Ракипов - По следам героев
Нам тут не позволяют ни с кем видеться, разговаривать. Только работай и работай. Кормят… «вдоволь». Чтобы тебе лучше понять, как нас кормят, отложи в сторонку для дочери, томящейся в неметчине, две-три варёные картофелины, когда будешь засыпать корм для курей…
Однажды, когда мы с девочками работали неподалёку от соседнего хутора, познакомились с раненым красноармейцем. Он что-то мастерил под навесом. Мы тихонько запели, и он нас слушал, а потом украдкой кинул нам несколько брюкв. И кидал так каждый день, когда выпадал случай. Но однажды его хозяин заметил это, и мы больше не видели Николая.
Мамочка, тут я такого навидалась и натерпелась, что писать не переписать. Такое в самом страшном сне не приснится. До свидания, дорогая моя мамочка.
Томящаяся на чужбине и живущая надеждой на встречу дочь твоя Оля Онуфриева».
Лейтенант дочитал письмо. В доме воцарилось молчание. Лишь хозяйка бормотала что-то невнятное, всё так же прижимая карточку к груди.
— Товарищ лейтенант, по-моему, мы зря пришли сюда, — прошептал Кинжебулатов, который только что сменился с поста на улице. — Надо как-то выпутываться из этой истории. Что будем делать?
— Продолжать наблюдение.
— Ориентиры двух дотов намечены, — сказал вслух Старший из Винокуровых.
— Нужно обнаружить третий.
— Третий…
— Третий дот на другом конце хутора, — не открывая глаз, тихо, но внятно проговорила хозяйка дома. — Нужно идти задворками и, выйдя из хутора, взять чуть левее. Там стоит старый тополь с колодцем неподалёку. За тополем начинается небольшой овражек. Он ведёт к доту…
— Товарищ лейтенант, она часом не бредит? — прошептал младший Винокуров. — Можно ей верить? Она же того… — Винокуров покрутил пальцем у виска, намекая, что у женщины не всё в порядке с головой.
Ахмеров ответил не сразу. Он думал. Взвесив все «за» и «против», твёрдо произнёс:
— Можно. Я верю… Конечно, лучше бы своими глазами увидеть. Но, как говорится, по одёжке протягивай ножки. У нас нет возможности для этого.
— Товарищ командир, светает.
— Значит, в путь, — ответил Ахмеров.
Разведчики переглянулись и без слов поняли друг друга. Вскоре на стоявшей в углу табуретке лежало несколько кусков сахара, сухари, три банки консервов. Бойцы попрощались с хозяйкой и вышли из дома. Она проводила их до дверей.
— Буду ждать вас у старой ивы на берегу, — шепнула Ахмерову, который выходил последним. — Покажу дорогу… До свидания. Возвращайтесь скорее…
Женщина прислонилась плечом к косяку, сложила руки на груди и долго стояла на пороге, словно провожая самых дорогих ей людей.
3 сентября в штаб 383-го стрелкового полка поступил приказ из дивизии. В нём предписывалось в ночь на 4 сентября силами одного батальона форсировать реку Сейм и овладеть хутором Чумакиным. Выполнение приказа командование полка поручило батальону капитана Альбеткова.
Комбат вызвал к себе ротных и взводных командиров.
Когда они один за другим входили в землянку, капитан сидел за дощатым столиком, на котором тускло светила коптилка, и изучал карту.
Комбат высокий, плечистый, лет тридцати, с решительным, волевым лицом. Пилотка едва держится на целой копне курчавых волос. Но самое главное — он знающий и отважный командир. Недаром на его груди сверкает столько боевых орденов — Красного Знамени, Александра Невского, Красной Звезды. Он и с Касымом, когда тот новоиспечённым лейтенантом прибыл в батальон, начал знакомство с разговора о смелости. В конце беседы комбат сказал:
— Запомните, лейтенант, смелость и решительность на войне стоят весьма дорого. Недаром говорят: «Смелый познаётся в бою», «Смелость города берёт». Хорошо сказано, просто замечательно! И вы не только сами должны быть смелым, но, как командир, воспитывать это качество у своих бойцов. Иначе успеха не ждите. Вот так. — Комбат помолчал немного, потом широко улыбнулся — Если имя, которым вас нарекли родители, соответствует вашей сути, думаю, мне не придётся краснеть за вас. Кстати, вы знаете, что означает ваше имя?
Ахмеров смутился:
— Нет, товарищ капитан, не знаю…
— Если не ошибаюсь, «Касым» означает делящий, раздающий. Стало быть, лейтенант, вам на роду написано не только самому быть смелым, но и наделять смелостью других. А обладать такой смелостью, которой хватает и на других, и в то же время уметь держать себя в руках — нелёгкое дело.
— Понимаю, товарищ капитан.
После этого разговора прошло немало времени. Касым пока не давал повода краснеть за себя, и комбат, судя по всему, доволен им.
…Когда вызванные с трудом разместились в тесной землянке, Альбетков ознакомил их с приказом, штаба полка, объяснил разработанный им план операции. Решив все вопросы, капитан отпустил командиров, но Ахмерова попросил остаться.
— Вот что, лейтенант, — сказал он. — О твоём взводе разговор особый. Ты уже побывал в хуторе, знаешь ходы и выходы. Поэтому я не ставлю перед тобой определённого задания. Действуй по собственной инициативе, смотря по обстановке. Задача у тебя одна — выйти к хутору с тыла и ударить одновременно с главными силами батальона. Переправляться будешь на подручных. Никаких плавсредств дать не могу. Твоему ротному скажу, чтобы не мешал тебе.
Подразделения батальона располагались прямо против хутора. Казалось бы, чего мудрить, — форсируй реку и бей прямо в лоб. Однако лейтенант Ахмеров. следуя народной мудрости, что порой кружный путь бывает короче прямого, решил спуститься со своим взводом вниз по течению и под прикрытием густых зарослей тальника, обойти хутор. Ротный не одобрил это решение. Он считал, что не следует дробить силы роты. Наоборот, нужно сосредоточить в центре мощный ударный кулак, и стремительной атакой задавить врага. Однако комбат решил иначе и дал ясно понять, что дискуссии бесполезны.
Поначалу операция развивалась успешно, точно по плану. Роты без особых заминок переправились через Сейм и к намеченному часу, необнаруженными, вышли к хутору. Но тут, как сплошь и рядом бывает на войне, случилось непредвиденное: один из взводов в темноте нарвался на вражеский передовой пост. Пост был мгновенно уничтожен, однако шум стычки поднял немцев, и преимущество внезапной ночной атаки было утеряно. Гитлеровцы открыли бешеный огонь из всех оставшихся после вчерашнего артналёта пулемётов и миномётов. Батальон был вынужден залечь.
Первая атака явно сорвалась. Комбат приказал окапываться. Теперь он возлагал все надежды на взвод Ахмерова и в ожидании его выхода в тыл противника нетерпеливо посматривал на часы.
…Лейтенант Ахмеров повёл свой взвод знакомыми тропами. Отряд миновал низину и вышел к берегу. Именно здесь, в камышах, несколько дней назад лежал Касым с разведчиками, наблюдая за восточной стороной хутора Чумакин. Тут, как раз против старой ивы, переправились они на тот берег Сейма и нашли под деревом женщину с помутившимся разумом… Жива ли она, несчастная? Если жива, то, наверное, всё так же ищет свою Оленьку…
Серел рассвет. Касым поднёс к глазам бинокль. Окутанный редким предутренним туманом противоположный берег был пустынен, лишь знакомая ива одиноко возвышалась на нём; она, казалось, дремала, устало свесив длинные гибкие ветви.
К Ахмерову подбежал запыхавшийся боец.
— Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, там, камышах, лодки! Две штуки! Большущие!
— Кто-то из здешних постарался, ждут нас люди. Ну, спасибо, незнакомый друг! — Касым довольно потёр руки и пошёл за бойцом.
Лодки тут же вытолкнули из камышей, не мешкая уселись и бесшумно погребли на ту сторону. Касым ещё раз мысленно поблагодарил незнакомца, который не забыл даже вёсла обмотать тряпками. На берегу он внимательно оглядел взвод, поправил на одном из бойцов котелок, чтобы не гремел на ходу, и коротко бросил:
— За мной!
Взвод, шурша галькой, двинулся вперёд. Но тут же остановился. С берегового откоса раздался тихий женский голос:
— Пришли, родные. Я так и знала, что придёте. Только куда же вы? Там фашисты. Низом нельзя, надо идти верхом.
Касым приказал лезть наверх.
Женщина, по всей вероятности, узнала его: она, как бы приветствуя, прикоснулась к его плечу ладонью и, ни слова не говоря, зашагала впереди взвода. Она часто спотыкалась на рытвинах, качалась, но шла довольно быстро. Со дня первой встречи женщина заметно сдала: щёки её впали — по ним сейчас струился пот, сама бледная как полотно. Такой путь в зарослях тальника был ей явно не по силам. С каждой сотней метров она дышала всё тяжелее. Чтобы не упасть, хваталась за ветки, но не останавливалась. Шла и невнятно бормотала:
— Оленька, золотце моё, вернулась наконец! Сейчас… сейчас я тебя встречу. Мучили они тебя, изверги, кровушку твою пили… Ты потерпи, потерпи… Уже недолго осталось… Красная Армия идёт! Свобода идёт…
