Владимир Першанин - Командир штрафной роты
Роте выделили в помощь несколько разведчиков и саперов, почти всем заменили винтовки на автоматы. И все равно до полной роты мы недотягивали и наполовину. Полста человек, считая разведчиков и саперов.
— Лучше так, — махнул рукой Илюшин, когда комбат предложил в помощь еще десяток бойцов. — Своих я знаю. Не подведут.
Но комбат приказал командиру хозвзвода Холодову, лейтенанту лет сорока, собрать десяток тыловиков, обозников и следовать за нами. Вступить в бой «вторым эшелоном». Вообще-то у Холодова была какая-то другая должность, но в батальоне он возглавлял обоз и все тыловое хозяйство.
— Попробуйте струсьте! — погрозил он кулаком крепкому, но уже основательно разъевшемуся Афанасию Кузьмичу Холодову.
— Все будет в порядке, — козырнул лейтенант…
Хотя ремень под тяжестью кирзовой кобуры с наганом и двух гранат сползал с объемистого живота, и вид у Холодова был не слишком боевой, комбат знал, кого посылать нам в поддержку. «Кузьмич», как называли его в батальоне, служил в армии лет пятнадцать сверхсрочником. Прошел Финскую, начал Отечественную еще со Смоленска, заработал две медали и две звездочки.
— Под ногами у Илюшина, Кузьмич, не путайся. Но в бой вступай, не мешкая.
— Автоматов маловато…
— Возьми пару трофейных, какие я в запасе приказал держать. Ясно?
— Так точно, — снова козырнул исполнительный Кузьмич, которому ой как не хотелось лезть с нами в пасть к немцу. Но куда денешься. Приказ.
Когда выходили, кто-то напомнил Илюшину, что мы так и не пообедали. Ротный на секунду задумался:
— Потерпим, ребята. Может, брешут, а может, нет, но пуля в полное брюхо — паршивое дело.
— С богом! — напутствовал комбат.
— К черту!
Илюшин торопливо уводил роту в обход этой чертовой скалы. За нами двинулся боевой резерв во главе с ветераном Кузьмичом.
Мы спешили. Ничего хитроумного и особо выдающегося не было в решении комбата пустить роту во фланг, а если удастся — в тыл обороняющимся немцам. Так поступали во всех войнах, начиная, наверное, с древних времен. Эту тактику постоянно применяли немцы. Возможно, в масштабах дивизий и армий так же действовали и наши генералы.
Но небольшие подразделения, до батальона, как я заметил, старались держать в куче. И наступать массой. Не приветствовались всякие ночные удары мелких мобильных отрядов фрицам под дых без артподготовки и многочисленных согласований. Не мне, только что испеченному взводному, судить большое начальство. Но порой возникало чувство, что наши командиры дивизий, полков несут куда, меньшую ответственность, пуская, «как положено», после отстрелявшейся артиллерии батальоны и роты в лоб, неся огромные потери, чем начинать заниматься «самодеятельностью».
Можно списать и сто, и пятьсот убитых. «Фашист бьется отчаянно у ворот своего смердящего логова!» — такие строки читал я в газете. Большие потери этим оправданы. Но если наша куцая рота, только начинающая постигать азбуку горной войны, ухнет без вести, да еще трое-пятеро попадут в плен, очень туго придется комбату. Запросто под трибунал загремит. И командира полка по головке не погладят, хотя приказа на «самодеятельность» он не отдавал. Лишь дал время на подготовку, а комбат, как я узнал позже, получил устное негласное разрешение рискнуть. И на том спасибо.
Но это мы будем обсуждать позже, а пока шли быстро, стараясь не шуметь. Впереди — саперы с разведчиками, а направление определял Илюшин, слушая советы «западника» Грищука. Заведет нас бандера хренов к черту на рога, и пропадем ни за грош! Так думали многие. А я ничего не думал. Мы с Иваном Мироновичем Коробовым вели взвод. Пятнадцать-шестнадцать человек. А замыкал взвод Леонтий Беда. В сотне метров позади двигался наш резерв.
Мы перешли вброд небольшой ручеек и карабкались по склону. Все напоминало бой, когда я потерял первого солдата из своего взвода. Сколько времени прошло с того дня? Неделя… год. Совсем немного, но мы почти не вылезаем из боев, а моя снайперская жизнь, восьмая рота остались в бесконечном далеке.
Конечно, заминировать этот огромный массив немыслимо. Но Илюшин благоразумно оставил в стороне тележную колею, тропу, протоптанную местными жителями. Огромные сосны, мягкий многолетний слой хвои пружинил под ногами. Большие, в человеческий рост, муравейники. Грибы. Очень много грибов. Но мало кто рискует их здесь собирать. Следов войны почти не видно.
Почти… Одна из молодых сосен перебита шальным снарядом. На хребте — оставленная кем-то траншея. Несколько банок от немецких консервов. В яме — засыпанное кострище. Невольно оглядываюсь по сторонам. Кто-то щелкает предохранителем автомата. Беда выдергивает у бойца автомат, снова ставит на предохранитель. Предупреждает:
— Не лапай без нужды. Один выстрел, и все сорвется.
Возвращает автомат. Короткий, на пять минут привал в молодом сосняке. Сколько осталось до цели?
— Вона та скала, — показывает направление Грищук.
— С километр? — прикидывает Илюшин.
— В горах километрами не считают. Минут за тридцать, мабуть, доплюхаем, — отзывается Грищук.
— Надо быстрее.
Зина Каляева меняет повязку Никите Луговому. Упрямый парень. Мог бы остаться, но ведет за собой взвод. Крупные капли пота на лбу, а виду, что тяжело, не показывает. Не зря его Илюшин заместителем поставил, хотя официально такой должности в роте нет. Километр — это немного. По ровному месту минут пятнадцать ходу. Но дело не в этих минутах. Фрицы наверняка оставили засады. Нарвемся, поднимется шум, и внезапного удара не получится.
— Иллюзий питать не будем, что свалимся им как снег на голову, — отрывисто говорит Илюшин. — Они готовы к нападению и с тыла, и с флангов. Наверняка дежурят снайперы или небольшие посты по два-три человека. Но много людей фрицы выставить не смогут. Основная часть будет на скале ждать новой атаки батальона. Они нашу тактику знают, бить собственным лбом, пока не расшибем. Так что с засадами не связываться. Если сразу не прикончим, Кузьмич со своим войском добьет. Так, что ли?
Кузьмич, приглашенный на инструктаж, кивает. Кроме нагана у него автомат ППШ, а ремень еще больше сполз вниз под тяжестью запасного диска. Все оговорено. Конечно, желательно подобраться ближе и глушить фрица гранатами. Не жалеть запас, а потом бить из автоматов. Гранат у нас хватает. Штук по пять на каждого. У Джабраилова едва не десяток плюс «чуча-мама». На полуметровой гладко обструганной палке две двухсотграммовые толовые шашки и две РГД. Связка перемотана изолентой. Ахнет крепко.
Подъем! Назад пути ни для кого нет. Кто прорвется, будет драться врукопашную. Моя первая рукопашка. Смахиваю со лба пот. Боюсь? Наверное. Но возбуждение и ненависть к гадам-фрицам сильнее.
— Колян, ты патрон в патронник ТТ загони, — советует мне Луговой. — И еще один в обойму. Девять больше, чем восемь.
Я следую совету и прячу заряженный пистолет в кобуру.
Как и предполагал Илюшин, пройти незамеченными через тыловые посты не удается. Двое разведчиков попадают под прицельный огонь тылового охранения. Обоих прошило пулеметной трассой, раскидало по прошлогодней прелой листве дубняка. Но и немцы зевнули. Взвод Лугового вместе с Илюшиным уже бежали к основным позициям. Пулеметчиков смахнули очередями со всех сторон, потеряв еще одного бойца. Через пару минут и я увидел мелькающие фигуры среди корявых дубовых стволов, вспышки выстрелов.
— Гранаты!
Кто это крикнул? Не помню. Может, я. Бросаю одну за другой три РГД и кидаюсь на листву. Треск ручных гранат перекрывает мощный взрыв «чучи-мамы». Сверху сыпятся сбитые осколками и взрывной волной ветки. Желтые дубовые листья пляшут в хороводе продолжающих греметь взрывов. Полминуты тишины.
— Вперед!
Первое, что вижу, — тело нашего парторга, Ивана Мироновича Коробова. Он лежит, скрючившись, на боку. Ему всегда было холодно, он и сейчас в своей заскорузлой телогрейке. Наклоняюсь над ним. Из телогрейки на спине торчат клочья набухающей кровью ваты. В него легко было попасть, когда, встав в рост, он кидал гранаты. Тягучий стон, колени подтягиваются к подбородку. Наверняка раны смертельные. Но если и нет, мне надо вперед. Сейчас все решают секунды.
В неглубоких, соединенных между собою окопах торчат стволы минометов, копошатся люди. Треск автоматной очереди навстречу.
— Лейтенант, ложись!
Это Иван Сочка. В яму летят одна, вторая граната. Я тоже бросаю. Гранаты рвутся одна за другой, а через несколько секунд оглушительно грохочут сдетонировавшие мины. Вверх взлетают шматки чего-то красного с серым, минометный ствол, камни, комья земли. По ушам бьет словно мощной ладонью. Вскакиваем вместе с малышом Сочкой. Два уцелевших минометчика переползают через бруствер. Стреляем одновременно. Пули рвут добротное сукно мышиного цвета. Один минометчик остается на бруствере, второй сползает вниз.
