Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян
— Кто сказал?
— Медведь. Белуга уехал раненых забирать. Медведь его замещает. Нервничает. Штурм тяжело идёт, — Турист мрачно сплёвывает.
Стоять «до талого» значит — неопределённо долго. Не два часа, как положено, а пока весна не придёт и трупы не оттают. Нас наказали за то, что у рации сей аккумулятор. И за то, что вражеский укрепрайон не получается взять, и ночью в город поедут машины с ранеными и убитыми…
— Парни, вас на посту оставляют. Медведь все смены отменил, — выходит к нам Тайга. — Вы чего натворили?
Тайга приносит нам чай и пирожки из гуманитарной посылки — до весны времени много, не сидеть же голодными. Из сумерек выныривает бродячий шелудивый пёс, смотрит на нас умными глазами. Даём пирожок и ему. Пёс проглатывает его в один укус, ложится на дорогу и яростно чешется.
Пёс прибился к располаге давно. Он хотел служить в нашей части, сразу догадался, где находится КПП и стал его охранять. Кто-то из бойцов построил ему деревянную будку и подкармливал. В обычное время пёс лежал на дороге, строго осматривая въезжающие машины и входящих людей, — и был страшно доволен. Но всё время чесался, нервируя сменяющихся часовых. А горячей воды, чтобы отмыть его, в располаге не было.
В другой день мы с Туристом вот так же стояли на КПП. В тот день ждали генерала, и нас, часовых, несколько раз предупредили, что проезд нужно открыть заранее, а кортеж ни в коем случае не останавливать. Но пёс этого не знал, с дороги не уходил и собирался обнюхать генерала, как и всех прочих.
«А-а-а, застрелю эту чесотку!» — разволновался и раскричался тогда Белуга. Но угрозу не выполнил. Пёс в тот раз обиженно покинул КПП и потрусил охранять стоящих по соседству вагнеров. А теперь вернулся обратно.,
…В шесть вечера нас не меняют. И в восемь тоже. И в десять.
Тяжёлые плиты давят на плечи, но я им благодарен. В бою — пригодятся. А я привыкну к их весу и не буду замечать.
Когда я устаю, сажусь на ящик с землёй. Из этих ящиков сложена стена и будка КПП. Если из гранатомёта по нам выстрелят, ящики разлетятся. Но от стрелкового оружия — защитят.
Когда подъезжает очередная машина, мы принимаем строгий вид, светим на водителя фонариком, сообщаем в штаб.
— Куда ты светишь?.. Твою налево!.. — ругаются командиры из машины.
Будто мы должны узнавать их в темноте — по шелесту шин, наверное. Но пусть лучше ругаются, чем проедет диверсант. Часовой на посту — лицо неприкасаемое. Если что, может и на землю положить. До выяснения.
Иногда рация ловит разговоры соседей. Говорят: штурм закончился без результата. И мы, и противник понесли потери.
— Остатки группы Хамида, построиться внизу! — бубнит рация.
Это не наша рота, но парней жалко. Вдали видны суетливые огоньки фонариков и фары грузовиков. Видимо, подвозят раненых.
Небо — чистое, звёздное. Прилёты прекратились, и стало тихо. Из-за деревьев поднимается луна.
На КПП появляется чёрный кот. Покрутившись рядом со мной, он, цепляясь когтями за разгрузку, забирается мне на плечо, устраивается там и мурчит. Некоторое время я так и стою — с котом на плече и с автоматом, но потом кота снимаю: на посту не положено.
Кот не обижается, и ложится на пустое кресло. По забору из ящиков приходят ещё два кота, и тоже устраиваются рядом. Не военная часть, а театр Куклачёва!
В городах, по которым прошлась война, много брошенных домашних питомцев, и военные — единственный источник пропитания для них. Популярный в соцсетях образ бойца с котом на руках — не преувеличение. Точнее было нарисовать, что котов — целая стая.
В полночь за нами, наконец, приходят:
— Смена! Идите отдыхать, парни!
Мы простояли на посту 8 часов.
Почти все в располаге уже спят, а немногие бодрствующие вполголоса обсуждают результаты неудачного штурма. В соседней роте потеряли 15 человек… Потерь могло быть меньше, но враг попал в БТР, вывозивший с поля боя раненых; все погибли.
В нашем закутке вместо ночника горит синяя новогодняя гирлянда, и это придаёт комнате таинственный вид.
Наскоро перекусив, ложимся спать, не раздеваясь: разбудить по боевой тревоге могут в любой момент.
★ ★ ★
Поздним вечером мы с женой сидели на кухне нашего вьетнамского дома.
На террасе за дверью покачивалась на ветру пучеглазая вяленая рыба и несколько бледных кальмаров, которых выловила на удочку жена. Во дворе трепетали листьями кусты с красными шишками цветов; я сам привёз их на мотороллере из ближайшей цветочной лавки и посадил в проломах между бетонными плитами — для красоты. У входа в сад тренькали метровые трубки колокольчика, купленного в буддистском монастыре. Наша жизнь в курортном поселке Муйне казалась комфортной и благополучной.
— Слышишь?! — приподнялась с плетёного кресла жена.
Издалека донёсся жалобный писк. Потом затих, но через пару минут раздался снова. Писк был настойчивый, будто кто-то возмущённо кричал Вселенной: «Я здесь, я один, почему, про меня забыли?!». Вселенная невозмутимо ответила треском цикад, звяканьем колокольчиков и хрюканьем свиней с ближайшей свинофермы.
— Он давно кричит. Кажется, я вчера его слышала. Это, наверное, котёнок, совсем маленький, — сказала жена. — Пойдём его искать?
Мы вышли во двор. Пронзительные жалобы на несправедливый мир доносились из-за забора соседнего дома. Соседи, какие-то иностранцы, появились здесь всего один раз, на Новый год. В прочее время дом пустовал.
Я осмотрел забор: высокий, надёжно защищавший дом от грабителей. Глухие ворота были заперты. Что делать? Лезть в дом спасать котёнка? Незаконно! Вызвать вьетнамскую полицию? Но кто приедет в поздний час, да ещё ради бездомного котёнка?!
Существо продолжало пищать. Жена с надеждой смотрела на меня. Я положил под ноги несколько кирпичей, забрался повыше, схватился руками за край забора и подтянулся наверх. Прыгать пришлось наугад в темноту; я надеялся, что на земле не лежат бутылочные осколки или колючая проволока. Приземлился в траву. Крики раздавались совсем близко. Осторожно шагая между кустов, я пошёл к дому.
Среди скопившегося на крыльце хлама лежал крошечный комок. Это был котёнок нескольких дней от роду, у него едва открылись глаза. Мамы-кошки рядом не было; наверное, забыла его, или с ней что-то случилось. Котёнок был-голодным и вопил без остановки.
Я взял дрожащее тельце в руку и понёс к забору. Осторожно передал жене и спрыгнул вниз. При свете лампы мы рассмотрели это существо, сморщенное и несчастное.
— Кажется, это мальчик! Нужно его накормить, — сказала жена. — Он хочет молока.
Молока в доме не было. Может, йогурт? Я налил
