Владимир Першанин - Командир штрафной роты
Со стороны посмотреть, хоть картину пиши. Молодой комполка в полевой, но первосортного сукна гимнастерке, галифе, начищенных хромачах. И мы, сбившиеся за скалой, куча обтрепанных от лазанья по горам солдат и офицеров, трясущихся за свою жизнь, не понимающих важности наступления. Только вперед, и наши жизни в этой битве ничего не значат. Товарищ Сталин лично за наступлением фронтов следит.
Высокомерно посматривали на нас сытые автоматчики, тоже в хорошей форме, на бронетранспортере с американским крупнокалиберным «браунингом» за щитком и вторым пулеметом на борту. Слышали мы, что приказ вышел, из-за бандеровцев высокому начальству с охраной ездить. Перебьют полководцев — кто командовать будет?
План командира полка был прост и понятен нам. Под прикрытием последних снарядов и мин (он даже не спросил, сколько их осталось), под треск наших «максимов», рвануть вперед, обойти эту чертову гору-скалу, а там уже можно докладывать об успешном прорыве и добивать немцев. Если будет кому!
— Свой бронетранспортер в поддержку даю, — словно молодую жену уступая, закончил речь комполка.
И тогда быстро заговорил наш комбат, что, конечно, товарищ майор прав. Начинать надо немедленно. Но целесообразно пустить через лес уже подготовленную роту, ударить во фланг — и затем сразу атака. Командир полка оглядел еще раз речку, хребет, еще одно ущелье, которое нам, второй роте, предстояло преодолеть. Вычертил в уме трех-четырехкилометровый путь, поделил, подсчитал. Если даже на мины и мелкие засады нарвемся, часа через полтора на исходные позиции выйдем.
— Все. Готовность — десять минут. Сержант, цель видишь? — подошел он к моему пулеметчику Загорулько.
— Как стрелять начнут, что-нибудь увижу, — коротко отозвался хохол. — Но минометы не разглядишь, а их там у них штук пять или шесть. Сметут они нас.
— Может, тебя заменить, сержант, если очко играет? — прищурился майор.
— Дураки только ничего не боятся. — Загорулько расправил ленту, подкрутил без нужды прицел. — А стрелять я нормально буду, за это не волнуйтесь. — И добавил: — Ребят только жалко.
Вот упрямый хохол! Командир полка секунду-другую раздумывал. Наверное, хотел убрать слишком разговорчивого пулеметчика да сунуть его в цепь атакующих, с винтовкой и штыком. Только сообразил, что опытного командира расчета перед атакой убирать нельзя. Повернулся резко на подкованных каблуках и зашагал к своему джипу, забрав с бронетранспортера трех автоматчиков…
У меня заныло разбитое еще в декабре предплечье. Рядом сопел мой верный помощник Леонтий Беда. С непривычным унынием смотрел вперед жизнерадостный «боровичок» Мухин, командир ополовиненного отделения. Наверное, и сам командир полка чувствовал безнадежность предстоящего боя.
— Раздать водку, — резко приказал он. — Молодым — по сто, старикам — по сто пятьдесят.
Начали разливать из термосов разбавленный спирт. Бойцы оживились. Не то что обрадовались, но лишние пятнадцать-двадцать минут жизни значили для каждого много. Илюшин положил мне руку на плечо.
— Коля, больше, чем по пятьдесят граммов, не наливай. Сам не пей вообще.
Мне стало легче на душе. Я вдруг понял, что окончательно стал для ротного своим.
А потом началась атака. Одна из тех диких бессмысленных атак, в которых мы за войну потеряли сотни тысяч убитых. Роты, пополненные тыловиками, хозяйственным взводом, писарями, сумели пробежать, теряя убитых, метров сто пятьдесят. Каменистая узкая дорога превратилась в кипящую полосу. Огненные вспышки и взрывы мин, клубы дыма, пулеметные трассы, гаснущие среди мутной завесы, и толпы бегущих, кричащих людей.
Немного продвинулся вперед бронетранспортер, остервенело бьющий из двух пулеметов и нескольких автоматов. Сверкающая вспышками выстрелов бронированная черепаха, открытая сверху, сразу стала хорошей мишенью. Рядом разорвались несколько мин, пулеметные очереди, высекая искры, перехлестнули бронетранспортер вдоль и поперек. Замолчал тяжелый «браунинг», задымил мотор, и водитель попятился задом в укрытие.
Наступали все три роты. Илюшин вел нас, прижимая людей к скале. Мины рвались на булыжниках дороги, почти не оставляя воронок, зато выбрасывая снопы осколков и битого камня. Мы стреляли вверх, не видя цели. Рядом со мной упал солдат из хозяйственного взвода. Закрутился, отталкиваясь руками от камня. «Западник» Грищук подобрал новенький автомат, вынул запасной диск. Солдат был ранен смертельно, не меньше чем десятком осколков. Потом упал Джабраилов, самый сильный солдат в моем взводе. Я кинулся к нему, но он уже поднимался.
— Оглушило…
Зато Мухин, исполнительный и подтянутый командир отделения, словно чувствовавший свою смерть, закричал, выронил автомат и, закрывая лицо ладонями, свалился как подкошенный. Подбежав, я увидел, что сержант убит наповал осколками в голову, рядом валялся разбитый ППШ. Лужа крови растекалась у меня на глазах.
С расширенными глазами мимо нас пробежали два солдата из первого взвода. Один в мокрой от крови, облепившей руку гимнастерке. Второй, выставив винтовку, как для штыкового боя, тянул на одной ноте непрерывное «а-а-а!». Я схватил его, но он с легкостью вырвался, и почти сразу взорвалась очередная мина. Меня отшвырнуло и, наверное, расплющило бы о скалу, если бы не кусты и трава, тянувшиеся жидкой полосой у подножия утеса. Я влетел в поросль, разрывая гимнастерку и тело кустами, срезанными осколками.
Леонтий и кто-то из бойцов помогли мне встать. Поверху часто захлопали звонкие разрывы гранат. За те четыре-пять секунд, что горит запал, «колотушки» не успевали долететь до земли и взрывались в воздухе, не причиняя особого вреда из-за небольшого радиуса разлета осколков, но прибавляя панику в цепи, жмущейся к скале, людей. На дороге лежали только убитые и тяжело раненные. Много…
Атака захлебнулась. Мы снова сидели за скалой, не веря, что живы, а на дороге продолжали рваться мины. Уже меньшего калибра, давно знакомые «пятидесятки», добивая раненых и кромсая убитых.
— Ну, чего вы смотрите? Фрицев е…х зассали! Я их один…
Никита Луговой, раненный еще в городке, с темными от копоти бинтами, сорвал с головы каску и швырнул ее далеко вперед. Она, гремя, как жестяное ведро, покатилась по булыжникам, а Луговой шел, стреляя из пистолета. Его догнали двое солдат и потащили назад. Он упирался, пока пулеметная очередь не ударила в ногу одного из бойцов. Тогда Луговой, словно очнувшись, сам подхватил раненого и зашагал назад.
— Сосчитай бойцов, — приказал я Леонтию.
Иван Сочка и Джабраилов стащили с меня изорванную гимнастерку. Я тянул голову, пытаясь разглядеть, что творится на спине. Подошла Зина Каляева, мельком глянула. Ловко выдернула что-то из-под лопатки. Показала окровавленную щепочку длиной со спичку.
— На кусты, как на ежа, свалился. А с тобой что, Тимур? — она быстро, перебирая пальцами, осмотрела голову Джабраилова. — Осколком чиркнуло. Тоже ерунда. Спирт, бинты есть? Сами перевязывайтесь. У меня два тяжело раненных.
Пришел Леонтий и, налив в кружку водки, дал выпить мне и Сочке. Джабраилов отказался. Беда хмыкнул и выпил порцию татарина. Потом доложил о потерях.
— Четверо погибло. Ситников, один «западник» и двое приданных, из тыловиков. Еще двоих осколками посекло. Не смертельно. Ну и легких трое, считая вас с Тимуром.
— Меня не ранило. Кустами ободрало. Гимнастерку бы другую надо.
— Поищу.
На этом проклятом повороте под утесом батальон оставил человек сорок убитых. Погиб командир шестой роты. Командир полка, наблюдавший за происходящим, приказал повторить атаку через час. Комбат, раненный осколками в руку, выторговал еще полчаса. Патронов почти нет, и боеприпасы к пушкам и минометам кончились.
— Подвезут!
Водитель бронетранспортера ковырялся в двигателе. Старший из автоматчиков подошел к командиру полка и стал что-то объяснять. Наверное, жаловался. Экипаж бронетранспортера тоже понес потери: один человек был убит, трое ранены. Майор, наверное, и сам жалел, что так опрометчиво послал под огонь свою прикормленную охрану и дефицитный бронетранспортер, которых в полку были считанные единицы. Командир полка подозвал комбата и дал команду выделить один «студебеккер», отбуксировать «черепаху» в тыл вместе с ранеными.
— Охрану мою угробил, — упрекнул он комбата, даже не спросив о наших потерях. А что спрашивать? Сам видел. — В общем, готовься к новой атаке.
И укатил. Следом наш «студебеккер» потащил подбитый бронетранспортер, из которого бойцы все же умыкнули ящик автоматных патронов.
— У вас в тылу этого добра полно, а нам стрелять нечем.
Автоматчики, довольные, что вырвались из пекла, смолчали. Илюшин вместе с нами троими, хоть и побитыми, но уцелевшими в этой каше, взводными сортировал роту. Зло, не церемонясь, выгнал из строя обозников, пухлого писарька, еще кого-то. Адъютант старший командира батальона суетливо помогал ему. Нам подносили патроны, гранаты, кому-то сменили обувь. Я поставил командовать отделением на место убитого Мухина долговязого силача Джабраилова. Загорулько со вторым номером получили временно вместо «максима» ручной пулемет. Оставлять опытного пулеметчика Илюшин не захотел.
