Колыбельная Аушвица. Мы перестаем существовать, когда не остается никого, кто нас любит - Марио Эскобар
Я подошла к кровати семилетней девочки, которая последние несколько недель ходила в нашу школу. В лазарет она попала с обычной ветрянкой, но у ее организма не было защитных сил, чтобы бороться с болезнью. К счастью, мы вовремя обнаружили болезнь, пока она не распространилась на других детей.
– Привет, Ядзя. Как ты себя чувствуешь? – спросил я, поглаживая ее по голове.
– Хорошо, учительница, – слабо ответила она.
Лицо ее покрывали язвы, тельце исхудало, а на грустном личике отпечаталось выражение ангельской невинности. Мне пришлось отвести взгляд, чтобы не показывать ей, что плачу. Несмотря на все пережитое в Аушвице, я все еще не могла удержаться от слез при взгляде на умирающего ребенка.
– Мы сейчас вернемся, Ядзя, – сказала подошедшая к кровати Людвика.
– Как она? – спросила я, когда мы вышли на улицу.
– Доктора ее отобрали. Сегодня днем ее заберут.
Глаза Людвики затуманились болью. Несколько секунд мы молчали, глядя на небо и на огромный вокзал. В то утро на нем снова была толпа новоприбывших.
– Какой ужас, – наконец с болью сорвались с моих губ слова.
– Все здесь сплошной ужас. Из сотни можно спасти разве что одного-двух. В остальных случаях болезнь – это смертный приговор, – ответила Людвика.
– Да, надеюсь, никто из детей больше не заразился.
Меня и вправду это очень беспокоило. Я думала не только о своих собственных детях, но о каждом мальчике и о каждой девочке, которые ходили в ясли и школу. Мы все к ним привязались.
– Придется подождать по крайней мере неделю. Вирус может проявиться не сразу. Но ведь сегодня у вас праздник. День рождения близнецов, не так ли?
В этот момент праздник показался мне плохой идеей. Как можно веселиться в тот же день, когда убьют Ядзю?
– Да. Им исполняется семь лет. Но по их виду не скажешь, они такие худые!
– Все тут исхудали. Главное, что не заболели, – сказала Людвика.
– Твоя правда… Кстати, еще одна новость. Похоже, что Иоганн находится в «Канаде».
– В «Канаде»? Невероятно! Всего в километре отсюда, а ты все это время ничего о нем не знала.
– Да. Элизабет пообещала передать ему записку, чтобы он знал, что с нами все в порядке, но увидеться с ним можно только с разрешения офицера.
– Но ведь можно попросить Менгеле! Ты же одна из его любимиц. Не еврейка, не цыганка и никогда не была коммунисткой. Он обязательно даст тебе разрешение, не сомневайся.
– Ты думаешь? – с недоверием спросила я.
– Уверена. Подойди к нему. Сегодня он в хорошем расположении. Наверное, жена приехала.
И вправду, нужно было воспользоваться подвернувшейся возможностью. Доктор отличался довольно переменчивым характером. Когда у него было плохое настроение или что-то не ладилось в лаборатории, ему на глаза лучше было не попадаться.
Ну что ж, была не была – попробую прямо сейчас. Повидаться с отцом – лучший подарок детям.
Я спустилась по лестнице и пошла по пыльной дороге в сторону бани. До нее было всего восемь бараков, но мне этот путь показался необычайно долгим. Чем ближе я подходила к бараку, где располагалась лаборатория доктора, тем сильнее меня одолевали сомнения. Я уже собиралась развернуться и уйти, но поняла, что терять мне нечего. Я заведовала детским садом, и Менгеле знал, что я хорошо справляюсь со своей работой. Разумеется, он с легкостью мог бы найти мне замену, но я уже поняла, что он не любит перемен.
Я постучала в дверь и, услышав разрешение войти, медленно открыла дверь в слабо освещенное помещение. По одной стене стоял рабочий стол и книжный шкаф, а по другой – больничная кровать для наблюдения за пациентами. Тут же был шкаф с инструментами и лекарствами.
Менгеле поднял голову, явно озадаченный моим появлением.
– Фрау Ханнеманн, чем я обязан таким приятным сюрпризом? Я вас не ждал. Что-то случилось с детьми? – спросил он, сведя брови.
Беспокойство его казалось искренним, и этим он в очередной раз удивил меня. Как можно испытывать такую привязанность к детям и одновременно отправлять их на смерть из-за простой болезни?
– Нет, господин доктор, я пришла по личному вопросу.
Голос мой дрожал, я никак не могла скрыть волнение.
– Понятно. Раньше вы никогда не просили меня о чем-то для себя. Полагаю, что это нечто очень важное. Я вижу в вас хорошую немецкую мать, настоящий образец для нашей расы. Знаете, я даже рассказал о вас своей жене Ирен, и она захотела прийти сегодня, чтобы познакомиться с вами и посмотреть на детский сад.
Для меня его слова стали неожиданностью. Жены офицеров в лагере – такого мы никогда не видели.
– Сочту за честь принять ее, – сказала я.
– Но больше я ничего не разрешил ей посещать. Лагерь – не место для дамы.
И снова я поразилась. А разве мы не матери, не жены и не дамы в отличие от Ирен? Каждый день здесь погибали тысячи женщин, детей и стариков. Хотя что говорить? Для нацистов мы – лишь существа с вытатуированным номером.
– Мы устраиваем праздник через два часа.
– Отлично, тогда мы приедем. Вы же знаете, что, когда женщина вобьет себе что-то в голову, переубедить ее невозможно. Но о чем вы хотели со мной поговорить? – спросил он, опустив взгляд на бумаги.
Я замялась. Возможно, я выбрала неподходящее время, ведь он выглядел занятым, да и все его мысли сейчас были о жене. Я все никак не могла набраться смелости, чтобы попросить его о свидании с Иоганном, и он сказал с нетерпением:
– Ну же, говорите.
– Моего мужа нашли. Он в «Канаде». Я хотела попросить у вас разрешения увидеться с ним. Я впервые получила известия о нем с тех пор, как мы приехали сюда в мае, – выпалила я в спешке, как будто хотела как можно быстрее убежать в безопасное место.
– Прекрасно. Я выпишу вам
