Колыбельная Аушвица. Мы перестаем существовать, когда не остается никого, кто нас любит - Марио Эскобар
Аушвиц
Усталость – лучший друг времени. Она позволяет нам быстро перелистывать страницы жизни, как в плохой книге. Порой нас охватывает смесь тревоги, связанной с желанием узнать, чем же закончится история, и апатии, возникающей в результате повторения ежедневной рутины, пусть даже такой ужасной, как рутина Аушвица. С тех пор как я в последний раз изливала свою душу на этих страницах, прошло несколько недель. До сегодняшнего дня не случалось ничего примечательного. Дни проходили без отдыха и каких-либо важных новостей. С другой стороны, то, что ничего не происходит, – хороший знак для лагеря. Потому что практически все, что случается в Аушвице, оборачивается бедой и страданиями.
С начала лета людей в лагерь стали привозить едва ли не каждый день. Не знаю, как обстоят дела в остальной части Биркенау, но в цыганском лагере серьезной проблемой стала перенаселенность, и все мы боимся новой эпидемии тифа и очередной процедуры дезинфекции, которую мы едва пережили весной. Я очень боюсь за детей. Дорогой Иоганн, как же мне тебя не хватает и как мечтаю отдохнуть в твоих крепких, надежных объятиях.
Доктор Менгеле держит слово: продукты и школьные принадлежности нам привозят регулярно. Он гордится нашим детским садом и не перестает расхваливать мою работу, но мне бывает очень неловко, когда мы остаемся наедине. Дело не в том, что он невежлив, совсем наоборот. Возможно, дело в его холодном взгляде. В его глазах – бесконечная пустота. Пугающая пустота.
– Мама! – позвал Эрнест, потирая глаза.
Я так погрузилась в дневник, что не услышала, как проснулся сын. А между тем у нас сегодня был праздник. Первый семейный праздник, с тех пор как мы в лагере. Сегодня день рождения близнецов.
– Ты что так рано проснулся? Иди сюда, – протянула я руки навстречу Эрнесту.
– Сегодня наш день рождения. Ты не забыла? – спросил он немного охрипшим от сна голосом.
– Как я могла забыть? Семь лет назад у меня был огроменный живот, как отсюда до стены, можешь себе представить? Мне хотелось родить ребеночка, но Господь подарил мне двоих!
Я обняла одного из своих именинников, а тут и вторая подоспела. Эмили прижалась ко мне с другой стороны, и мы втроем просидели так некоторое время в тишине, наблюдая, как утренние лучи пробиваются сквозь проволочную ограду.
Но меня ждали дела, и мне пришлось встать, чтобы собрать детей до прихода учеников. Матери уже привыкли отдавать своих детей в ясли и школу. Они знали, что о тех тут хорошо заботятся и здесь они получают больше еды, чем в бараках. Правда, ходили слухи, что доктор Менгеле плохо с ними обращается, но я никогда не видела, чтобы он хотя бы раз позволял себе какую-то особую грубость по отношению к ним. Многие дети болели и умирали, но это было нормально для лагеря с грязной водой, недостаточным питанием и скудной одеждой.
Через полчаса наши бараки были уже полны детей. Мы не справлялись с нагрузкой, и мы давали им меньше молока, чем вначале, но все равно это было лучше, чем в остальной части лагеря. Учителя начали занятия, а я сосредоточилась на своих обычных утренних обязанностях.
Сначала я осматривала заболевших детей, большинство из которых находились в лазарете перед нашим бараком. Затем я обсудила список поставок для яслей с Элизабет – секретарем канцелярии цыганского лагеря.
Каждый раз, когда я шла по главной дороге к входу в лагерь, меня не оставляла надежда, что у нее появятся какие-то новости об Иоганне. Элизабет помогала мне искать его уже более двух месяцев, но в Аушвице содержалось несколько десятков тысяч человек, и каждый день ряды узников пополняли новые люди.
Элизабет встретила меня улыбкой.
– Доброе утро, Элизабет, – улыбнулась я в ответ.
– Фрау Ханнеманн, насколько я помню, у ваших близнецов сегодня день рождения; поздравьте их от моего имени.
– Почему бы вам самим не зайти на праздник, который мы собираемся устроить? – спросила я.
Хотя это и не запрещалось, но сотрудники канцелярии обычно не заходили в бараки.
– Спасибо за приглашение. Я постараюсь. Вы принесли список для меня?
– Да, он сегодня длинный. Детей все больше и больше, – постаралась сказать я в свое оправдание.
Она внимательно изучила бумагу, а затем, широко улыбнувшись, сказала:
– А у меня для вас есть кое-что особенное. Мне принесли эту записку вчера, но я не смогла попасть в барак, чтобы передать ее вам.
Я с недоумением посмотрела на нее. Пару дней назад мы оставляли заявки еще на несколько мультфильмов для детей, фрукты, вещи, но мне показалось, что Элизабет имеет в виду вовсе не это.
– Что это? Не тяните, ради бога.
– Вот, – сказала она, вручая мне листок с текстом, написанном от руки.
Сердце мое учащенно забилось. Это точно новости об Иоганне! Я буквально пожирала глазами строчки на бумаге. Но там было только несколько слов: «Канада» и личные данные моего мужа.
– Он в «Канаде»? – спросила я в замешательстве.
«Канадой» назывался один из лагерных участков, где располагались склады, на которых работало несколько тысяч заключенных. Ни для кого в Аушвице не было секретом, что большинство из тысяч ежедневно прибывающих на поезде людей отправляются в газовые камеры, а затем их тела сжигают. Все вещи этих несчастных, включая одежду, обувь, чемоданы, предметы личной гигиены, доставляли на хранение в «Канаду». Хотя нацистов в первую очередь интересовали золото и деньги, они не брезговали и всем прочим. С фабрики смерти в Биркенау эти вещи распределялись среди немецкого населения, пострадавшего из-за войны, – инвалидов, раненых, сирот и вдов.
– Да. Вы не должны беспокоиться: рабочие там хорошо питаются, имеют хорошую одежду и занимаются не таким уж тяжелым трудом, как многие другие, – поспешила успокоить меня Элизабет.
– Он жив и так близко, – прошептала я, вздохнув.
– Теперь вы знаете, что ваш муж жив и, судя по тому, что он работает на складе, здоров.
– Я могу с ним увидеться или как-то связаться? – с надеждой спросила я.
– Я могу передать ему сообщение, но для встречи потребуется разрешение офицера. Для посещения других частей лагеря необходим пропуск, – сказала Элизабет.
В школу я возвращалась, почти не чувствуя земли под ногами. Мне хотелось побыстрее поделиться с кем-нибудь счастливыми новостями, и я отправилась на поиски Людвики. Она была для меня самым близким человеком во всем лагере, хотя наша дружба не походила ни на какие мои другие отношения до Аушвица. Нас свели настолько трагичные обстоятельства, что трудно было сказать, были ли мы действительно подругами или просто товарищами по несчастью.
В лазарете,
