Цирил Космач - Баллада о трубе и облаке
Появилась третья голова. Она была у самой земли, потому что третий полз на четвереньках. Темникар подождал, пока он подползет ближе, и занес топор. Но в эту минуту человек начал подниматься, топор соскользнул с головы и вонзился в плечо. Раздался истошный крик, и человек вскочил на ноги. Темникар быстро поднял топор, но человек покачнулся и полетел вниз.
— Упал! — послышался голос Мартина.
— Упал! — повторил Темникар. Понял: Мартин решил, будто у третьего закружилась голова и он рухнул вниз. Темникар почувствовал облегчение, но инстинкт подсказывал ему, что близится самое худшее и вместе с ним его конец.
— Как и следует… как и следует… — отозвалась его душа откуда-то издалека, из белой ледяной тишины.
Появился четвертый. Темникар занес топор, но рука вдруг замерла: человек увидел его. Это длилось всего мгновение, и все-таки Темникар отчетливо разглядел выпученные от ужаса глаза и разинутый, готовый издать вопль рот. Он понимал, что этого нельзя допустить, и поспешил размахнуться во второй раз. Однако человек успел повернуться и кинулся назад. Темникар задел его по спине. Прыгнув вперед, ударил еще и еще раз. Человек упал. Споткнувшись, Темникар повалился на него.
— Темникар! — раздалось в тишине.
Почти нечеловеческий крик изумления словно подбросил Темникара кверху. Шагах в десяти от него стоял Мартин, и вид у него был такой, словно перед ним появилось привидение.
— А… а… а!.. — захрипел Темникар и, подняв топор, пошел на него.
— Темникар! Вы с ума сошли! — крикнул Мартин. — Стойте! Стойте!.. Я убью вас! Убью!
— Не убьешь! — хрипел Темникар.
Загремел выстрел. Темникар увидел вырывающееся из дула пламя. Что-то горячее хлестнуло его по бедру, но он не остановился.
— Стойте! — снова крикнул Мартин и спустил курок. Но, видно, он не успел как следует прицелиться, рука его дрогнула, и пули зарылись в снег под ногами Темникара. — Я убью вас! Убью!.. — вопил Мартин.
— Не убьешь! — прохрипел Темникар, напрягая все силы.
Мартин в ужасе выкатил глаза, словно к нему приближалось неуязвимое для пуль чудовище, а не старый Темникар.
— Пощадите меня! Пощадите! — завопил он и отскочил назад. Спрятавшись за выступом, он выставил винтовку. — Я убью вас! Убью!.. — визжал он.
— Не убьешь! — хрипел Темникар.
Загремел выстрел. Пуля ушла в пустоту.
Темникар размахнулся и с силой ударил топором по стволу винтовки, как бывало, когда вгонял в скалы стальные крючья.
Мартин, обезумев, завыл.
Темникар был уже над ним. Вжимаясь в скалу, парень трясся всем телом и всхлипывал:
— Темникар! Пощадите меня!.. Пощадите!..
Бросив топор, Темникар взялся за ствол и одним рывком выдернул винтовку из дрожащих рук Мартина.
— Пощадите, Темникар!.. Пощадите!.. — визжал Мартин, отбиваясь руками и ногами.
Темникар схватил его в охапку, поднес к краю тропы и встряхнул, как сноп соломы.
— Темникар! — в смертельном ужасе кричал Мартин, судорожно цепляясь за него. — Мы вместе упадем!.. Мы вместе свалимся!.. Вместе!.. Темника…а…ар!
Старик почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.
«Конец!» — с облегчением подумал он, закрывая глаза. И черная бездна поглотила его. Он падал долго, ударился обо что-то и полетел в какую-то еще более глубокую пропасть.
«Конец!»
И все-таки это еще был не конец. На белой осыпи возле Роб он еще раз проснулся, но только наполовину, словно в тяжком сне. Смертельная усталость не давала пошевелиться. С трудом он раскрыл глаза. Увидел Брезы, пылавшие в лучах заходящего солнца.
«Должно быть, скоро пять…» — с затаенной радостью отметил он. Тяжелое, очень тяжелое дело было сделано — это он сознавал, но что за дело и как он его совершил — он не знал, понимал лишь, что дело это хорошее, такое хорошее, что теперь он может спокойно лежать и очень скоро уснет. Он чувствовал, что уснет крепко, грудь его ширилась и наполнялась блаженным покоем, словно Тилчка обняла его и сказала: «Спи, усталый ты мой человек!..»
Он смотрел на Брезы. Круглая гора надвигалась и росла, надвигалась и росла, заливая его своим теплым розовым светом. Он раскрыл изумленные глаза, стараясь охватить взглядом просторные заснеженные покосы, но не смог, потому что они заняли собою все небо.
«Ох, второй год хорошие травы будут!» — удовлетворенно подумал он и закрыл глаза. Сон был уже совсем рядом, так близко, что он ощущая его мягкую руку, а он так устал, так устал, что едва смог прошептать из последних сил:
— Спокойной ночи, Тилчка…
Петер Майцен вздрогнул и чуть не свалился с табуретки. Старый Блажич, положив руку ему на колено, смотрел на него широко открытыми глазами.
— Умер, — прошептал он.
— Умер, — кивнул Петер Майцен.
— Умер… — повторил старик, и две одинокие серые слезинки скатились с его опухших век. — Окно открыто.
— Окно открыто, — повторил Петер Майцен, не сразу сообразив, что старик говорит о своем сыне, а не о Темникаре.
— Так мы условились, — шептал Блажич, ближе наклоняясь к нему. — Когда он умрет, тетка распахнет окно. И сейчас… сейчас… — Тряся головой, он показал на склон.
Петер Майцен посмотрел на залитый солнцем дом, проглядывающий сквозь зелень деревьев. В стеклах чердачного оконца уже не плясали блики заходящего солнца. Окно было черным, безжизненным. Петера Майцена пронзила дрожь, словно мимо пронеслась смерть. Молодой Блажич скончался. Петер Майцен встал, но слов не было. Он протянул руку, чтобы выразить старику соболезнование, но тот, очевидно, его не понял. Схватив стакан, он стал наливать вино.
— Дедушка, окошко открыто! — крикнул Янкец.
Кувшин дрогнул и стукнул по стакану, стакан звякнул и закачался, но старик подхватил его, поставил перед Петером Майценом и зашептал:
— Мы сидели тут, чтоб мальчик не видел.
— Дедушка, окошко открыто! — повторил Янкец, вставая. — Теперь мы пойдем домой?
Старик обнял его и стал гладить корявыми пальцами.
— Больно! — повел головой мальчуган.
— Больно!.. — прохрипел старик. — Конечно, больно…
Голос его прозвучал необычно, и внук поднял удивленный взгляд. А старик не отпускал его и все гладил по голове. Пальцы его, должно быть, стали еще более твердыми, потому что мальчик вырвался из его рук и с тревогой посмотрел на него.
— Янкец… — хрипло сказал старик, протянув к нему руку.
— Дедушка, сыграйте!
Старик медленно взял трубу и оглянулся на Петера Майцена.
— Сыграйте! — Мальчик нетерпеливо покрутил рукой.
— Сейчас, — вздохнул дед и улыбнулся.
— Ну давайте!
Старик провел рукой по глазам, облизнул губы и поднял трубу.
Петер Майцен замер, как пригвожденный.
Старик наклонился и едва слышно прошептал:
— Понимаете, сударь, ребенок есть ребенок!..
Петер Майцен едва нашел в себе силы кивнуть.
Труба запела. Звуки бились о холодные и темные стены погребка. Они колотились в стены, как колотится в сердце печаль, не находя выхода.
С трудом сдерживал себя Петер Майцен. В его сердце тоже билась печаль. Когда труба умолкла, он подошел к старику и молча взял его за руку.
— Ну вот теперь и мы пойдем, — покорно ответил тот. — Запрем погребок и пойдем.
— Нет! — возразил Янкец. — Еще разок!
Петер Майцен повернулся и опрометью бросился наружу. Он перебежал через дорогу, миновал виноградники. И замедлил шаг только возле омута. Яворки нигде не было. На зеленой траве были разостланы белые простыни, и три ивы спешили ему навстречу, как три хмурые тетки, три черные Парки.
И тогда вновь запела труба.
Он оглянулся. Погребок теперь не казался ему головкой черноглазой девушки, задремавшей среди зелени, теперь это был огромный белый череп.
— Смерть! — содрогнулся Петер Майцен и почти бегом кинулся из Тихого дола.
VI
Отдышался он в лесу. Спустился к речке, снял рубашку и умылся. Немного погодя он успокоился.
— Вот она, жизнь, — произнес он. — Обыкновенная жизнь. Случай только необыкновенный. Впрочем, чего в жизни не случается!
Закурив сигарету, он решил не думать об этом, расправил плечи и быстро зашагал по дороге. Столбы солнечного света были уже более блеклыми и совсем косо падали между соснами.
У явора, вспомнив о девушке, он остановился.
«Куда она делась?.. Наверно, пошла помочь тетке».
Он погладил гладкий ствол дерева и зашагал дальше, но вскоре остановился. Впереди, между деревьями, что-то блеснуло. Вглядевшись, он узнал Чернилогара. С косой на плече тот шел ему навстречу.
