Аркадий Сахнин - Тучи на рассвете (роман, повести)
Ли Ду Хан начал разговор с капитаном Осанаи Ясукэ, как и полагалось. Сначала выразил уверенность в победе Японии над Китаем, затем, отметив, что Япония и Корея едины, заверил, что готов идти на любые жертвы во имя божественного императора, который покровительствует Корее и, защищая ее интересы, начал священную войну с Китаем, и только потом перешел к делу.
Капитан Осанаи Ясукэ внимательно выслушал помещика, выразил ему соболезнование и сказал, что дело его безнадежно. Санкция на сожжение деревни Змеиный Хвост была получена от губернатора провинции, и винить тут некого.
Ли Ду Хан остался вполне доволен ответом. По тону разговора, по всему поведению капитана, по каким-то едва уловимым признакам он понял: именно этот человек поможет ему получить деньги. А то, что он не дал положительного ответа, так какой же дурак сразу и без вознаграждения станет забивать себе голову чужими делами? Надо поумнее предложить взятку. Ведь не бывает же так, чтобы нельзя было купить полицейского! Вот, казалось бы, разговор окончен, а капитан сидит и выжидающе смотрит на него.
— Как же честному помещику найти правду? — спрашивает Ли Ду Хан.
— О, правду всегда можно найти, — улыбается капитан, — надо только иметь хорошего друга, который помог бы в таком трудном деле.
— Как жаль, как жаль, что у меня нет хорошего друга! — говорит Ли, качая головой.
— Такому уважаемому и богатому помещику легко найти друзей, — улыбается Осанаи. — Я и сам мог бы стать вашим искренним и бескорыстным другом.
— О, как я вам благодарен! — кланяется Ли капитану. — Я и мечтать не смел о таком высоком друге. Но дружбу обязательно надо чем-нибудь скрепить, — продолжает он, хитро сощурив глаза. — В знак нашей дружбы я прошу принять от меня пожертвование для солдат, сражающихся в Китае. — И он протягивает капитану заранее приготовленную стовоновую бумажку.
— Нет-нет! — испуганно отстраняет его руками Осанаи. — Извините меня, господин Ли Ду Хан, я немножко суеверен. Я не могу принять от вас эту ассигнацию. Она принесет горе. Я фаталист. Я верю в цифру «пять». У меня пять батраков, я обедаю ровно в пять, я провожу на службе пять часов. Вообще человек так устроен, что он должен уважать цифру «пять», — смеется Осанаи. — Что главное в человеке? Две руки, две ноги и голова: всего пять. На каждой руке и ноге по пять пальцев. У нас пять органов чувств. Теперь вы понимаете, — снова смеется капитан, — почему я не могу принять для солдат божественной империи одну стовоновую бумажку?
Ли Ду Хан понял, что хочет от него капитан. Он хочет пятьсот вон. Но это слишком много. Ему жалко отдавать столько денег. Он сидит опустив голову.
— Я уверен, что цифра «пять» и другим приносит счастье, — снова заговорил Осанаи.
Эти слова разрешили сомнения Ли Ду Хана. Капитан, значит, обещает все устроить. Ну что ж! И помещик тяжело вздыхает.
— О, во имя всемогущего императора и победы в святой войне, — говорит он, уже не глядя на капитана, — я готов не считаться с деньгами.
Осанаи Ясукэ и впрямь оказался хорошим другом. Он сразу вспомнил — и как только мог забыть это! — ведь ему уже приходилось сталкиваться с подобными делами. Он все объяснит своему новому другу, он может даже доверить ему текст секретного распоряжения генерал-губернатора Кореи Абэ Нобуюки. Там говорится, что корейцев нельзя обижать. Если кореец может оплатить стоимость дезинфекции своею дома и если этот дом находится в стороне от грязных хижин, то такой дом никто не имеет нрава сжигать. А Ли Ду Хан вполне мог оплатить расходы по дезинфекции, и усадьба его находилась в стороне от деревни.
Капитан посоветовал Ли Ду Хану поехать к губернатору провинции и рассказать ему об этом. Он не сомневается, что губернатор прикажет оплатить убытки помещика. Только надо заранее составить опись погибшего имущества и представить ее губернатору. А капитан, со своей стороны, немедленно доложит генералу о том, как незаконно поступили с помещиком.
И действительно, как только Ли ушел, Осанаи сел писать донесение губернатору. Он излагал все обстоятельства дела, а также приложил примерную опись с оценкой сгоревшего имущества. Ему нетрудно было это сделать: Чо Ден Ок представил полиции нужные сведения. Этот кореец все знает. Он, наверно, знает даже, у кого сколько золотых зубов во рту…
Описью был занят и Ли Ду Хан. Надо составить ее так, чтобы она не вызывала сомнений, ну и чтобы остался хоть небольшой излишек за все эти муки, которые он терпит. В канцелярии губернатора опись приняли и велели зайти через неделю.
Ночью Ли Ду Хан не спал. Временами ему казалось, что он не доживет до утра. Очень просто: сердце разорвется — и он умрет. Потом он успокаивался и начинал подсчитывать, сколько ему выплатят. И его снова охватывало волнение. А что, если вся затея рухнет?
Ли Ду Хан пришел к адъютанту губернатора слишком рано, и ему пришлось долго ждать. Но когда его наконец пригласили в кабинет, он вошел туда спокойной и уверенной походкой человека, готового бороться за правое дело. Он пристально посмотрел на адъютанта, пытаясь догадаться, что решил этот низенький, толстый, коротконогий самурай, в чьих руках находится такая большая власть.
— Да, теперь я вижу, какое у вас большое горе, — медленно начал японец. — Я вижу, как повлияло оно на ваше здоровье.
Ли Ду Хан сидел немного повернув голову, чтобы ухо не пропустило ни одного слова. Он все отчетливо слышал, но еще не мог понять, к чему клонит адъютант. А тот продолжал так же медленно и бесстрастно:
— Особенно сильно повлияло горе на вашу память. Вы все забыли. Вы забыли, что наши люди предупредили вас и вы успели вывезти имущество и угнать скот…
Японец вдруг весело рассмеялся:
— Ты совсем состарился, Ли Ду Хан, и память от тебя ушла. Ты вписал даже такие вещи, которых у тебя никогда не было и ты их только собирался купить. Вот как сильно потрясло тебя горе!
Ли Ду Хан вспотел. Надо сейчас же что-то придумать.
— Что вы, господин адъютант! — взмолился он. — Я вывез только священные вещи, дорогие небесному Окхвансанде и моему сердцу. Я спас поминальную доску моего незабвенного сына и доски предков своих. Я унес от огня Будду и черепаху как символы долголетия. О земных благах я и не помышлял.
Адъютант нахмурился, оперся руками о стол и встал.
Ли Ду Хан испугался. Что же это он, старый дурак, затеял тут спор? Надо как-то задобрить человека, предложить ему деньги, а не спорить с ним.
Ли прижал руки к груди и весь расплылся в улыбке.
— Конечно, господин губернатор (он решил теперь так называть адъютанта), вы правы! — заговорил он взволнованно. — Память моя уже совсем одряхлела, мог и напутать и лишнего записать. Но я человек честный и справедливый. Если что лишнее, можно в пользу казны зачислить, а? — И он наклонил голову, выжидающе глядя на самурая.
Тот опустился в кресло.
— Убытки вам будут оплачены, — поднял он глаза на Ли Ду Хана и уже добродушно добавил: — А за ложные сведения придется уплатить штраф.
Ли Ду Хан облегченно вздохнул: «Наконец-то!»
— О господин губернатор, я готов уплатить штраф. Я немедленно уплачу штраф. — И, немного помолчав, заискивающе глядя в глаза адъютанту, робко осведомился: — Я думаю, господин губернатор, что штраф не превысит половины стоимости ошибочно внесенного в список имущества?
— Да, конечно, — ответил адъютант. — Ошибочно внесено имущества на двадцать тысяч вон. Вам придется внести государству, десять тысяч.
Из груди Ли Ду Хана вырвался стон.
Десять тысяч вон отдать просто так, ни за что! Ведь вот какое счастье у людей! Вот как загребают деньги!
Ли Ду Хан готов был заплакать. Но сейчас предаваться горю нельзя. Этот вор еще рассердится и передумает. А кроме того, ведь и Ли Ду Хану остается лишних десять тысяч.
Ли развязал ленты на халате и вытащил из-за пояса бархатный денежный мешок. Дрожащими пальцами отсчитал десять тысяч вон, сто бумажек — можно сойти с ума! — и положил их на стол. Когда адъютант взял деньги и, спрятав их в сейф, захлопнул тяжелую двойную дверцу, Ли Ду Хану показалось, будто этой дверцей ему прищемило сердце.
— А теперь посмотрим список, — весело сказал адъютант. — Вот это лишнее, — вычеркнул он наименование ценных бумаг на три тысячи вон. — Каждый дурак поймет, что если они у вас были, то вы их забрали с собой. Это — тоже лишнее, — вычеркнул он графу, против которой стояла цифра «пятьсот вон».
Он вычеркивал графы одну за другой, не глядя на Ли Ду Хана, на его болезненно скривившееся лицо.
— Так, так, так, — барабанил японец пальцами по столу, выискивая, что бы еще вычеркнуть.
Ли Ду Хан уже не смотрел, какие наименования тот вычеркивает. Он видел лишь цифры и механически складывал их, не понимая, что будет дальше.
