Обязан побеждать - Владимир Георгиевич Нестеренко
– Неспешно я покрою за световой день полста верст, а тут бежать надо. Дыхалка не справляется.
– У вас дыхалка – годы, а у рядовых – мандраж в коленях. Ничего, для них – дело наживное.
– После лазарета с глазом в Гражданскую я дорогу в больницу не знаю. Все время в движении. Ноги меня спасают от всякой хвори.
Степан был из тех крепких мужиков, у которых ближайший друг и собеседник родной лес с его многообразием жизни, и век у них долгий, содержательный, яркий впечатлениями.
Через полчаса отряд двинулся. Шли гуськом междурядьем сосновой посадки. Шелестов, идущий третьим, по-прежнему отставал от Осинина. Подбадривающие негромкие возгласы командира подстегивали рядового, но через несколько минут картина повторялась. Вышли на широкую и длинную прогалину в посадке, где саженцы не прижились и вместо них стояли осот с распушившимися белыми головками, пожухлые дудки и соцветия короставника, отцветающий донник, белый клевер, по-осеннему жёсткий мятлик и пырей. Впереди с левой стороны просеки в синеющем рассвете возвышались дубы. Прекрасное место для наблюдения за врагом.
– Группа, стой, привал на десять минут. Товарищ Степан, отсюда идёте без меня, действуйте, как условились. Темп – ваш размеренный шаг. Не торопясь, но поспешать. – Командир улыбнулся, показывая тем самым уверенность в силах группы. – Шелестов, не подведи. Я устроюсь вон на том кустистом дубе. Обзор прекрасный.
– Буду ломить, товарищ лейтенант!
Группа ушла. Как бы человек не был смел и отважен, а чувство одиночества в первую минуту окутывает тебя, как влажная простынь после парной, и ты несколько мгновений прислушиваешься к своему новому состоянию и находишь, что сердце бьётся ровно, друзья твои ждут, стоит тебе только открыть двери, – и ты с ними. На этой благостной волне лейтенант, замаскировав себя зеленью, взобрался на ветку, поднялся на метр, где удобно уселся на толстый сук, пристроил пулемёт, снайперской винтовкой прикинул обзор. Прогалина, как на ладони, пошарил по междурядьям просеки. Спокойно. Посмотрел на часы. Половина пятого. На пять утра поставил бой, разрешил себе вздремнуть полчаса. И провалился в пропасть сна. Будильник сработал точно. Лейтенант очнулся. Прислушался, штиль, мёртвая тишина. Осмотрелся, вставало свежее утро, немецкий мундир, надетый поверх гимнастерки, грел слабо. Белухин поёжился, сидя размял плечи, руки, ноги и стал ждать врага по своим прикидкам. Он не заставил себя долго ждать. Донёсся приглушённый лай овчарок. Сколько их, успеет ли убрать всех?
Первая овчарка выскочила, как и ожидал, с правой стороны прогалины, точно там, где они несколько часов назад шли. Он быстро поймал собаку в прицел и спустил курок. Собака взвизгнула и упала замертво. Вторую собаку он ожидал увидеть слева, где специально наследил, идя к дубу. Немцы ударили по просеке из десятков автоматов. Пули срезали макушки невысоких сосёнок. Белухин, не обращая внимания на стрельбу, отыскал прицелом вторую овчарку. Выстрел его был точен. Третья пуля свалила унтер-офицера. Немцы залегли, стрельба усилилась. Теперь немедленно уходить!
Лейтенант быстро спустился на землю, едва не выронив пулемёт и пригибаясь от шальных пуль, которые веером шли довольно высоко, бегом устремился по лесу рядом с просекой. Вот он выскочил на крайний ряд посадок, делающий кривизну и скрывая офицера от вражеского бинокля. Глухо донеслась команда «Вперёд!», огонь автоматов усилился. Но за стеной молодой поросли он не мог достать отважного воина-мстителя. Не слышался и лай собак. Костя быстро отрывался от облавы.
Глава 17
Вечером, уставшая от работы, Люся подсела ближе к Тане и, пряча смущение в тихом голосе и взгляде в сторону леса, куда утром ушли бойцы, сказала:
– Нашим-то некогда присесть, поди, проголодались. Особенно Лёня, я видела вчера, как он жадно ел.
– Не беспокойся, наш командир не даст упасть от слабости. Сделает привал, поедят каши и – вперёд. Им задание выполнять надо, – ответила уверенно Таня, с мыслью о том, что девушке парень не безразличен. И хорошо! – А ты молодец, заботишься о Лёне.
– Как же не заботиться, он спас меня от насильников. Такой ловкий и боевой! Стрелял в мишень метко.
– Под рукой у товарища лейтенанта он всему научится, – сказала Таня, гася улыбку.
– Я тоже хочу научиться стрелять, как ты.
– У меня время было для учебы. Правда, не просто даётся меткая стрельба. Ходили на курсы многие, но не всем удавалось выбивать десятки.
– А ты выбивала?
– А как же, была чемпион группы.
– Лёня вчера выбил девятку.
– Федя тоже не в молоко бил, не говоря уж о Степане.
– Дядя Степан охотник. Всю жизнь стреляет, а Лёня недавно стал бойцом, а какой меткий. А штык-то как бросает в цель. У меня дух захватывает. Старательный!
– Из таких ребят настоящие герои рождаются – нам всем повезло, что под рукой товарища лейтенанта оказались.
– Он такой внимательный и добрый.
– Золотой человек, я его с первого взгляда полюбила, когда он раненый в палатку санбата вошёл.
– Я – Лёню не с первого. Тогда мне не до этого было. В походе присмотрелась к нему, и сердце моё цветком раскрылось. Только, Таня, не говори ему ничего. Мне стыдно. Война, а я парня буду смущать, в грех введу.
– Люся, тебе скоро семнадцать. Раньше в эти годы замуж выдавали. Первая жена Ивана Грозного Анастасия в твои годы уже родила. Никакой это не грех, если, как ты говоришь, перед ним сердце твоё цветком раскрылось. Это любовь, как говорит товарищ Костя, никакая война любовь не остановит.
– Правда!
Неожиданно раздался крик кряквы. Утки гнездились на обширных лывах болота, их порой прилетало много. Они чаще всего шли плотными стаями с северной стороны, как пояснил дед Евграф, с колхозных полей, где кормились, готовясь к перелету на юг. Птицы с шумом опускались на воду и почти не крякали. Только утром поднимали перекличку, тревожа табуны серых гусей. А тут кряк раздался с западной стороны, где росли высокие и густостоящие сосны. Таня испуганно вскочила, потянулась за автоматом, что стоял прислонённый к лавке стола. Вскочил и дед Евграф, сидящий на чурке. И тут раздался крик.
– Люди, не стреляйте, свои идут! Русские!
– Кто бы это мог быть?
