Богдан Сушинский - До последнего солдата
Но, с другой стороны, не окажись он волею случая на этом плато, вряд ли кому-нибудь другому удалось бы сформировать в Каменоречье такой вот гарнизон. Окруженцы попросту начали бы уходить на тот берег. И многие еще успели бы преодолеть реку до того, как немцы достигли косы. Да и потом, на следующую ночь, еще можно было пробиваться, уходя плавнями, или на плотах, вниз по течению. Но тогда командование не получило бы этого великолепного плацдарма. И некому было бы сковывать здесь сотню-другую немцев.
А раз так, значит, он, капитан Беркут, оказался здесь не зря. Ему, солдату, не много нужно от судьбы. Но, как любому другому солдату, все же хочется верить, что его храбрость, его раны, даже гибель — все это не зря. Что он тоже помог своей армии, что почти такая же невероятная, как второе пришествие Христа, победа, которая в конце концов когда-нибудь наступит, будет освящена и его потом-кровью.
«Нет, Громов-Беркут, — сказал он себе уже более уверенно, — ты действительно все еще жив, а война все еще продолжается. Так что обижаться тебе на судьбу и командиров нечего. Жаль только отца не смог повидать. А надо бы… Как-никак в роду Громовых мы последние. И никого у старика, кроме меня, нет. Невозможно даже представить себе, как он переживал, как мучился догадками относительно того, что же произошло с его лейтенантом-наследником, где он оказался: в окружении, в плену, или, как говорил дед, "в вечном натомсветном фронтовом резерве"»…
Уже засыпая, Андрей услышал, как шумно отворилась дверь комнаты, в которой жили старик и парнишка, потом уловил едва слышимые шаги прокрадывавшегося к его двери человека, легкий скрип петель…
— Спит он уже. Лучше утром напоим. Устал.
Однако голос принадлежал не мальчишке. Обычный женский… Даже как-то по-особому приятно звучащий женский голос.
«Бред какой-то, — мысленно нашептал он себе. — Привык к прокуренной солдатской хрипоте, вот и мерещится…».
И все же снилась ему в эту ночь… женщина. Русоволосая, с распущенными косами, широкоскуло улыбающаяся. В точно таком же сарафане из китайского шелка, в каких ходили молодые приамурские казачки. Стояла она на берегу реки, на косогоре, и улыбалась: незнакомая, неласканная, непонятно как и почему возникшая в его сонном сознании.
— Спите, товарищ капитан? — вдруг ворвался в этот сон чей-то нахрапистый голос.
— Уже не сплю. Что произошло?
— Привидение привел вам, капитан. Персональную тень генерала Манштейна.
— Не понял, — подхватился Беркут, сонно уставившись на неясно вырисовывающиеся тени, представшие перед ним в серовато-синем сумраке рассвета. — Ты, Мальчевский?
— Немецким разведчикам на «язык» достанетесь, если и дальше спать будете вот так, не закрываясь и без личной охраны младсержа Мальчевского…
— Партизанская привычка. В землянках замков не существовало. Так что произошло?
— Привидение, говорю, то самое… — подтолкнул он поближе к командиру несуразную в своей шинельной бесформности тень, — что на первой заставе, у «ворот», воевало. Всю ночь подстерегали. С одной стороны немцы, с другой — мы с Зотовым.
— Так это вы? — обратился капитан к «привидению», на ощупь стаскивая свои сапоги. — Вы палили там двое суток подряд?
— Получается, что я, — неожиданно густым басом ответило «привидение».
— Кто такой? Из какой части?
— Да часть моя теперь далеко, — продолжало оно натужно басить архиерейским каким-то басом. — И остался я там не по приказу командира моей части, а по вашему, личному.
— Моему?! — застыл Беркут с сапогом в руке. — То есть как это — по моему?
— Да вашему же.
— Слушайте, давайте поконкретнее.
— Звонарь я. Рядовой Звонарь. Вы когда, товарищ капитан, прибыли сюда, сразу же оставили меня на прикрытие. Ну, словом, немцев приказали попридержать.
Услышав это, Беркут яростно помотал головой, пытаясь окончательно развеять остатки сна. Он попросту отказывался что-либо понимать.
— Постойте, но ведь я же приказал задержать врага минут на десять. В том случае, если фрицы сунутся сразу же, то есть раньше, чем успеем перекрыть дорогу и наладить оборону.
— Ну, они и сунулись… Двое. На мотоцикле. То ли связные, то ли просто продукты куда-то везли. Я им дорогу на тот свет показал. А в коляске — пулемет, гранаты-автоматы, все, как у немцев положено. Но главное — десять банок консервов, немного галет и бутылка шнапса.
— Во кардинал эфиопский! — возмутился Мальчевский. — Он же там не воевал, товарищ капитан, а нагло жрал-пил, от товарищей своих голодных, непивших, таясь! Знал бы — сразу в расход пустил бы!
— Но пока я все это конфисковывал да за камни относил, пихтура ихняя подвалила, — не обращал на него внимания Звонарь. — Десятка два — не меньше.
— Почему же вы не отошли?
— А куда отходить? Немцев за собой вести?
— Ты лучше про шнапс, от товарищей «зажатый», — пытался вернуть его в «нужное» русло разговора младсерж Мальчевский, однако капитан прикрикнул, и тот умолк.
— Да и не привык я… отходить без приказа. Отучили, — объяснил Звонарь. — Я там пещеру отыскал. В рост не встать, но ползать можно… Три выхода.
— Так-так, это интересно…
— Один прямо на немчуру, приметный. Два других — «змеиные», из-под камней. Ну, немцы меня возле того, приметного, подстерегают, а я выползу с фланга, одного-двух уложу или раню — и под каменья, как пес под лавку. Пробовали сунуться вслед за мной, так я опять же одного успокоил так, что еле его свои за ноги оттащили.
— И так двое суток?
— Немчуры там на все десять хватило бы. Только вот сержант на рассвете прибился, и все гуляния мои с фрицами испортил, говорит: «Очень уж мой капитан видеть тебя хочет».
— Нет, полтора десятка немцев он там отпанихидствовал — это точно. И мотоцикл в расход пущен. Стоит, обгоревший, — охотно подтвердил Мальчевский. — Тут все под орден. Но самому шнапс выдудлить! За такое расстрелять-повесить-утопить — и то мало!
— У немцев этого добра — сколько хочешь, — огрызнулся Звонарь. — Не способен сам в бою «оприходовать», так выменяй за свои сержантские лычки. Что за армия такая? Плюнуть некуда — везде по сержанту.
Обувшись, Беркут наконец поднялся. С высоты его роста Звонарь казался щуплым подростком, на которого кто-то в шутку набросил изношенную, пропахшую всем букетом окопных благовоний шинель.
— Вы хороший солдат, рядовой Звонарь. Настоящий солдат, — сдержанно проговорил он, не зная, как следует по-настоящему благодарить этого бойца. Не выстраивать же ему сейчас гарнизон, собирая его по заставам и подземельям. — То, что вы сделали, это по-гвардейски. Как только соединимся со своими, представлю к медали «За отвагу». За исключительную храбрость и находчивость.
— Это уже дело ваше, командирское. Только вряд ли у них там найдется для меня хоть какая-то медалька, — тихо, взволнованно ответил Звонарь. — Награждать у нас есть кого. Это в окопах пихтуры не хватает, а под наградные всегда находятся. Особенно сержанты, — добавил уже исключительно для Мальчевского.
— Мало того, что шнапс сам выдудлил, так он еще и от медали отнекивается! — изумился младший сержант. — Хотя, конечно, зачем ему медаль?! Ему лишь бы втихомолку обжираться.
— Так что дозвольте отбыть на заставу, — в упор не слышал его Звонарь. — Я их, егерей нестреляных, еще немного понервирую.
— Вы опять хотите вернуться туда?! — удивленно уставился на него Беркут. — Не скрою, штык-другой в той пещерке нам бы не помешал. Но сегодня немцы наверняка подбросят подкрепление. И начнут загонять нас в подземелье.
— Ничего, один ход, тот, что поближе к вам выводит, оставлю про запас. Немцам открою только два. Воевать есть чем. Там остались пулемет, шмайссеры. Жратвы бы чуть-чуть выдали мне сухим пайком, и…
— Ему еще бы жратвы, тля музейная! — изобразил возмущение Мальчевский. — Провиант двух немецких батальонов сожрал втихомолку и все ему мало!…
— Ничего-ничего, старшина Бодров накормит, выдаст паек, — скороговоркой разрешил эту проблему капитан, считая, что не она сейчас важна. — Но вы уверены, что сможете еще продержаться? Твердо решили пойти на такой риск?
— Чего ж… Если прикажете.
— «Если прикажете…»! Приказать нетрудно. Поймите, для нас очень важно, чтобы кто-то остался там, у самых «ворот». Кто бы первым встречал немцев, отвлекая их на себя, сбивая с толку, и в то же время предупреждая нас. Тем более что местечко вы себе подыскали славное, из которого немцам вас не выковырять. Подыскать вам еще одного добровольца?
— Только не меня! — сразу же, отвел свою кандидатуру Мальчевский. — Чтобы я, да с таким жмотом…
Звонарь помолчал, переступил с ноги на ногу, громко вздохнул, словно ему приходилось решать какую-то очень трудную житейскую задачу.
