Ежи Анджеевский - Пепел и алмаз
— Что ж ты не купаешься?
— Не хочется что-то. А где Фелек?
— На том берегу остался. Там сильней печет, загорать лучше.
— А ты почему вернулся?
— Я? Хочу с тобой поговорить.
Шреттер промолчал. Безразличным, немного посоловелым взглядом смотрел он на голубое, безоблачное небо. В ракитнике громко пересвистывались дрозды.
— Ну, говори, — сказал он наконец.
Алик сел рядом и, обхватив руками колени, уткнулся в них подбородком.
— Ты когда должен встретиться с тем типом?
— С каким?
— Ну, насчет оружия.
— Ах, вот что! Это не твое дело. Я сам все улажу.
— Ты думаешь?
— Даже не сомневаюсь.
— Значит, ты ошибаешься, потому что мы будем этим заниматься вдвоем.
— С тобой?
— Да, со мной.
— Фантазировать ты можешь, конечно, сколько угодно, но давай-ка лучше прекратим этот разговор, ладно?
— С удовольствием, если тебе так хочется. Но…
— Что еще за «но»?
— На меня больше не рассчитывай. Говорю тебе по-хорошему, чтобы потом не было никаких недоразумений.
— Благодарю за откровенность.
— Не стоит! Ты лучше себя поздравь с успехом. За двенадцать часов из четырех человек потерять троих. Прямо скажем, неплохо.
Шреттер вскочил, как ужаленный, с побледневшим, перекошенным лицом. Алик смотрел на него с насмешливой улыбкой.
— Только, пожалуйста, Юрек, брось свои штучки. Прибереги их для другого случая, на меня они не действуют.
Казалось, Шреттер вот-вот кинется на него с кулаками. Но он овладел собой и снова лег на траву.
— Чего ты, собственно, хочешь?
— Ничего не хочу.
— То есть?
— Я требую.
— Час от часу не легче.
— Вот именно.
— С каких это пор ты придаешь такое значение словам?
— С недавних.
— Ну, хорошо, будь по-твоему, чего же ты требуешь?
— Послушай, со вчерашнего дня положение изменилось. Нас было пятеро — осталось трое. Это мура. Надо срочно что-то предпринять. У нас есть немного денег, оружие…
— Оружия пока нет.
— Ну, будет. Нас должно быть больше.
— Допустим. Ну, и что?
— Ты возглавишь одну пятерку, я — другую. На равных началах.
— Допустим. А дальше что?
— Дальше? Мы будем согласовывать между собой все наши действия. Мы с тобой будем представлять командование, остальные — наши подчиненные. Ближайшая наша задача — раздобыть как можно больше денег. Любым путем. Цель оправдывает средства. Создадим два подпольных отряда. А там уж пойдут дела посерьезнее.
Шреттер перевернулся на бок и подпер рукой голову.
— Нового ты ничего не придумал.
— Знаю.
— Повторяешь мои собственные планы.
— Допустим, но ты один хотел верховодить, а меня это не устраивает.
— С каких пор?
— Да вот с этой самой минуты.
— Ты хочешь, чтобы я сейчас же дал тебе ответ?
Алик встал и лениво потянулся.
— Нет, не обязательно. Могу подождать, скажем, четверть часа. Поплыву к Фелеку и вернусь обратно, а ты пока подумай.
Шреттер проводил его взглядом. Алик шел, легко, по-мальчишески ступая, и ноги его казались сзади еще тоньше и длиннее. Дойдя до воды, он обернулся и сказал с задорной усмешкой:
— Не злись, а то скоро состаришься!
Шреттер лег навзничь. Над ним снова было приветливое тихое небо. Солнце поднялось выше и слепило глаза, пришлось закрыть их. Нагретый воздух звенел от мелодичного жужжания насекомых. В ракитнике отрывисто свистнул дрозд и умолк. Вдалеке послышался ответный свист.
В праздники, часа в четыре-пять, жители Островца весной и летом обыкновенно шли в кафе Балабановича. Оно издавна славилось отменным кофе-гляссе и мороженым. Во время оккупации туда, как и в «Монополь», имели доступ только немцы. Но в последние дни со вновь открытой летней верандой кафе опять приобрело привычный довоенный вид. Веранда, огороженная выкрашенным в красную краску штакетником, выходила на шумный перекресток Аллеи и площади Красной Армии. На стороне, обращенной к Аллее, было просторнее, и она всегда пользовалась большим успехом. Сейчас от солнца ее заслоняли цветущие каштаны. Было около шести часов, жара спала. Все столики на веранде были заняты, и многие, не найдя свободных мест, уходили. По Аллее в сторону парка двигался непрерывный оживленный роток гуляющих.
Мацек Хелмицкий и Кристина сидели со стороны Аллеи возле самой решетки, пахнущей свежей масляной краской. На площади передавали по радио сводку. Фашистская Германия трещала по всем швам. В Москве в ознаменование победы войск Второго Белорусского фронта был произведен салют двадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати четырех орудий. Войска Второй британской армии вступили в Данию. Датские патриоты захватили власть в Копенгагене. С момента высадки союзнических войск в Нормандии число пленных немцев превысило пять миллионов. Вслед за капитуляцией немецких соединений на севере объявила капитуляцию и австрийско-баварская группа войск. Три немецкие армии сдались в плен Седьмой объединенной американо-французской армии. Генерал Паттон перешел в наступление в Чехословакии. В субботу после полудня вспыхнуло восстание в Праге. К вечеру большая ее часть находилась в руках восставших. Солдаты Седьмой американской армии около Берхтесгадена захватили в плен генерал-губернатора доктора Ганса Франка…
При последнем известии на веранде поднялся шум. Люди за столиками оживились Мацек наклонился к Кристине.
— Слышишь?
— Что?
— Франка поймали.
— Да?
— Как ты думаешь, его повесят?
— Наверно.
Он внимательно, с нежной тревогой посмотрел на нее.
— О чем ты думала?
— Я?
— Не хочешь говорить?
— Да нет, что ты! — сказала она с печальной улыбкой. — Я думала о том, о чем не имею права думать. Но теперь все, больше не буду. Не гляди на меня с таким укором…
— С укором?
— А как?
— Разве ты не знаешь, как? — тихо спросил он.
— Смотри! — Она показала пальцем на стоявшее перед ней блюдце. — Мороженое совсем растаяло.
— Это тебе в наказание.
— За мысли?
— Ага.
— Справедливое наказание.
— Еще бы!
Их взгляды встретились, и они с минуту смотрели друг на друга. Кристину заливал мягкий свет предзакатного солнца. По временам, когда ветер шевелил листьями каштанов, по ее лицу, волосам и плечам пробегали легкие, зыбкие тени.
— Ты загорела, — глухим голосом сказал Мацек.
— Да?
Она окинула рассеянным взглядом веранду, полную людей, толпу на тротуаре, освещенные солнцем капитаны.
— Ты что? — спросил он.
— Знаешь, мне иногда кажется все это нереальным…
— Люди?
— Нет, весь сегодняшний день. А то наоборот — чересчур реальным…
— Как так?
— Вот видишь, какая я…
— Ну, скажи, — он сидел, поставив локти на стол, — разве нам было плохо?
— Слишком хорошо.
Она украдкой посмотрела на часы. Он заметил это.
— У тебя еще есть время.
— Немного есть. Но мне еще надо зайти домой переодеться.
— Я тебя провожу, ладно?
Она кивнула.
— Только в бар не приходи.
— Почему? Ты не хочешь?
— Да. Я предпочитаю не видеть тебя там. Поужинай где-нибудь в другом месте, хорошо?
— А потом ты придешь? — с беспокойством спросил он.
По ее лицу пробегали солнечные блики и тени, а глаза, как ночью, влажно поблескивали, излучая тепло.
— Обязательно? — прошептал он.
— Ну конечно! Разве ты сомневаешься?
— Больше, чем вчера.
— Вот глупый.
— Видишь ли…
— Что?
— Когда чего-нибудь очень хочется, нельзя быть уверенным…
Она не ответила.
— Разве нет?
— Так не должно быть.
— Но откуда взяться уверенности, спокойствию?
— Нашел у кого спрашивать! Откуда мне знать?
Он подпер голову рукой, опустил глаза, потом вдруг поднял взгляд на Кристину:
— А знаешь, мне кажется, я понял, откуда берется спокойствие…
Вдруг кто-то громко позвал:
— Алло, Кристина!
Они обернулись. Совсем рядом, у самой решетки, стояла кудрявая Лили Ганская в белой кофточке, белой спортивной юбке, с теннисной ракеткой под мышкой. Другой рукой она радостно махала Кристине.
— Кто это? — шепотом спросил он.
Она не успела ответить, как Лили Ганская протиснулась в их угол.
— Ага, попались!
Кристина улыбнулась.
— Как видишь, мы не прячемся. Вы, кажется, не знакомы? Хелмицкий — моя подруга, Лили Ганская.
Лили энергично, по-мальчишески протянула Мацеку руку и с нескрываемым, беззастенчивым любопытством уставилась на него.
— Мне ваше лицо знакомо. Вы вчера были у нас в баре, верно?
— Верно.
— Но вы не здешний?
— Да.
— Он через несколько дней уезжает, — сказала Кристина.
— Как? Уже? Но потом вы приедете?
— Возможно.
— Не наверняка?
— Лили! — укоризненно сказала Кристина.
