Ежи Анджеевский - Пепел и алмаз
— Ну, как вы его нашли?
— Не волнуйтесь, — сказал Шреттер. — Ослаб очень, но так всегда после этого бывает. Выкарабкается.
Она стояла, прижав к груди руки и устремив измученные глаза на Шреттера, словно желая обрести надежду в его юном, приветливом, пышущем здоровьем лице.
— Вы думаете? Дай-то бог! Ведь если я его потеряю…
— Об этом даже не думайте.
Ее душили слезы, и она только кивнула.
— Пошли? — буркнул Фелек.
Но Шреттер полез в карман и, вытащив две пятисотенные бумажки, протянул Богуцкой.
— Возьмите, пожалуйста, — сказал он сердечно. — На докторов и на лекарства.
— Что это? — испуганно взглянула она на деньги.
— Деньги. Возьмите. У нас с Марцином свои счеты.
Она колебалась.
— Право, не знаю, можно ли мне…
— Конечно, можно! Только Марцину пока ничего не говорите. Сочтемся, когда поправится. Сейчас не нужно ему этим голову морочить.
Она была растрогана.
— Спасибо вам, милые.
Но тут из комнаты послышался слабый голос Марцина. Шреттер хотел попрощаться, но Богуцкая его удержала:
— Обождите минуточку, я только загляну к нему.
Она сразу же вернулась и кивнула Шреттеру.
— Он зовет вас.
— Меня?
— На одну минутку.
В дверях Шреттера встретил взгляд Марцина. Он подошел к кровати.
— Я слушаю тебя.
Марцин сделал знак рукой, чтобы он подошел поближе.
— Ты дал матери деньги?
Юрек не знал, что ответить.
— Дал?
— Ну дал, что из этого? Перестань устраивать истерики.
Марцин ничего не ответил, только поднял голову и крикнул:
— Мама!
Она немедленно прибежала.
— Что, сынок? Ты меня звал?
— Мама, те деньги, ты знаешь, какие…
Богуцкая растерялась.
— Какие деньги, сынок?
— Ты знаешь, мама. Пожалуйста, отдай их… положи на стол-
Она стояла в растерянности, не зная, что делать. Марцин поднял голову.
— Мама!
Она взглянула на Шреттера, словно ища у него поддержки, но он смотрел в пол. Помедлив немного, она вынула из-под фартука деньги и положила на стол. Марцин, не спускавший с нее напряженного взгляда, откинулся на подушки.
— Спасибо, мама. А теперь выйди, пожалуйста.
Когда она вышла, Шреттера взорвало:
— Что ты вытворяешь? Совсем спятил! Ведь деньги на лечение нужны.
— Я не желаю брать эти деньги.
По лбу у него струился пот, глаза ввалились еще глубже, и, казалось, он был бледнее, чем раньше.
— Забери их…
— Как хочешь, — пробормотал Шреттер.
Он сунул деньги в карман и уже повернулся к двери, когда услышал голос Марцина.
— Юрек!
— Что?
Он не расслышал, а скорей догадался, что тот просит наклониться к нему. Поборов брезгливость, он исполнил его просьбу.
— Не сердись на меня, Юрек. Я ничего не могу с собой поделать. Я в тебя так верил, ты был моим лучшим другом…
Он задохнулся и закрыл глаза. Но через секунду опять открыл их.
— Юрек!
Шреттер стоял безучастно, неподвижно, с равнодушным видом.
— Чего тебе?
— Я не хочу, чтобы тебя мучила совесть из-за меня…
— Меня? Обо мне можешь не беспокоиться.
— Поверь, после всего, что произошло, мне не хочется жить.
— Да? Ну, это твое дело. Это все, что ты хотел мне сказать?
— Все.
— Тогда пока. Не падай духом.
Он повернулся и вышел из комнаты. Когда они, торопливо попрощавшись с Богуцкой, очутились на лестнице, Фелек спросил вполголоса:
— Чего ему от тебя нужно было?
— Так, ерунда.
И Шреттер быстро, не глядя на Фелека, сбежал вниз по ступенькам. Фелек догнал его уже на улице.
— Елки-палки! — проворчал он, отирая платком пот со лба и шеи. — Ну и дела! Мокрый, как мышь.
Шреттер молча шел большими шагами, засунув руки в карманы брюк и насвистывая что-то себе под нос. Они пробирались сквозь ольшаник по узенькой тропке, бежавшей то вверх, то вниз по дикому берегу Сренявы. Здесь было тенисто и сыро. Дорожка в нескольких местах еще не просохла после вчерашней грозы. В прибрежных кустах громко щебетали птицы. На другом берегу купались мальчишки. Крича и толкаясь, они влезали на раскидистую иву и прыгали оттуда в воду.
— Юрек! — окликнул Фелек товарища.
Шреттер шел впереди, продолжая свистеть сквозь зубы.
— Чего?
— Как ты думаешь, он не загнется?
— Не знаю.
— Жалко парня. Ну и скрутило его!
Он сломил на ходу ивовый прут, ободрал с него листья и с размаху стал ударять по росшим у самой земли веткам.
— Скажи честно, Юрек, — снова заговорил он, — тебя ведь тоже проняло. Сдрейфил малость, а?
Шреттер остановился как вкопанный и обернулся к нему.
— Что ты сказал?
Фелек удивленно посмотрел на его перекошенное от ярости лицо.
— Ты чего…
— Ну-ка, повтори, что ты сказал!
Шреттер наступал на Фелека. Он был на целую голову выше его. В раскосых глазах Фелека промелькнул страх, но он не подавал вида, что струсил.
— Не выпендривайся! Тоже мне недотрога, слова ему сказать нельзя. Думаешь, боюсь тебя?
Шреттер с минуту смотрел на него, прищурившись. Потом вдруг отступил на шаг, скинул пиджак, швырнул его на землю, расправил плечи, пригладил волосы и сказал:
— А ну, выходи!
Фелек глянул на него исподлобья.
— Подраться захотелось?
— Живо! Нечего зря языком трепать.
Фелек постоял в нерешительности, потом медленно снял пиджак и стал оглядываться, куда бы его девать. Это был его единственный приличный костюм. Наконец аккуратно положил его на ближний куст и стал медленно, педантично засучивать рукава рубашки. Шреттер спокойно наблюдал за ним.
— Готов?
— Не спеши! Успеется. Подумаешь, приспичило!
И он продолжал не спеша подвертывать рукава. Руки у него были сильные, мускулистые. Вдруг он резким движением опустил засученный выше локтя рукав.
— Нет! Не буду с тобой драться.
— Боишься?
— Нет. Просто не хочу.
Он стащил с куста пиджак и не спеша надел его.
— Трус! — звонко выкрикнул Шреттер.
Фелек покраснел.
— Я не трус.
— А кто же ты?
— Не хочу с тобой драться, и все. С кем угодно могу, а с тобой — нет, понял?
— Почему?
— Не хочу — и все.
— Вчерашнее вспомнил?
— Ты что, обалдел? — разозлился Фелек.
— Тогда почему же?
— О господи, Юрек, да ты совсем с ума сошел! Стой, заткнись, дай мне сказать. Ты командир наш или нет, черт возьми? Да или нет? Если нет, пожалуйста, давай драться хоть сейчас…
— Боишься мне по шее дать? Думаешь, одолеешь?
Фелек поддел ногой лежавший на дороге камень.
— Нет. Просто даже пробовать не хочу. Имею я на это право или нет?
Он стоял, нахохлясь, вполоборота к Шреттеру и яростно ковырял каблуком мокрую землю. Шреттер внезапно сменил гнев на милость.
— Фелек!
— Чего?
— Дай лапу. Я тебя понял. Ты прав.
Фелек поднял голову, глаза у него сияли.
— Прости меня, — без рисовки сказал Шреттер.
— Не за что, — пробормотал Фелек. — Пошли.
Теперь они шли напрямик, сокращая себе путь, и вскоре оказались на шоссе, ведущем в поселок. Алик уже ждал их и, когда они его окликнули, тотчас спустился в сад. Он был немного бледнее, чем обычно, но в отличном настроении.
— Вот это да! — Фелек с восхищением оглядел его. — Новые брюки?
— Нравятся?
— Ничего, подходящие. Только на моей заднице они бы мне понравились больше. О, и рубашка новая? — воскликнул он, дотрагиваясь до тонкого льняного полотна.
— Ага!
— Везет тебе, парень! — вздохнул Фелек. — Не жизнь, а малина. Зато у меня тоже будет новая рубашка. Завтра пойду покупать, ребята. Увидите — во куплю рубашку!
Солнце сильно припекало, хотя до полудня еще было далеко. Пляж, протянувшийся по песчаному берегу Сренявы ниже моста, кишел народом. Укрыться от палящих солнечных лучей было негде. От веранды построенного до войны кафе остались обугленные балки. Кабинки тоже сгорели. На чахлой траве, росшей по склону берега, расположилось несколько советских солдат. По шоссе беспрерывно проезжали военные грузовики. Ветер относил прямо на пляж тучи белой пыли.
Ребята остановились на мосту и, опершись на перила, смотрели на купающихся.
— Глянь, какие классные девочки! — воскликнул Фелек. — Может, все-таки останемся?
— Ничего! — успокоил его Алик. — На наш пляж тоже заглядывают девчонки не хуже этих. Вчера я там двух встретил — закачаешься…
— Ну, тогда ходу! — решительно сказал Фелек.
Они купили у разносчика три порции фруктового мороженого и перешли на другой берег реки, где раскинулся старый город. Местечко, которое они еще до войны облюбовали для себя, находилось за городом, в лугах, примыкавших к парку Костюшко.
Когда они шли вдоль берега по насыпи, Шреттер начал рассказывать Алику о Котовиче и посещении Марцина. Алик слушал равнодушно, не обнаруживая ни удивления, ни волнения, не перебивая и не задавая никаких вопросов. Он шел, задрав голову и скользя рассеянным взглядом по верхушкам высоких прибрежных тополей, а на губах его блуждала довольная улыбка.
