Ракипов - По следам героев
— Оленька, золотце моё, вернулась наконец! Сейчас… сейчас я тебя встречу. Мучили они тебя, изверги, кровушку твою пили… Ты потерпи, потерпи… Уже недолго осталось… Красная Армия идёт! Свобода идёт…
— Вперёд, товарищи! Вперёд! — поторапливал Ахмеров бойцов, хотя понимал — излишне. Их не надо было подгонять, они и так чуть не бежали, слыша доносящиеся слева отголоски боя. Там непрерывно строчили пулемёты, судя по лающему сухому звуку — немецкие, завывали мины. Нашим, видимо, жарко. Хорошо, если смогли окопаться. Если нет, дела плохи…
Взвод Ахмерова, пройдя задами, ворвался в самый центр хутора. Для немцев это было неожиданностью. Среди них началась паника. С дикими криками «десант! десант!» солдаты метались по улице и падали, сражённые свинцовым ливнем из автоматов. А наши бойцы в маскхалатах, словно привидения, возникали то тут, то там, нагнетая суматоху в стане врага.
Выскочив из переулка на главную улицу хутора, Ахмеров увидел их проводницу. Не обращая внимания на зловещий посвист пуль, она, будто приплясывая, переступала с ноги на ногу и по-детски прихлопывала ладонями перед сияющим радостью лицом.
— Ложитесь! Убьёт! — крикнул ей Касым и побежал дальше. Краем глаза он заметил группу удирающих немцев и широко, словно косой на покосе, повёл автоматом поперёк улицы. Несколько гитлеровцев, подрезанные очередью, повалились в пыль дороги.
Постепенно немцы начали приходить в себя. Их встречный огонь становился всё организованнее. А тут ещё невесть откуда к ним подоспело подкрепление. Взвод начал отходить к реке.
Как только на улицах хутора разгорелась стрельба, капитан Альбетков поднял батальон в атаку. Однако соотношение сил было в пользу врага. В довершение всех бед сегодняшнего дня третья рота осталась без командира — убит.
Альбетков жестом подозвал к себе связного Черняева.
— Живо в третью! Передай лейтенанту Петрову мой приказ. Пускай принимает роту!
— Есть, товарищ капитан!
Связной ушёл и не вернулся. Солдаты видели, как во время боя он раз за разом безуспешно пытался пробиться в третью роту, пока не был сражён вражеской пулей.
В то время, когда остальные роты батальона вели ожесточённый бой, третья, не получая никаких указаний, по существу отрезанная от основных сил, находилась в бездействии.
«Ахмеров, где Ахмеров? Он же отступил из хутора в направлении третьей роты! Неужели тоже убит?» — раздумывал капитан.
Нет, лейтенант Ахмеров был жив, он даже не был ранен. Просто когда его взвод соединился с ротой, он не совсем чётко представлял обстановку. Но лишь только разобрался и узнал, что командир убит, решение его было мгновенным.
— Рота! Принимаю командование на себя! Слушай мою команду! За Родину — вперёд!
Бойцы в едином порыве выскочили из окопов и, увлекаемые отважным лейтенантом, ринулись на врага. Связанные боем с основными силами батальона, немцы прозевали этот рывок роты. Оплошность сразу решила исход боя. Забросав гранатами пулемёты и миномёты, не дававшие им поднять головы, советские воины ворвались в траншеи врага и вместе с подоспевшими остальными ротами батальона завязали рукопашный бой. Гитлеровцы не выдержали натиска и побежали. Вскоре хутор Чумакин был полностью очищен от врага.
Когда стрельба затихла, начали с опаской открываться крышки погребов, подполов. Первыми вылезли дети. Увидев звёздочки на пилотках солдат, они восторженно закричали:
— Наши! Наши пришли!
И только тогда появились взрослые — старики, женщины. Слёзы радости, объятия, поцелуи.
Касым искал в толпе женщину, встретившую их на берегу. Её здесь не было. К нему протиснулся казах Серсембаев. Он сразу понял, кого ищет лейтенант.
— Товарищ командир, не иначе она пошла к своему дереву. Наверное, опять зовёт дочку.
— А вдруг…
— Не думаю…
— Идём, Серсембаев!
Они побежали по тропе, которой женщина памятной ночью привела их шестерых в свой дом. Повсюду валялись трупы гитлеровцев, перевёрнутые орудия, чадили дымом взорванные доты и блиндажи, разрушенные прямым попаданием крупнокалиберных снарядов, дотлевали сгоревшие автомашины.
На берегу не было ни души. Ахмеров и Серсембаев приблизились к дереву, которое всё так же грустно никло ветвями к земле. Никого. Вдруг Серсембаев обратил внимание лейтенанта на красные пятна, которые словно ягоды земляники алели на траве. Кровь… Они медленно двинулись по этому следу, стараясь не потерять его, и на самом краю обрыва нашли то, что искали. Женщина лежала ничком, откинув в сторону правую руку, в которой крепко-накрепко была зажата цветастая детская распашонка. На платье женщины, под лопатками, расплылось большое тёмное пятно. Очередь озверевшего фашиста или шальная пуля оборвала её жизнь. Но женщина, видимо, умерла не сразу. Она нашла силы доползти до обрыва, чтобы в последний раз бросить взгляд на тихую, ласковую реку и бескрайние дали, открывающиеся за ней.
Прошло больше месяца. В дни, когда развёртывалась операция по форсированию Днепра и освобождению столицы Украины Киева, по понтонному мосту, наведённому через реку Сейм неподалёку от хутора Чумакин, лихо прокатила видавшие виды полуторка. Дребезжа и громыхая, она одолела подъём, начинающийся сразу за мостом, вырулила на укатанную множеством колёс пыльную дорогу и направилась к хутору. Один из военных, сидевших в её кузове, энергично забарабанил по крыше кабины. Машина остановилась. Шофёр приоткрыл дверцу, высунул голову.
— Чего ещё?
— Надо бы завернуть в одно место…
— Налево?
— Нет, направо. Вон видишь вдали дерево? Вот туда…
— Не пойму я тебя, браток! То тебе посередь чистого поля взбредило цветочки собирать, то к дереву какому-то приспичило ехать!
— Прошу, друг. Уважь в последний раз.
Полуторка съехала с большака и, переваливаясь на выбоинах и колдобинах, двинулась в указанном направлении. Вскоре она остановилась возле старой, уже знакомой нам ивы. Под её кроной был насыпан могильный холмик.
Двое в кузове спрыгнули на землю. Шофёр тоже вылез из кабины, подошёл к памятнику в изголовье холмика. Прочитал:
Ксения Аполлоновна Онуфриева, учительница. Погибла 4 сентября 1943 года в бою за свободу нашей Родины.
Шофёр обернулся и посмотрел на солдата, который просил подъехать сюда.
— Знакомая девушка?
— Она дорогу нам показывала, проводником была…
— Рассказывай. Стал бы ты из-за этого букетик собирать. Знаем мы таких проводников, — шофёр многозначительно хмыкнул.
В это время у солдата, нагнувшегося над могилой и раскладывавшего цветы, сползла с плеч плащ-палатка. Шофёр увидел лейтенантские погоны, Золотую Звезду и опешил.
— Товарищ лейтенант… Товарищ Герой Советского Союза… Извините… Я не хотел…
Лейтенант выпрямился.
— Если бы у погибших оставалась живой душа, сержант, вы бы своими словами нанесли этой женщине жгучую обиду… Она тронулась умом, когда её мужа повесили, а пятнадцатилетнюю дочь угнали в Германию. Но даже больная, она сумела вывести нас тайными тропами в тыл немцам, многим спасла жизнь. Вот и я вечный её должник… — Лейтенант коснулся губами цветов, прошептал: «Прощай, тётя Ксения» — и полез в кузов.
Шофёр будто очнулся от дум и буквально влетел в кабину. Старенькая полуторка, потряхивая на ухабах, повезла молодого лейтенанта Касыма Шабановича Ахмерова к новым боям и сражениям.
Не зарастёт народная тропа
Лейтенанта Гаяза Рамаева нежданно-негаданно вызвали в штаб на совещание. Он не знал, что и подумать: вот-вот начнётся решительное наступление, всё уже готово к нему, и вдруг командир полка затевает какое-то совещание. Гаяз в армии давно, с сорокового года, а когда идёт война, это, считай, целая вечность. Всякое пришлось испытать, прошёл, как говорится, огни и воды, и медные трубы. По его твёрдому убеждению, сейчас нужно бить и бить попавшего в мешок фашистского зверя, не давать ему передышки. Здесь, в Сталинграде, надо так отколошматить его, чтобы он навек забыл дорогу к нам, потерял охоту поживиться нашей землёй, поработить советский народ. А их полк бездельничает, примёрз к одному месту! А тут ещё устраивают совещания!
Гаяз хотел поделиться этими мыслями с командиром роты Цениным, но, вспомнив, что старший лейтенант свято чтит воинскую дисциплину и не склонен обсуждать действия начальства, воздержался от своего намерения. И хорошо сделал: оказалось, что ротный целиком и полностью одобряет идею командира полка. Узнав про совещание, он обрадованно хлопнул ладонью по столу.
— Значит, скоро пойдём вперёд, Рамаев! А перед дальней дорогой надо присесть, всё обдумать напоследок. Молодец командир, правильно делает.
Линия передовой пролегает слева. Там и тут стреляют пулемёты, ухают орудия. А вообще-то тихо. Только в небе, кажется, начинается заваруха. Немецкие транспортные самолёты, прикрываемые остроносыми «мессершмиттами» сопровождения, спешат сбросить окружённым войскам Паулюса продукты и боеприпасы. Наперерез им спешат наши истребители. Завязывается воздушный бой.
