Под звездою Москвы - Иван Фёдорович Попов
* * *
Появление немецких офицеров — полковника Летуле и майора — ночью на вокзале и в железнодорожных ремонтных мастерских вызвало тревогу среди персонала.
Распоряжение от высших железнодорожных властей об экстренном осмотре и ремонте пригнанных еще с утра вагонов и паровозов было получено на линии с необъяснимым опозданием, и никакие работы не были еще начаты. На каждом шагу находились препятствия, устранявшиеся низшими немецкими агентами и сейчас же вновь возникавшие.
Известие о том, что вместе с немцами приехал Альберт ван-Экен, уже передавалось от группы к группе. Некоторые, видевшие Альберта с немецкими офицерами, не хотели верить собственным глазам. Высказывались даже догадки, — не переодели ли немцы кого другого под ван-Экена.
Старый сцепщик Мароннье, приятель покойного отца Альберта, носивший когда-то маленького ван-Экена на плечах, многозначительно покачал головой:
— Это не так все просто. Посмотрели бы вы на Альберта. Он прошел совсем близко от того места, где я стоял. Он взглянул на меня и не узнал. Взгляд его был тяжелый. Что-то случилось, чего мы не знаем.
— За шкуру свою дрожит, — выругался машинист Брукер.
— Ложь, — возмутился старик Мароннье, — никогда ван-Экены не дрожали за свою шкуру.
Как раз в эту минуту к группе подошел Альберт. Он хотел заговорить, но у него пропали слова.
— Зачем вы приехали? И почему вы в такой компании, Альберт ван-Экен? — шопотом выговорил старик Мароннье.
Вопросы старика открыли Альберту глаза. Он понял, что одним своим появлением вместе с немцами он лишил себя возможности вести игру против немцев и поставил себя в недостойное, лицемерное положение к своим людям, сразу возбудив против себя недоверие.
Теперь у него была уже иная забота, — о том, чтоб оправдать себя перед своими. Ища этого оправдания, он ответил старику Мароннье:
— Москва взята немецкими войсками, дорогие мои друзья. Война теперь выиграна немцами.
У старого Мароннье показались слезы.
— Я так и ждал. Бедное старое мое сердце не напрасно целую ночь ныло от дурных предчувствий.
Альберт хотел было приободрить старика, но, оглянувшись, увидел приближающихся Летуле и майора.
А дальше, переходя от группы к группе в сопровождении офицеров, он почти машинально повторял:
— Во имя Бельгии, во имя сохранения нашего города… не раздражайте немцев… Москва взята…
* * *
Ночь становилась все глуше. С моря нагнало тучи. Между небом и землей повисла льющаяся плотная черная сетка мельчайшего дождя, колеблемая из стороны в сторону порывами налетавшего ветра.
Матье вышел из подземелья. Вся окрестность была затянута непроницаемой мглой. В двух шагах от себя нельзя было различить никаких предметов. Туман задушил все отблески света и зачернил все движущиеся тени.
На улицах заметно было, что в городе усилена охрана. Матье наткнулся на патруль; Матье остановился. А остановившись, растаял в тумане. Патруль не слышал его шагов. Туман был так плотен, что гасил даже звуки.
Матье постучался к самому верному и надежному из своих друзей, мастеру городских боен, Иохиму Абельту.
Абельт за прошлую войну сто семнадцать раз тайно переходил бельгийско-голландскую границу и вместе о Матье переправил из занятых немцами местностей Бельгии в Голландию около четырехсот молодых бельгийцев, которые затем отправились через Англию в бельгийские войска.
Иохим Абельт был опытен в конспирации, предприимчив в делах и быстр на решения, нравом отважен и упорен. Иохим был родом из городка Мореснэ, который по оплошности картографов при составлении государственных границ после франко-прусской войны 1870—71 годов не попал ни в границы Франции, ни в границы Германии и около пятидесяти лет существовал вне какого-либо государства, управляясь своими силами, а после войны 1914—1918 годов был присоединен к Бельгии. К завоевателям-немцам Иохим чувствовал брезгливость как к нечистоте в доме или паразитам.
Иохим впустил Матье молча; молча же провел в комнату, показал на стул; сел против Матье; протянул на стол красные жилистые руки и повертел широченными ладонями, как бы спрашивая движеньем корявых пальцев и приглашая Матье говорить. Сам же он был молчалив не меньше, чем Матье. Его лицо, иссиня-красное, было всегда неподвижным. Казалось, что и все чувства его неподвижны. Неподвижность была и в ясных глубоких его глазах. Одно только движенье повторялось у него постоянно и непроизвольно: он взмахивал годовой, как делает лошадь, когда ей тесен хомут или туго подтянут повод. Эта привычка появилась у Иохима с воины четырнадцатого года после того, как он был расстрелян немцами, а затем, полуживой, найден в яме и спасен другом своим, Матье.
Матье сказал:
— Придет.
— Кто придет? — спросил Иохим.
— А ты не догадался? Альберт придет и будет с нами.
Иохим повернул ладони вниз и пристукнул ими по столу в знак удовлетворения.
Матье улыбнулся. Он был уверен, что все его друзья будут обрадованы приходом Альберта.
Он надеялся, что день расплаты с немцами недалек. Его не смущала видимость спокойствия в городе. Все непокорные, подобно ему, давно ушли из родных мест, чтобы вести борьбу там, где они не будут на виду, как в маленьком городке. Те, кто давно носил в себе измену родине, продались врагу с первых дней оккупации. Остальные же с трепетом следили за течением войны и ждали решения своих судеб от исхода сражений за пределами их родной страны.
Матье знал, что бельгийцы умеют молчать до нужной поры, но что их решимость, их ненависть и жажда мести зреют в тишине, все нарастая и все набирая силу.
Он верил, что, когда он приведет с собой Альберта, люди скажут: «Час настал, чаша переполнилась».
Иохим рассказал ему, что он представил немцам привезенные Матье рекомендации, сфабрикованные в Брюсселе, и получил от комендатуры все необходимые документы, утверждающие Матье под вымышленным именем в должности подручного Иохима, на городских бойнях в специальном отделении по разделке сычугов и кишек. Недаром у Иохима была репутация человека, вербующего себе помощников только из надежных людей и, как говорил майор, «только виртуозов по сычугам и кишкам».
Таким виртуозом Иохим и характеризовал Матье майору.
Иохим и Матье тотчас отправились к ожидавшие их друзьям. На квартире же Иохим оставил человека, которому поручил, когда придут Марике и Альберт, проводить их в дом кладбищенского сторожа.
Они вышли на окраину города близ юго-восточного предместья, где сохранились остатки рва, окружавшего в древности городской вал и стены.
Была полночь. Ветер переменился. Теперь он дул не с побережья, а с востока, угоняя тучи к морю. Туман стал редеть. В восточной стороне неба расчистилась темносиняя прогалина, по которой пробегали клочки уходящих туч, то скрывая, то открывая в далекой выси кристальное сверканье звезды.
— Ночь проясняется. Взгляни, Иохим,
