Ежи Анджеевский - Пепел и алмаз
Лили рассмеялась и, перегнувшись через ограду, поцеловала Кристину в щеку.
— Не сердись, дорогая. Поздравляю, — шепнула она ей на ухо. — Очень красивый мальчик.
И стрельнула глазами в сторону Хелмицкого.
— Не слушайте, пожалуйста, мы о вас говорим.
— В теннис играла? — спросила Кристина.
— Ага! Только я сегодня не в форме, то и дело мазала. Твое счастье, что ты вчера смылась. Угадай, в котором часу разошлись?
— Утром, наверно.
— Ты не представляешь, что вчера творилось!
И она торопливо, сбивчиво начала рассказывать о прошедшей ночи. О том, как Вейхерт стоял на коленях перед Розой Путятыцкой, Ганка Левицкая учила Свенцкого танцевать свинг, какой-то молодой человек дал Сейферту в уборной по физиономии, чтобы тот не приставал, а Путятыцкий приглашал всех присутствующих в будущем году к себе в Хвалибогу; как блондинка устроила доктору Дроздовскому сцену, а он и Станевич… одним словом, за несколько минут успела всем перемыть кости.
Хелмицкий и Кристина слушали, не очень-то понимая, о ком и о чем идет речь.
— А Фред? — спросила Кристина.
— Фред? Постой, сейчас вспомню… Ага, он тоже нализался и поссорился с Путятыцким, а потом снюхался с Вроной, ну, с этим, из органов.
Вдруг она встала на цыпочки и заморгала своими круглыми глазками.
— Смотрите, смотрите, Станевич со своим докторишкой.
— Где? — спросил Хелмицкий, оборачиваясь.
— Вон они сидят в углу. Она в большой соломенной шляпе. Вот так номер! Встрескалась в него. Уж он ее приберет к рукам. Ну, желаю вам приятно провести время, а мне пора домой. До свидания! — Лили энергично пожала Хелмицкому руку. — Надеюсь, мы еще увидимся. Очень приятно было познакомиться. Пока, дорогая. — Она поцеловала Кристину в щеку и шепнула: — Сегодня можешь опять сказаться больной. Не беспокойся, я одна управлюсь.
— Правда? — Кристина удивленно посмотрела на нее. — Ты шутишь.
Лили тряхнула кудрявой головой.
— Нет, серьезно. Пока!
— Погоди. Как же я тебя отблагодарю? Лили забавно закатила глаза.
— Какие только жертвы не приносят ради любви! Пока!
Когда она ушла, Мацек облегченно вздохнул.
— Она не понравилась тебе? — спросила Кристина.
— Как тебе сказать?… Она какая-то шальная.
— Немножко. Но она молодец, одна содержит целую семью.
— Она?
— Больную мать и двух малышей.
— Что ты говоришь…
— И знаешь что?
— Ну?
— Не догадываешься, что она мне сказала напоследок?
Он покачал головой.
— Наклонись-ка.
— Это что, секрет?
— Ближе, — прошептала она. — Мы весь вечер можем быть вместе.
— Как?
— Очень просто. Я могу не ходить на работу. Лилька меня заменит.
— Ну да? Вот здорово!
Она подперла голову руками и смотрела на него.
— И еще знаешь что? Мне очень хорошо»
— Любимая, — прошептал он с нежностью.
— И мне бы хотелось тебя… угадай что…
Она не успела договорить, как он наклонился к ней и крепко поцеловал в губы.
— Горько! — крикнул проходивший мимо мальчишка.
Они засмеялись. Вдруг Мацек стал серьезным.
— Что с тобой? — встревожилась Кристина.
— Послушай, я хочу тебе что-то сказать…
— Что-нибудь грустное?
— Нет. А впрочем, не знаю. Я думал об этом ночью и целый день. Только не смейся надо мной…
— Ну, говори…
— Я хотел бы кое-что изменить. По-другому устроить свою жизнь. Я не могу тебе сказать всего…
— И не надо, — тихо сказала она. — Я сама догадалась.
— Правда?
— Разве это так трудно?
— Видишь ли, до сих пор я не задумывался над этим, все шло как-то само собой. Понимаешь?
— Да.
— А теперь я увидел все в ином свете. Мне хочется жить, просто жить! Учиться. У меня есть аттестат зрелости. Я бы мог поступить в политехнический институт. Ты не слушаешь?
Она сидела в задумчивости, углубившись в себя.
— Что?
— А ты?
— Вот видишь, — она с упреком посмотрела на него, — а ты обещал не говорить ничего грустного.
— Что же тут грустного?
— А то, что все это может оказаться неосуществимым. Ведь ты не принадлежишь себе.
— Знаю. Но я постараюсь. Сделаю все возможное. У меня здесь есть один друг, от него многое зависит.
— С которым ты вчера был в баре?
— Да. Я ему все объясню, и он меня поймет.
Он вспомнил свой вчерашний разговор с Анджеем.
— Если бы я знал вчера то, что знаю сегодня, — сказал он с горечью.
— Тогда бы я не пришла к тебе, — прошептала она.
Посередине улицы с песней маршировали солдаты. За ними бежала стайка мальчишек. Подул ласковый, теплый ветерок, и с освещенных солнцем цветущих каштанов на веранду посыпалась белая пыльца. К красной решетке подошел чумазый мальчуган с корзинкой фиалок.
— Купите, пан начальник, — сказал он, протягивая букетик.
Мацек взял цветы и дал Кристине. Она поднесла их к лицу.
— Как чудесно пахнут…
— Скажи, — сказал он немного погодя, — ты бы уехала отсюда?
Она кивнула.
— Правда?
— Конечно. Меня здесь ничто не удерживает.
Он поколебался и робко положил руку на ладонь Кристины.
— Подумай только, — сказал он, и голос у него задрожал, как будто в нем слились воедино надежда и тревога, — подумай только, ведь я раньше не знал, что такое любовь…
— А теперь?
— Это ты! — горячо прошептал он. — Любовь — это ты.
— Здесь? — спросил Алик.
Шреттер обвел внимательным взглядом веранду.
— Что-то не видно.
— Может, он сидит со стороны площади?
— Кто его знает. Пойдем посмотрим.
Когда они огибали ограду, Кристина и Хелмицкий выходили из кафе.
— О, младший брат Косецкого! — обрадовался Мацек. — Подожди минутку, дорогая, я сейчас.
Он оставил Кристину и, ускорив шаг, догнал ребят.
— Алик!
Тот моментально обернулся.
— Привет! — поздоровался Хелмицкий. — Послушай, передай Анджею, что у меня к нему важное дело и что завтра вечером я у него буду. Не забудешь? Завтра часов в восемь.
— Можете быть спокойны, — ответил Атак. — Передам.
— Спасибо. Хорошо было на речке?
Алик улыбнулся.
— Здорово!
Шреттер ждал его в сторонке. Когда Алик подошел, он бросил на него вопросительный взгляд.
— А, пустяки, — ответил Алик. — Ну как, здесь?
— Да.
— Где?
— За крайним столиком. Блондин. Сидит с другим типом.
Атак посмотрел в ту сторону.
— Погоди, я где-то его видел.
— Возможно, — пробурчал Шреттер.
Алик стал лихорадочно перебирать в памяти знакомых и наконец вспомнил.
— Климчак? Из нашей школы? Тот, что кончил перед самой войной и твой отец считал его лучшим «историком» в школе. Точно?
— Точно.
— Так вот, значит, откуда ты его знаешь! А второй?
— Не знаю. Никогда в глаза не видел.
— Ну, пошли.
— Погоди, — остановил его Шреттер. — Неизвестно, что это за тип.
— А нам какое дело? Лишь бы твой был верным человеком.
— Мой-то верный. Ему иначе нельзя, у самого рыльце в пушку.
— Ну, чего же мы тогда стоим?
Пока они переговаривались, Климчак успел их заметить и делал им знаки, чтобы они подошли. Это был молодой человек среднего роста, тщедушный, бесцветный, с подвижным, хитрым лицом и гладко прилизанными светлыми волосами. Его сосед, видный, хорошо слеженный блондин с красивым, во простоватым лицом, казался его ровесником. На столике перед ними стоят графинчик с водкой и два высоких стакана с содовой водой.
— Привет! — по-свойски поздоровался Климчак со Шреттером.
С минуту он пристально вглядывался к Косецкого.
— Мы знакомы?
— Знакомы, — непринужденным тоном сказал Алик.
— Однокашники?
— Ага!
— Здорово! Садитесь. Это мой друг. — Он указал на своего соседа. — При нем можете обо всем говорить. Свой парень. Не беда, что новоиспеченный — только сегодня перешел к нам. Главное, в нашем полку прибыло. Взял да поцапался парень с высоким начальством…
— Хватит трепаться, Эдек! — проворчал незнакомец.
— Да ты не робей! Это мировые ребята, свои в доску, как-никак школьные товарищи. Он тоже парень что надо, только еще не обвык. Карьеру, видите ляг у коммунистов хотел сделать, Говорю тебе, Франек, пропал бы ты ни за грош, если бы не нализался и не устроил им скандал. Это в тебе инстинкт самосохранения заговорил. Ты что, жалеешь?
Тот пожал плечами.
— Чего мне жалеть? Только не трепись.
— Ладно! Подождите-ка, ребята, сейчас раздобуду для вас стопочки… Сидите спокойно, не беда, если нас вместе увидят. Разве возбраняется сидеть со старым школьным товарищем? Эй, пан старшой! — позвал он стоявшего в дверях официанта. — Две стопки и два стакана содовой.
Минуту спустя он привычным движением разливал водку.
— Ваше здоровье! Водой запивайте. В жару с водкой лучше всего содовая идет.
