Большой конфликт - Берт Хеллингер
Сначала я поставил только отца клиентки. Он все время смотрел в одну сторону, и для меня было очевидно, что он смотрит на своего умершего друга. Поэтому я поставил туда заместителя для этого друга. Тот сразу опустился на пол. Я спросил клиентку, чем они оба занимались раньше, и она сказала, что во время Второй мировой войны они были офицерами и находились в России.
Тогда я поставил перед ними шесть заместителей для русских солдат, а за ними – шесть заместителей для немецких солдат. Некоторые сразу упали на пол, как будто их застрелили, кто-то схватился за плечо, словно в него попала пуля. Затем один из заместителей русских солдат медленно пошел к заместителю отца клиентки. Они мерили друг друга взглядом – это было похоже на поединок. Через некоторое время немецкий офицер опустился на пол, а другой медленно отошел.
Между солдатами с обеих сторон чувствовалось взаимное уважение. Обе стороны понимали, что были преданы своей стране. Эта преданность отрезала их от человеческих чувств по отношению к другим. Но, посмотрев друг на друга, они смогли друг друга уважать.
Общие страдания и признание этих страданий привели к тому, что они смогли вместе горевать о том, что пришлось претерпеть людям с той и с другой стороны, друзьям и врагам. Это примирило их друг с другом.
Помимо совести, в нас действует что-то еще, некое движение, которое стремится соединить разделенное. Это движение души, которое проявляется, когда мы даем ему место. Мы наблюдали это в предыдущем примере, где эти движения происходили сами собой, без всякого влияния извне. То, что благодаря им открывается, выходит далеко за рамки наших обычных теорий и представлений о добре и зле. Они показывают нам, насколько мы вовлечены в большие движения, которые управляются откуда-то издалека и которым мы должны подчиняться – таким, как они есть. Тогда они, как это произошло здесь, приводят к отрезвлению от наших идеалов и величия и пониманию того, насколько мы включены во что-то, что нас ведет и нами движет, нас призывает и нами жертвует, в зависимости от обстоятельств. Это делает нас скромнее. Такой взгляд на то, что лежит в основе существенного и им движет, дает нам иное представление о тех силах, которые нами управляют, как бы мы их ни называли.
Бог, или тайна, или как еще мы зовем эти силы, не добры, они не такие, как нам бы хотелось. Они слишком велики, чтобы быть просто добрыми.
Они наглядно показывают, что нами управляют силы не только хорошие и добрые, но силы могущественные, которые прокатываются по нам и преследуют иные цели, чем мы. Покоряясь им, мы обретаем опору и наше собственное движение.
В этой связи я расскажу еще одну историю.
Круг
Путник один спросил другого, который часть пути
с ним рядом шел:
«Скажи, что для нас важно?»
Тот ему в ответ:
«Во-первых, важно то, что наша жизнь
имеет во времени свои пределы:
начало, до которого уже многое было,
и конец, когда она в то многое, что было до нее, впадает.
Как у круга, когда он смыкается,
начало и конец становятся одним и тем же,
так До и После нашей жизни срастаются без швов,
как будто не было меж ними времени:
стало быть, время у нас есть лишь сейчас.
Еще здесь важно, что созданное нами в это время
со временем от нас уходит,
как если бы оно другому времени принадлежало,
а мы, где полагали себя творцами,
были всего лишь инструментом,
который использовали для чего-то, что больше нас,
и снова отложили.
Когда нас отпускают, мы обретаем завершенность».
Путник спросил:
«Раз мы и совершаемое нами – все в свое время существует
и кончается,
что важно, когда смыкается то время, что нам отпущено?»
Другой ответил:
«До и После
суть одно и равно важны».
Затем пути их разошлись,
и время их,
и оба на время
остановились.
Пример. «Я русский»
Фрагмент курса «Расти и процветай, дорогое дитя» в Идштайне в 2004 году
Речь идет о гиперактивном мальчике возрастом около 16 лет и его родителях.
Хеллингер просит мать сесть рядом с ним, на соседнем с ней стуле сидит отец, а на следующем сын.
ХЕЛЛИНГЕР группе: Если посмотреть на них троих, где тут проблема?
Он показывает на мать: Проблема в ней.
Они смотрят друг на друга. Мать кивает.
ХЕЛЛИНГЕР группе: Сыну сразу становится легче.
Сын смеется.
ХЕЛЛИНГЕР матери: Вопрос в том, можно ли мне с тобой работать?
МАТЬ: Да.
ХЕЛЛИНГЕР: Мне нужно на это разрешение. Но я буду внимателен и осторожен. В твоей родительской семье произошло что-то особенное?
МАТЬ: У меня рано умер отец. У него не было гражданства. Он родился в России, в еврейской семье. Его родителей лишили собственности и разлучили. Их отправили в ссылку. Мой отец долго был в трудовом лагере. Потом он попал в армию и таким образом оказался в Германии. Он больше никогда не видел свою семью и женщину, на которой был там женат.
ХЕЛЛИНГЕР: Это, конечно, очень серьезно.
МАТЬ: Отец отца покончил с собой, а мать умерла от голода во время блокады Ленинграда.
ХЕЛЛИНГЕР: В семье, которую оставил твой отец, были дети?
МАТЬ: Я не знаю. Моя мать знает, а мы не знаем.
ХЕЛЛИНГЕР: Твой сын замещает этого брошенного ребенка.
Сын внимательно и с облегчением слушал их разговор.
ХЕЛЛИНГЕР группе: Конечно, я ничего точно не знаю. Но у меня такой образ.
Хеллингер ставит сына и заместителя для брошенного ребенка напротив друг друга.
Сын беспокоен. Брошенный ребенок плачет. Он смотрит в пол и закрывает лицо руками. Хеллингер ставит рядом с сыном заместителя отца матери.
Брошенный ребенок втягивает голову в плечи и прижав скрещенные руки к груди, держится за локти. Сидящая рядом с Хеллингером мать держит
