Колыбельная Аушвица. Мы перестаем существовать, когда не остается никого, кто нас любит - Марио Эскобар
– Да, господин доктор, – сказала я, тяжело сглотнув.
Он достал лист бумаги с бланком, несколько секунд что-то писал, запечатал его и протянул мне.
– Один час, и ни минутой больше, – сказал он, глядя мне прямо в глаза.
– Да, господин доктор.
Покидая лабораторию, я ощущала, как сердце буквально вырывается у меня из груди. Как жаль, что дети не смогут увидеться с отцом! Я решила ничего не говорить им до следующего дня, чтобы они зря не беспокоились и не расстраивались. Но когда они узнают, что с отцом все в порядке и он всего в нескольких сотнях метров от них, они, конечно же, обрадуются и это придаст им сил.
А в детском бараке тем временем все пребывали в большом нетерпении. Это был первый праздник в лагере. И хотя мы не могли предложить детям ничего особо выдающегося, нам удалось испечь простой торт и покрыть его шоколадом. Мы с Касандрой, Майей и Зельмой сделали гирлянды из цветной бумаги и даже раздобыли несколько воздушных шаров и немного серпантина. Когда мы закончили, все пришли в такой восторг, что я на мгновение даже забыла о предстоящем визите к Иоганну.
Я предупредила детей, что через час придет жена доктора Менгеле и что они должны быть с ней очень вежливы.
Выстроив детей между бараками, мы ждали в тени прихода доктора с женой. Прошел час, а они все еще не появлялись. Возможно, Менгеле понял, что его жене может прийтись не по душе увиденное в лагере, поэтому и решил отказаться от этой затеи.
Детям было жарко, они устали и с нетерпением ждали начала праздника.
– Давайте играть, – сказала я детям, и им не надо было повторять это дважды.
Дети охотились за сокровищами, открывали «секретики», слушали сказки и смотрели поставленный воспитательницами кукольный спектакль. Никогда я не видела их настолько счастливыми, но главный сюрприз ждал их впереди. Мы выключили свет, и я вышла с тортом, на котором горели две свечи. Близнецы попеременно смотрели то на торт, то на свечи, то на меня, то на друг друга, будто не веря, что это происходит в ними. Я поставила торт на стол и обняла их.
– Подходите все, – пригласила я всех. – Вы загадали желание? – спросила я у близнецов.
– Да! – воскликнули они хором.
– Только не говорите никому, а то не сбудется, – предупредила я их.
Не обращая внимания на мое предупреждение, Эмили тут же выпалила:
– Мы хотим, чтобы с папочкой было все хорошо, и хотим увидеть его!
Я так и замерла. Всего на пару секунд, но перед глазами промелькнули картинки прошлых дней рождения, на которых всегда присутствовал и Иоганн. Это был первый день рождения, который он пропустил.
– Задувайте свечи! – сказала я, поспешив вытереть выступившие на глазах слезы.
Близнецы задули свечи, и все запели. Помещение наполнилось невинными голосами почти сотни детей, и их песню слышал весь лагерь. Это был настоящий гимн жизни посреди кладбища. Сначала мне такая радостная песня показалась кощунством, но потом я подумала, что пока дети поют, у мира еще есть шанс. Их голоса проникали в наши души, истощенные так же, как и наши тела, наполняя их силами. Зло в Аушвице казалось настолько осязаемым, настолько плотным, что его можно было сравнить с пустырем, где все хорошее рано или поздно увядает. Я понимала, что детский сад посреди этого ужаса не исключение, но, несмотря на это, старалась наслаждаться тем, что давал нам каждый день.
Глава 12
Август 1943 года
Аушвиц
С трудом я нашла предлог, чтобы объяснить своим детям, почему мне нужно уйти. К счастью, близнецы были так увлечены подаренной мною маленькой деревянной лошадкой, что почти не заметили, что я ухожу. Адалия слишком устала, чтобы сильно протестовать, но двое старших продолжали засыпать меня вопросами, пока я не оставила их с Зельмой и ее детьми и не направилась к входу в цыганский лагерь.
Мне предстояло пройти через три контрольных пункта, и хотя у меня был пропуск доктора Менгеле, я все равно боялась, что охранники придерутся к чему-нибудь и не пропустят меня.
Никогда еще раньше я не подходила настолько близко к выходу из лагеря. Остановившись перед главными воротами, я перевела дыхание.
– В чем дело? – сурово спросил меня охранник.
– У меня пропуск, выписанный доктором Менгеле на посещение «Канады», – сказала я дрожащим голосом, протягивая бумагу.
Руки у меня тоже дрожали.
Солдат взял мой пропуск и сказал:
– Все в порядке, но через час стемнеет. Ты должна вернуться до захода солнца.
Я с облегчением выдохнула, кивнула и взяла пропуск обратно. Когда я проходила через ворота, в голову мне вдруг пришли две мысли. Во-первых, я осознала, что давно уже не смотрелась в зеркало, не подкрашивала седые корни и не подравнивала хотя бы челку.
Я, конечно, постаралась подстричься, но выглядела убого. В лагерных условиях у женщин не было возможности ухаживать за собой. Поэтому на первое, после долгой разлуки, свидание с мужем я шла осунувшаяся, с мешками под глазами; на мне был старый и потрепанный халат медсестры, а из дыр на носках башмаков выглядывали пальцы. Вытащив розовую ленточку из кармана халата, я попыталась собрать волосы в хвост, пощипала себя за щеки, чтобы стали ярче, и бодрым шагом направилась по направлению к «Канаде». Второе, что я поняла, – это то, что в лагере никого не называют по имени. И поэтому у меня сейчас будет большая проблема: на складах работает больше тысячи человек. Учитывая, что в моем распоряжении только час, шансы найти среди них Иоганна очень небольшие. И даже если мне повезет, у нас почти не останется времени, чтобы поговорить.
Широкая дорога, которая вела к следующему контрольному пункту, была совершенно пуста. Однообразный пейзаж проволочных заграждений и бараков за ними прерывали большие сторожевые башни. Я прошла мимо ворот, ведущих к лагерному госпиталю, и остановилась на другом контрольно-пропускном пункте. Здесь было гораздо больше солдат, чем в цыганской части. В «Канаде» хранились настоящие сокровища, отобранные у прибывающих в лагерь и убитых заключенных. Я показала пропуск сержанту,
