Под звездою Москвы - Иван Фёдорович Попов
И вдруг Матье почудилось снова, что где-то раздался стон. Он прислушался, — слышно только, как падает капля об пол и как стучит его собственное сердце.
* * *
В кабинете Альберта в это время происходило совещание между капитаном, майором и приезжим полковником.
Полковник был оживлен, возбужден, глаза его горели, жесты были резки, размашисты. Он разговаривал стоя, не желая сесть, не расстегивая плаща и не снимая дорожных перчаток. Он был высок, худощав, смугл лицом и больше похож на француза, чем на немца, да и фамилия его звучала на французский лад, — Летуле.
Майор слушал полковника тоже стоя. Лицо майора было бледно, взгляд растерян, нижняя губа оттянута.
Полковник вручил майору как начальнику гарнизона и железнодорожного узла два письменных приказа командования. Один: «К рассвету сформировать железнодорожные составы для отправления к границе Германии воинских эшелонов, перебрасываемых на русский фронт и прибывающих под командованием полковника Летуле на автомобилях из гарнизонов Северной Франции»; второй: «По сформировании эшелонов сдать начальствование над гарнизоном и железнодорожным узлом капитану Пфлюградту, а самому перейти в распоряжение полковника Летуле, с которым и отправиться на Восточный фронт».
Капитану тоже был вручен приказ о принятии дел от майора при отъезде того на Восточный фронт. Прочитав, капитан сейчас же обошел стол и сел в кресло, за которым перед этим сидел майор.
Но лицо капитана хмурилось, и он держался с полковником нелюбезно. Капитан сразу узнал в полковнике баденца. Как старый пруссак он не любил баденцев. Он их считал «тронутыми французским гниением». К тому же у него была давняя примета, — капитан был суеверен, — коли новое дело начинается через руки баденцев, то надо ждать беды.
Полковник говорил громко и горячо. Он рассказал только что полученные в штабе новости: взятие Москвы ожидается с минуты на минуту; с юго-востока рязанская дорога перерезана; с севера немецкие войска перешли волжский канал, с запада немецкие танки почти в предместьях Москвы; уже виден в бинокль Кремль, уже назначен фюрером парад на Красной площади.
Полковник радовался, что он едет на восток; он говорил о романтике войны, рассказывал о том, что с начала похода в Россию он надоел начальству просьбами отправить его туда, где он мог бы утолить присущую каждому истинному тевтону жажду крови и опьяняющего истребления.
— Я подал десять рапортов и наконец-то добился своего: еду, еду на зов бога войны!
Капитана все раздражало в полковнике. Раздражало, что у полковника смуглое лицо; что у него тонкая талия и не выдается живот, как у самого капитана, раздражало, наконец, что этот баденец говорит так, как шло бы говорить только хорошему пруссаку. Капитан с удовольствием говорил бы такие же звенящие слова, если бы только не было риска, что его самого могут послать в Россию.
Особенно же огорчало капитана сознание, что все отношения в армии, по сравнению с войной четырнадцатого — восемнадцатого годов, усложнились и он теперь не всегда угадывает, как надо держаться. Капитан с начала своей службы в армии был приверженцем взглядов «старогерманцев» — «альтдейтшеров». Он исповедывал только один символ веры: «Германия надо всем миром, а Пруссия надо всей Германией». Быть пруссаком тогда оказывалось вполне достаточным для его карьеры и продвижения по службе. А теперь в дело вмешалась национал-социалистская доктрина, обокравшая, по мнению капитана, основные взгляды «альтдейтшеров» прусских «старогерманцев». Быть просто пруссаком уже теперь недостаточно. Капитану же трудно так искусно жонглировать преданностью постоянно меняющейся доктрине фюрера, как делают молодые офицеры. И вот он, пруссак, вынужден из-за того постоянно уступать дорогу молодым мальчишкам, вроде этого самого полковника Летуле, даже если эти мальчишки и не пруссаки, а какие-нибудь баварцы или баденцы.
«Почему же в самом деле, — думал капитан, — он, Пфлюградт, только капитан и ниже по службе даже этого дурака-майора, а какой-то баденский сопляк Летуле уже полковник.
Так всегда бывало с капитаном: маленькие поощрения по службе его обижали и приводили в бешенство, они только напоминали о неудаче всей его карьеры.
Обозленный и взвинченный такими мыслями, капитан начал докладывать полковнику, что сформировать эшелоны к рассвету не удастся, что среди бельгийского железнодорожного персонала дисциплина расшатана, что всюду брожение, беспорядок, непокорство, отсутствие трепета и страха перед немецкими властями.
Капитану было приятно досадить этим сразу обоим слушателям, и полковнику, и майору, — как бывшему начальнику гарнизона и железнодорожного узла.
— Капитан Пфлюградт говорит неправду, — крикнул майор, — бельгийцев можно заставить сделать все, что мы хотим.
Полковник Летуле одобрительно улыбнулся.
— Очень хорошо, действуйте, майор. Что вы хотите предпринять?
— Я снесу с лица земли весь городишко, если они вздумают саботировать.
Капитан пожал плечами и развел руками. Полковник засмеялся:
— Вы, мой друг майор, прекрасный, видно, парень. Но вы забываете, что мне надо отбыть не позднее, чем на рассвете. А воздействие террором не успеет достигнуть желанной цели так быстро. Положим, вы их перестреляете, но мне-то надо, чтоб кто-то сейчас же начал готовить паровозы и формировать составы из вагонов.
— Ах, чорт возьми, — простодушно сказал майор, — я как-то не подумал об этом.
Полковник Летуле ударил майора перчаткой по плечу.
— Я вас пошлю в огонь, в самые опасные моста, майор; вы должны быть прекрасным рубакой. Но я вынужден просить не вас, а нашего уважаемого капитана помочь мне в данный момент. Что вы предложите, капитан?
Капитан улыбнулся.
— Вам, полковник, хорошо было известно в штабе, что здесь не к месту применялась мягкость и вместе с тем очень часто не использовались в наших целях те элементы из бельгийцев, которые мы могли бы заставить проводить наши предписания.
— Я это знаю, капитан. Но что вы можете сделать сейчас же, в эту же минуту, немедленно же?
Тогда капитан вызвал Магуну.
— Ван-Экен еще не расстрелян, Магуна? Вы, майор, позволите мне распорядиться этим бельгийцем по моему усмотрению? Позволите? Очень хорошо. Благодарю вас, майор. Велите, Магуна, привести ван-Экена сюда.
Но прежде чем Магуна вышел, капитан задержал его и передал ему шопотом еще одно приказанье, добавив к концу громко:
— Посмотрите на ваши
