Под звездою Москвы - Иван Фёдорович Попов
Альберт попросил снова объяснять ему, что от него требуют. Капитан повторил. Выслушав, Альберт подумал, лишь бы ему вырваться из дома, а когда он будет среди своих бельгийских железнодорожников, они сумеют понять друг друга. И он еще спросил капитана:
— Что вы намерены сделать с моей невесткой и теткой?
— Они будут поставлены первыми номерами в список заложников на случай, если саботаж на железнодорожном узле не прекратится. Вы, конечно, хорошо знаете, что бывает с заложниками?
— А если я поеду и буду говорить с железнодорожниками?..
Капитан перебил Альберта:
— Господин ван-Экен, пожалуй, довольно об этом. Я уже больше ничего вам не предложу. Если же вы ходатайствуете о чем, то просите господина полковника, а не меня.
— Я бы поехал, если бы мне гарантировали безопасность моих близких.
— Ничего вам не могу обещать, господин ван-Экен. Просите полковника.
Полковник Летуле, поняв игру, не сразу отозвался. Он подождал, пока Альберт повторил два раза свое согласие и свою просьбу. Наконец, не оборачиваясь от окна, он нехотя процедил:
— Ваше мнение, капитан?
— Я думаю, господин полковник, что следовало бы уважить просьбу ван-Экена и дать ему гарантии.
— Что вы предложите, капитан?
— Я предложу, господин полковник, до возвращения ван-Экена с железнодорожных путей поставить к комнатам женщин часовых… и строжайше приказать никого к женщинам не впускать. Я сам по вашему распоряжению останусь здесь и прослежу, чтоб это было сделано.
Майор при этих словах необычайно оживился.
— Зачем же именно вы останетесь здесь?
— Позвольте мне, майор, закончить мою мысль… я говорю, — по возвращении же ван-Экена женщин можно отпустить вместе с ним.
— Разрешаю, — сказал полковник.
— Вы удовлетворены, ван-Экен?
— Да, капитан, я удовлетворен.
Полковник пригласил майора ехать с ним на железнодорожные пути, где будут формироваться эшелоны и взять с собою Альберта.
Полковник вышел. Ожидавшая в передней свита последовала за ним к подъезду дома, где стояла штабные машины.
Несколько приободрившись, майор попросил у полковника разрешения заказать ужин к их возвращению. Майор был лакомка и обжора.
— Здесь столько превосходных лакомств, господин полковник. Бельгийцы понимают толк в еде. Что вы прикажете заказать? У наших офицеров в ходу прекрасное блюдо — сырое мясо, особенно свинина, пропущенное через мясорубку. Его едят с пикулями и перцем густо посоленное. Если вам нравится, то я закажу. Вы, конечно, знаете мули вареные, а также препарированные, как устрицы? Закажу и это. Разумеется, с картошкой «фрит». Бельгийцы называют это блюдо «картошка по-русски». Но я отменил это название. Позвольте вам также доложить, полковник, что жареные сычуги с гарниром из фрита или бараньи кишки, слегка подсушенные на сковородке, — это нечто истинно нордическое! Я приказал отвести на городских бойнях, специально для стола комендатуры, особое отделение, где разделывают внутренности. Я поставил во главе этого отделения выдающегося специалиста по разделыванию сычугов и кишек, бельгийца Иохима Абельта. Этот Абельт стал известен теперь всему штабу нашего корпуса. Сам командующий заходил смотреть на его работу. Абельт, конечно, возится по колено в горячем дерьме. Но это несравненный знаток своего дела. К тому же он предан германским властям, потому что он враг всяких мыслей и истинный друг желудка. Абельт рекомендовал мне пить горячую свиную кровь. Здесь это иногда принято. Но я не решился.
Получив разрешение полковника на заказ ужина, майор отвел в сторону капитана и, пока полковник усаживался в машину, сказал Пфлюградту:
— Капитан, какой негодяй так глупо сочинил, что я буро мягок к неприятельскому населению, и подвел меня под отправку на Восточный фронт? — Лицо майора обострилось от злобы. — Почему этот выбор пал именно на меня? Почему именно я, а не вы, например, капитан? Скажите, почему?
— Зная вашу воинственность и неукротимость, я подозреваю, дорогой майор, что вы сами хотели того и даже, может быть, добивались через высшее командование.
Капитан издевался слишком явно и открыто. Вскипев, майор поднял стэк.
— Вы не очень торжествуйте, капитан. У меня счет с вами будет солдатский, понимаете? И счет за все… понимаете… за все!
Капитан не пожелал ответить майору. Он поспешил к отъезжавшей машине полковника и крикнул:
— Полковник, согласитесь, а все-таки моя семнадцатая таблица оправдала себя.
* * *
Когда полковник и свита уехали, капитан заперся на ключ в кабинете Альберта.
Уже темнело, и штабс-фельдфебель Магуна, опасаясь непорядков, обошел и проверил посты вокруг дома.
Вернувшись, он остановился на площадке около комнаты Марике, где стояли коротконогий и румяный.
— Ну вот, ребята, офицеров нет. Мы одни. Поговорим по душам и откровенно. Придется, видно, ехать на русский фронт. Довольны будете, ребята, если поедем украинские пироги жрать? А если хотите здесь остаться, то я попрошу за вас капитана. Что ты, Филипп, скажешь? Говори откровенно, по-дружески, это останется между нами.
Румяный осклабился во всю ширь растянутого рта.
— Я рад ехать, господин фельдфебель. Это преотлично! Я всегда доволен. Хайль Гитлер!
— Ну, если не врешь, я попрошу господина майора, чтоб тебя взяли на русский фронт. Попросить?
— Хайль Гитлер, попросите, господин фельдфебель.
— Я вот тоже, — продолжал Магуна, — сам прошусь на русский фронт. Скорей надо войну кончать, а не нежиться на бельгийских перинах. Воевать, рубить, крови хочется… Ну, а ты, Бернгард, что скажешь? Хочешь на Восточный фронт? — спросил Магуна коротконогого.
Коротконогий, не колеблясь ни минуты, ответил:
— Мечтаю, господин фельдфебель. Только о Восточном фронте и мечтаю. С вами в огонь и в воду. Только бы с вами. Куда вы, туда и я. Хайль Гитлер!
— Ну, молодцы ребята. Я доволен вами. Вы сегодня ночью пройдите здесь по комнатам, организуйте, что есть интересного, принесите мне, я и вам уделю по посылочке для ваших женушек.
Капитан приоткрыл дверь из кабинета и позвал фельдфебеля к себе. «Слушаю приказание!» — прокричал Магуна и бегом бросился в кабинет к капитану.
Коротконогий подмигнул ему вслед.
— Какая сволочь! И как врет! Он-то никуда отсюда не поедет. Его капитан никуда от себя не пустит. Эти два клеща здесь будут сосать доотвала. А ты, Филипп, дурак! Ты как будто серьезно хочешь на Восточный?
— Хочу. Я же, Бернгард, крестьянин. Мой отец воевал в прошлую войну здесь, на западе. Ничего, говорит, на западе хорошего не наживешь… и они здесь мстительные…
Коротконогий рассмеялся:
— А там русские, думаешь, немстительные? Ого-го-го! Партизаны! Мой брат Август пишет из Смоленска…
Румяный его оборвал:
— Не надо, Бернгард. Могут услышать… я боюсь…
— Боишься?
Солдаты замолчали, оба встревоженные и настороженные друг против друга.
Румяный вздохнул и как бы про себя сказал тихо:
— А много в этом доме дорогих вещей.
— Это для твоего крестьянского дома не годится… — ответил
