Под звездою Москвы - Иван Фёдорович Попов

не отступать от принятого решения. И ему удалось выдержать характер до самой последней черты, когда ему оставалось только пассивно ждать неизбежных следствий того поступка, на который ему пришлось мобилизовать все свои силы. Вот в такие-то моменты наступает ощущение, что дальше ничего не надо делать, что уже больше не понадобятся никакие напряжения. А за этим неизбежно следует снижение настороженности; наступает своего рода успокоение; человеку кажется, что он уже совершил то, что надо, и он уже может сказать себе «ныне отпущаеши». Это первая ступень снижения сопротивляемости. Как ее использовать? Вот как: этот ван-Экен настроился на такой лад, что события будут развиваться дальше, не требуя уж больше от него никакой активности, и что судьба сама совершит над ним полагающееся возмездие. И он успокоился. Но, представьте, что в этот момент возмездие не состоится, — человек к нему готовился, а судьба отменила возмездие. В человеке все автоматически уже приспособилось к прыжку, а препятствие убрано, прыгать не надо. Следует нарушение волевой инерции. Разбег сделан впустую. Наступает волевая пауза и дезорганизация. Это вторая ступень расслабления воли. На этой ступени, в минуту волевой паузы, мы можем делать с человеком, что нам будет угодно. Вы понимаете, почему я отменил расстрел? Это для ван-Экена нарушение его волевой заряженности. Он к геройству приготовился, а я ему: пошел вон, твоя гибель нам ненужна и не интересна. Это же полная дезорганизация воли, дорогой полковник! Но этого мало. Моя семнадцатая таблица предусматривает еще нечто. В этот момент, именно в этот момент, я убиваю основную иллюзию, мечту, миф, который двигал волей этого человека. Я преподношу ему известие о том, что шансов на победу нет. У него же все надежды были связаны с тем, что русские устоят под Москвой. И вдруг я наношу этому мифу удар. Это третья и окончательная ступень дезорганизации воли. Я правильно рассчитал, что он даже и не заметит, что в депеше, которую я ему протянул, говорится совсем о другом, — он не прочитал бы даже, если бы я не вырвал ее так скоро из рук, — так он был ошеломлен и удручен. Вот почему я заказал Магуне принести мне безразлично какую депешу. Это тоже предусмотрено в моей таблице семнадцатой. Дальше, он ушел. Он остается один. Он чувствует пустоту… Теперь представьте…

Но полковник перебил Пфлюградта:

— Мне нравится ваша философия, капитан! Это дьявольски психологический расчет! Это философия господина, а не раба. Но все-таки вы, капитан, еще ничего не добились от ван-Экена, а говорите так, как будто он уже сдался.

— Это мы сейчас увидим, дорогой полковник!

— Интересно будет убедиться, дорогой капитан!

Капитан потер руки в большом оживлении в велел ввести Альберта.

— Мне стало жаль, господин ван-Экен, и в особенности я пожалел ваших близких, — причем же тут эти две бедные женщины? Но, впрочем, я не о них хочу с вами говорить, а о вас. Вы можете еще найти себе место в новой жизни. На сотрудничество с нами вы показали себя неспособным, и мы вам теперь такой чести больше не предложим. Но помочь вашим соотечественникам вы еще чем-то можете. Нам в первую очередь нужен хорошо работающий транспорт. Если ваши железнодорожники не будут хорошо работать, мы уничтожим и сотрем с лица земли ваш город. Скажите вашим глупым людям, что в их интересах быть умней и работать лучше. Это же нужно для вашей собственной страны. Мы теперь будем ввозить сюда из побежденной России хлеб, и будем ввозить мясо, и будем ввозить мед, и будем ввозить кожу. Ваши глупцы не понимают этого. Скажите им, только два слова скажите, чтоб они работали добросовестно и быстро. И сделайте это сейчас же. Мне надо на рассвете отправить в Россию эшелоны: там теперь закипит работа по организации нового порядка. Если господин полковник одобрит, то можете сейчас же отправиться на вокзал.

Альберт вначале не совсем понимал, чего хочет от него этот немец. Альберт чувствовал только, что силы его оставляют и что на шее, на груди и на спине у него выступает холодящий и вместе горячий пот. Он оперся о стену и задел рукой висевшую на стене средневековую алебарду. Алебарда загремела, Альберт отпрянул. Ему захотелось: лечь бы, вытянуться бы, и закрыть бы глаза, и забыться бы. Но вдруг его желанья закачались в мечущемся безумстве, — как маятник от одной крайней точки к другой. То ему хотелось броситься на своих палачей, то сейчас же овладевали им деревянеющая тупость и безразличие. То хотелось разбежаться и прыгнуть в окно, а то тянуло опуститься на пол, здесь же, на том же месте, где он стоял. В эту минуту он стал равнодушен ко всему на свете. Его мысли и чувства были опустошены. Но, по мере того как капитан говорил, Альберту казалось, так будто в его душевную пустоту наново входило движение жизни.

Однако по инерции он ответил капитану, что у него только одно желание, одна просьба, чтоб скорее закончили над ним расправу и расстреляли его.

Такой ответ поставил капитана втупик. Он растерянно заерзал на стуле.

Майор расхохотался, не сдержав радости оттого, что капитан провалился со своей научно обоснованной системой подавления воли. Даже полковник усмехнулся. Отвернувшись к окну, он пробормотал как бы про себя:

— Перемените таблицу, капитан, очевидно, ваша семнадцатая вас подвела.

Хохот майора и шопоток полковника напомнили Альберту, что с ним ведется подлая, низкая, бесчеловечная игра холодных самодовольных палачей.

Ненависть, гнев, ярость воспламенили его. Он схватил висевшую у правой его руки алебарду и бросился к столу. Капитан побледнел. Полковник взялся за револьвер. Майор закрылся портьерой у окна, кинувшись вперед к столу, Альберт задел ногой валявшуюся на полу валонскую миниатюру, споткнулся, выронил алебарду и упал в изнеможении на ковер.

Майор подбежал к нему и занес ногу, чтобы ударить.

Но Альберт поднялся. С ненавистью он взглянул на майора. Тот ответил ему взглядом, полным такой же ненависти. Альберт подумал: «Хорошо, господа победители, продолжим игру. Вы играете со мною. Я попробую сыграть с вами.

И сам собою у него сорвался вопрос к капитану:

— Говорите, что вам угодно, чтоб я сделал?

Капитан хотел ответить, но полковник закричал:

— Нет, нет, прикончите, пристрелите этого негодяя.

Но капитан уже торжествовал, что его семнадцатая таблица подтвердила себя и побеждает. Он отвел полковника в сторону и стал просить, умолять дать ему возможность довести опыт до конца. Полковник махнул рукой и предоставил капитану кончать дело, как он хочет.

Капитан спросил Альберта:

— Итак, вы сделаете все,