Обязан побеждать - Владимир Георгиевич Нестеренко
Дед снял с себя легкую куртку, накинул на внучку и, повинуясь жесту военного, пошёл с девушкой за стену.
– Смелый вы человек, отец, хорошо, что враги оружие в доме оставили, могли бы убить.
– Я с колуном враз бы развалил бошки! Разве мог оставить в беде внучку?!
– Нет, конечно. Пока нет шуму, надо поговорить и принять меры безопасности, – сказал лейтенант.
– Мера у нас теперь одна: уходить в лес. Иначе болтаться нам с петлей на шее, – твердо с суровыми нотками в голосе сказал дед.
– Верно, мы готовы вас защитить. Но нам нужен плотницкий инструмент. У вас в хозяйстве он есть?
– Есть, и лошадь, которую я должен был отвести в управу, да вот замешкался. Накликал беду на свою голову.
– Беда сейчас всюду, отец. Надо быстро собраться, груз на лошадь и – в лес, – сказал лейтенант, – задворками, чтоб на глаза немцам не попасть.
– Всё заберём, что сможем, сожгут дом, как узнают об убийстве.
– Решено. – Лейтенант снял со стены пулемёт и снайперскую винтовку. – Лёня, быстро в дом. И вы, отец, поспешайте. Времени у нас в обрез.
Белая, как сметана, на лавке в прихожей сидела бабушка. Увидев внучку и мужа, взвыла.
– Ой, тошно мне! Живы, Господь заступник, не дал надругаться!
– Мать, уходим в лес, быстро собирай теплую одежду, какую на себя одеть, какую в мешки.
Люся быстро надела на исподнюю рубаху шерстяное, ручной вязки платье-джемпер, который скрыл узкую талию и придал облику юной девушки некоторую солидность, повязала голову козьим платком, натянула полусапожки и была готова в неизведанный путь. Затем довольно расторопно, несмотря на недавний жуткий стресс, принялась помогать бабушке в сборах. Лейтенант отметил для себя, что у девушки волевой целостный характер.
В мешки толкали хлеб, свиное сало, посуду. Взяли два мешка картошки и куль муки. Навьючили на лошадь. Дед быстро приладил к мешкам постель с одеждой, притянув вожжами. В отдельный мешок сунул два топора, ножовку два молотка, стамеску и две пилы. Белухин снял со стены черной шляпой висевший радиоприемник, спросил:
– Если у вас есть табак, заберите весь.
– В клуне сушится на жердях. Люся, поскидай его в куль. Неси сюда.
Белухин пошёл с Люсей в клуню, сунул на дно мешка шляпу радиоприемника, затем снял один конец жерди, на которой висел срубленный листовой табак. Сгреб его в мешок, он оказался полным. Достаточно и этого. Всё добро, к сожалению, не унесешь. Заторопился в дом.
– Всё, времени больше нет, – сказал лейтенант, – боец подаёт сигнал, что по улице в нашу сторону идут полицаи. Уходим!
– Берём заплечные мешки, – сказал дед, застегивая теплую тужурку, – Клава, Люся, будет, пошли. Через огород, не мешкая!
Едва лошадь ступила на огородную тропку, как из соседнего дома раздался крик:
– Погодите, погодите, меня возьмите! Не хочу под немцем сидеть. – С соседнего огорода бежал рослый крепкий мужик с черной повязкой на левом глазу. Одет он был по-зимнему: в меховой дохе и лисьей шапке, в яловых сапогах; за плечами увесистый мешок на лямках, на плече двуствольное ружьё. Под распахнутой дохой на поясе виднелся набитый патронами патронташ.
– Сосед наш, охотник Степан Сёмкин, – пояснил дед, – давай шибче!
Охотник быстро подбежал, и Белухин увидел в его глазах неугасимое пламя ненависти к врагу.
«Этот наш до мозга костей», – подумал Костя.
– Уходите, мы – следом, – ответил лейтенант, – может, успеем скрыться без боя.
Он выглянул в калитку. Метрах в трехстах быстро шли четверо полицаев с винтовками и немецкий автоматчик. До леса было не меньше. Лейтенант закрыл ворота и калитку на засов и вместе с бойцом ринулся вслед за уходящими людьми. Они уже пересекли огород, перемахнули через невысокий плетень, что давало возможность уйти скрытно.
– Мы пришли с запада, – сказал лейтенант, догнав беглецов, – нам бы показать четкий след на юг. Там по карте лес с речкой и озеро.
– То плотина на речке Бобровке, мельница стоит. Ниже колхоз имени товарища Сталина, – сказал Степан, широко шагая за лошадью деда, – бывал я там. Зайцев бил. Берёзовый лес, но не шибко густ. Пахотные поля ниже по речке.
– На карте колхоза нет. Правда, карта у меня немецкая.
– Колхоз заново выстроился, раньше там хутор мельника стоял.
– Как думаете, могут подумать враги, что, убив солдата и полицая, вы подались в этот колхоз?
– Могут. Только и они не дураки, если мы след дальше не оставим, – сказал дед Евграф, утирая вспотевший лоб рукавом тужурки, – а нам, как я понял, пора сворачивать на запад. Да и грешно на невинных людей беду наводить.
– А какая беда, отец, если беглых людей из посёлка Клинового там никогда не было. Мы же не можем подвергать группу опасности разгрома. Не имеем права.
Помолчали, взвешивая сказанное. Нагруженные люди шагали торопливо, но тяжело.
– Я вас понимаю, товарищ лейтенант, – сказал Степан, поправляя на плече ружье, – коль мы вместе и вы берёте нас с собой, то надо бы знать, где ваша база. Я тут всё скрось прошёл, знаю леса. Вот и рассчитаю, где лучше нам свернуть на запад.
– Правильно, мы пока закрепились у родника серебряного. Знаете?
– Место глухое, болото там с озерушками. Охотился по перу не раз. На вашем пути лежало второе болото, почти не проходимое, если не знаешь тропу. Оно так и зовётся Топкое. Вот его то мы обогнём с южной стороны, а следы раньше чуть оставим. На поле хлебном. Небольшое оно, но землица там чернозёмная, хлеб родит хорошо. Нынче не знаю, успели ли убрать пшеницу колхозники?
– Успели, – сказал Евграф, – слышал я от зятя. Внучкина отца. В том колхозе робил. Ушёл на фронт в августе по призыву и Люсю к нам привёз. Мать-то её, дочь моя, фельдшерица. Тоже призвали, внучка в доме одна осталась, хотя там сродственников полно. Вот полицай этот знал зятя, намедни наведывался, спрашивал, где Георгий. И внучку узрел. Он, окаянный, был из тех голодраных активистов, что крестьян раскулачивали. Разжирел и самостоятельно в грабежи ударился. Сколотил банду, переоделись в красноармейскую форму, он – в комиссарский кожан, и обчищали дворы. Грабили всё под чистую. Банду
