Большой конфликт - Берт Хеллингер
Заместителю сына: Как ты себя чувствуешь?
СЫН: Здесь я стою очень уверенно. К другим я пойти не могу.
ХЕЛЛИНГЕР: Точно.
Заместителям: Спасибо вам всем!
Карлу: Здесь мы увидели, что такое мужская сила. Я думаю, ты знаешь, что делать, если будет нужно что-то еще. Теперь это будет действовать само по себе. Всего хорошего тебе и мальчику!
Группе: Здесь мы имели дело с психотической системой. Мы ведь слышали, что у отца психотическое расстройство. И у мальчика оно, разумеется, тоже было.
Что такое психоз?
Самое время отдать справедливость людям, которых мы называем психотиками, которым мы диагностируем психотическое расстройство, а в первую очередь тем, кому мы ставим диагноз «шизофрения». Ибо психоз – не болезнь. И не вина. Это попытка соединить в себе что-то, что не могло соединиться в системе, прежде всего, убийцу и его жертву. В этой системе они не соединяются.
Поэтому система успокаивается только тогда, когда они тоже приходят друг к другу. Ибо в конечном счете нет более тесной связи, чем между убийцей и его жертвой.
Примирение убийцы и жертвы – прототип любого примирения. Только здесь становится понятно, что в конечном счете означает примирение. В таком примирении уже не имеет значения вина, в нем больше нет хороших и плохих, агрессоров и жертв, но перед лицом большей силы есть лишь те, кто стал в этом конфликте исполнителем ее воли.
Психотик чувствует в себе непримиренное, поскольку в его душе одновременно живут – непримиренные – они оба: убийца и жертва. Поэтому его сознание спутано.
С помощью этой работы, с помощью движений души мы можем помочь им прийти друг к другу. Тогда исцелится не только мальчик, но и вся система. К примеру, его отец и многие представители прошлых поколений, которые, скорее всего, тоже страдали психозами.
Такому примирению препятствует совесть. Всегда находятся те, кто испытывает праведное негодование в адрес убийцы и не готов терпеть, чтобы он, преступник, был включен в целое как человек, имеющий те же права, что и остальные. Отказаться от этой чистой совести и за пределами ее морали на более высоком уровне признать всех одинаково хорошими и служащими большей силе – это результат большого труда, который требует от нас понимания этих взаимосвязей, но в то же время и награда.
Дополнение. Через три месяца я встретил Карла снова. Он рассказал, что вечером после расстановки у мальчика дома случился прорыв. С тех пор его поведение полностью изменилось, агрессия исчезла. Но недавно произошел откат, и он снова стал вести себя, как раньше.
Агрессоры и жертвы
Принимать и отпускать
Что делает нашу душу широкой, что делает ее глубже и заставляет расти? Приведу простой пример. Если посмотреть на невиновного человека и человека, на котором есть вина, то чья душа у́же? Безвинная душа уже. А почему? Потому что тот, кто стремится к невиновности, многое из своей души изгоняет. Поэтому он остается узким, поэтому он остается ребенком. Кто внутренне растет, тот дает в своей душе место тому, что прежде хотел из нее изгнать.
Когда мы растем в своей семье, чтобы иметь право к ней принадлежать, нам приходится что-то исключать, что-то, что мы называем плохим или злом. Стремление убрать и исключить то, чего в нашей семье быть не должно, становится ценой нашей принадлежности. Если мы все же даем этому место в своей душе, нас мучает совесть, хотя, возможно, мы делаем тем самым что-то хорошее.
Чем больше мы даем в своей душе место другому, тем мы ближе к реальности. Это начинается с того, что мы даем в душе место в том числе тому, из-за чего чувствовали себя виноватыми. И пусть тогда мы живем с чувством вины, но мы ближе к земле и больше связаны с другими людьми. А еще мы чувствуем себя сильнее.
Иногда семья кого-то исключает, или эти люди просто исчезают, поскольку о них никто больше не помнит. Или мы сохраняем привязанность к кому-то, кто, возможно, давно уже умер, или мы на кого-то злимся и не хотим иметь с ним ничего общего.
Что происходит, когда я долго по кому-то горюю? С этим человеком остается какая-то часть моей души. Это тяготит не только меня, но, возможно, и этого человека. Он тогда тоже не свободен. Если я снова заберу себе то, что я с ним оставил, он будет свободен. Если я с любовью приму его в свою душу – полностью, таким, какой он есть, – я стану богаче и, как ни странно, тоже буду от него свободен. Принимая с любовью, мы обретаем другого человека, он становится частью нас. В то же время мы освобождаемся от него, а он от нас.
Приведу простой пример. Когда я с любовью даю родителям место в моей душе, я чувствую, что они у меня есть, я чувствую себя широким и щедро одаренным. Но в то же время я отдёлен от них. Я свободен от них, потому что я их принял. И они тоже чувствуют, что свободны от меня, потому что я их принял. Такое вот удивительное противоречие: принимая, я делаюсь богаче и в то же время становлюсь свободным. Но и другой, поскольку я с любовью его принял, тоже становится свободным от меня.
Если я взял у него то, что он мне дал, он ничего от этого не потерял. Напротив. Когда то, что он мне дал или передал, оказалось у меня и было мною принято, он не остался внакладе, благодаря этому он тоже стал богаче. И наоборот, если я отказываюсь что-то взять, то беднее становимся мы оба: и тот, кто хотел мне что-то дать, и я, отказавшийся это принять.
К чему такое длинное вступление? Оно имеет отношение к динамикам, которые приводят к психозам в семьях. Там, где мы имеем дело с людьми, страдающими психотическим расстройством, мы видим, что в их семье что-то было вытеснено, что-то, на что не хотят смотреть, очень часто что-то опасное. Например, кто-то, кто убил другого, или кто-то, кто был убит. В таких случаях мы наблюдаем, что убийца и жертва не приняли друг друга в свою душу. Убийца боится принять в свою душу жертву, а жертва боится принять в свою душу убийцу. Поэтому часть души убийцы остается с жертвой, а часть души жертвы – с убийцей.
