивостока. Приветливая и красивая светлой деревенской красотой, она знала себе цену — на работу ездила на такси, что обходилось ей в ту же сумму, которую она зарабатывала. Иногда она уходила с рабочего места, чтобы посидеть в кафе с друзьями, дорого одетыми людьми в два раза старше её. Думаю, она искала в гостинице мужа. В такие моменты я подменял её на кассе, говоря — «хелло» и показывая покупателям цену на калькуляторе. Аня знала всех звёзд, которые случайно появлялись в нашем холле, и, казалось, знакома вообще со всеми, кто живёт и работает в гостинице.
— Смотри, это пошёл Зверев! — мечтательно шептала она.
— Какой ещё Зверев? — удивлялся я.
— Ну, парикмахер же! Стилист, самый известный в России, — объясняла она.
Подумаешь, стилист какой-то, сердился я. Ножницами щёлкает — тоже мне звезда. Вот если бы он песни пел!
Другая продавщица, Тома, была студенткой. Кажется, грузинского происхождения. Худая, с огромными чёрными ресницами и афропричёской на голове. Я ей нравился, она часто угощала меня то пирожком, то конфетами. Пирожки я брал, но взаимностью ответить не мог. Однажды перед Новым годом она приехала ко мне домой с бутылкой вина и подарками. Я пригласил её зайти, но она клялась, что в качестве Деда Мороза объезжает всех своих друзей. И сбежала. Наверное, я должен был схватить её за руки, не отпустить и всё в таком роде. Но я даже не расстроился.
Потому что мне нравилась блондинка Лиза. Она тоже где-то училась, хотя искать работу по специальности не собиралась. Лиза мечтала уехать из России. Куда угодно, лишь бы там было тепло. Она не любила темноту, зиму и бедность. Лиза нежно улыбалась иностранцам, а на меня смотрела с дружелюбным сочувствием: у неё был
