Богдан Сушинский - До последнего солдата
— Только не меня! — сразу же, отвел свою кандидатуру Мальчевский. — Чтобы я, да с таким жмотом…
Звонарь помолчал, переступил с ноги на ногу, громко вздохнул, словно ему приходилось решать какую-то очень трудную житейскую задачу.
— Не надо никаких добровольцев. Я один привык. Тесновато там вдвоем, — мрачно проворчал он. — Лучше уж одному.
— Воля ваша, рядовой Звонарь. Если вы так решили…Один — значит один. Мальчевский, к старшине его. Выдать пару банок консервов, сухарей, словом, что сможете…
— Остальное немцы шнапсом отпайкуют, — проворчал Мальчевский, все еще не в состоянии простить Звонарю его «алчности».
— Что, Звонарь? — спросил капитан, видя, что на пороге солдат замялся. — Есть еще какие-то просьбы? Или, может быть, передумали?
— Есть. В случае чего… узнайте в штабе адрес. Напишите моим… Об этом, ну… что, мол, хотели к медали представить. Или просто: воевал, как полагается. Храбро, значится. Но лучше сообщите, что чуть было не представили…
— Отыщу. Сообщу. И обязательно представлю. Желательно — живого.
— Да нет, ни к чему меня, в натуре, представлять не нужно. Только нервы себе портить. Таких, как я, вшу лагерную, к наградам не представляют.
— Вы что, были под судом?
— Боже упаси, — нервно улыбнулся Звонарь. — Это у меня поговорка такая. Дружок подарил. Ну, я пошел… «Отпайковываться шнапсом», — добавил он исключительно для Мальчевского, с которым явно не собирался сходиться характерами.
22
— Мальчевский, кто это там плавни расстреливает?! — спросил капитан, выбежав из штольни, где он только что закончил осматривать наспех оборудованный в довольно просторной, и в то же время как бы разделенной на три отсека выработке подземный лазарет.
— Сезон королевской охоты, — с убийственным спокойствием ответил младший сержант, устроившись на подстилке из сена, возле остывающей полевой кухни. — Немец вальдшнепы на поминки заготавливает.
— Что за балагурство? Берите двух бойцов — и быстро проверить, что там происходит. Наших в плавнях не должно быть. Значит, кто-то прорывается.
— Был бы приказ, отцы-настоятели, — неохотно расставался со своим лежбищем младший сержант. — Повелят — исполним. Вы двое, рысаки неаполитанские… — по очереди указал пальцем на артиллеристов из группы старшины Кобзача, которые, вернувшись с дальнего поста, доедали то, что повару удалось наскрести.
— Чего тебе? — проворчал один из них.
— Хватит овес переводить. Быстро за мной!
— Так ведь поесть же нужно.
— На ходу, как сам главврач армии рекомендует. Лучше усваивается. Да ты не за котелок, ты за автомат хватайся, нахлебник монастырский!
— Ох, и поганый же ты на язык, сержант, — сокрушенно покачал головой морщинистый, в летах солдат, на усах которого каши оставалось значительно больше, чем попадало в рот.
Видя, сколь неуклюже и неохотно тащится этот боец за Мальчевским, Беркут, недолго размышляя, сам бросился к склону плато, уже на окраине плавней обогнал обоих солдат, и, поравнявшись с младшим сержантом, сказал:
— По-моему, это палят у охотничьего домика.
— Похоже.
— Тогда давайте так: мы с этим парнем…
— Дзохов, — подсказал Мальчевский. — Великий воин Абхазии.
— Так вот, мы с ним возьмем левее домика, со стороны степи. А вы со своим «нахлебником» заходите со стороны реки. Только не очень петляйте.
— Как слоны, напролом пойдем.
— Судя по перестрелке, дело движется к развязке. Когда будем приближаться, побольше крика: «Вперед! В атаку!» и все такое прочее. Пусть думают, что нас много.
— Что-что, а кричать мы умеем, — согласился Мальчевский. — Полвермахта криком распугали.
Перебегая от одного островка камыша к другому, пробиваясь через заросли ивняка и еще какой-то болотной поросли, Беркут и Дзохов добрались до охваченной предвечерними сумерками рощицы и, уже прячась в ней, заметили несколько немцев, спускавшихся по поросшему карликовым лесом и усеянному камнями склону.
«Значит, те, кого они преследуют, — в домике, или возле него, — быстро уяснил для себя ситуацию капитан. — И отходили туда, отстреливаясь».
Беркут отстучал густой заливистой очередью по ближним к нему серо-зеленым фигурам, метнул гранату и, крикнув: «В атаку! За мной! Огонь!», снова прошелся очередью по жиденькой цепи. Его команды тотчас же подхватил Дзохов. Откуда-то из-за домика, вслед за своей порцией свинца, прокричали что-то воинственно-нечленораздельное Мальчевский и его спутник. И сразу же до капитана донесся крик кого-то из вражеских командиров:
— Назад! Засада! Отходить! Всем отходить!
Пока под градом пуль Беркут чуть ли не на четвереньках продвигался к домику, Дзохов, поддерживаемый огнем группы Мальчевского, отчаянно бросился наперерез отступающим. Андрей успел заметить, как, то ли ранив одного из них, то ли просто настигнув, Дзохов схватился с ним в рукопашную, сбил с ног и оба исчезли в кустарнике.
Уже из-под окна домика капитан, как мог, прикрывал его огнем своего шмайссера, и был удивлен, услышав, что прямо у него над головой стреляет еще кто-то, из пистолета.
— Эй, парень, гранаты у тебя не найдется? — спросил он, вставляя в автомат последний рожок.
— Откуда ж она у меня? — проговорил в ответ испуганный девичий голосок. — Есть автомат. Но я не умею как следует…
Немец отметился очередью прямо под подоконником, на несколько сантиметров выше головы Беркута и на столько же — ниже руки стрелявшей. Она взвизгнула, и капитан почувствовал, что что-то обжигающе-металлическое оказалось у него за воротом шинели.
— …Объясните, как следует стрелять из него? — почти прошептал все тот же испуганный голос.
— «Как следует» — я тоже не умею.
— Ой, мой пистолет!…
«Уже за моим воротником», — понял капитан, однако доставать его было некогда. Переметнувшись к углу дома, он крикнул своим, чтобы отходили. Потом еще раз успел скомандовать: «Ложись» и, упав за углом, только чудом спасся от целого роя осколков не долетевшей до окна гранаты.
— Живая?! — ворвался он в дом еще через несколько секунд.
— Кажется, да! Автомат вон там, возле майора. Откуда вы только взялись? Я уж думала: все!
— Интереснее узнать, откуда взялись вы, вместе со своим майором? — последнюю очередь Беркут выпустил уже наугад, по гребню довольно крутого склона.
Немцы отступили, однако он понимал, что это ненадолго. Через несколько минут они хлынут сюда снова, но уже попытаются отрезать их от косы.
— Извините, но это скорее ваш майор, а не мой, — голос девушки значительно окреп, и Беркут открыл для себя, что он довольно приятный. Хотя в нем уже улавливались нотки возмущения. — Его занесли ко мне в дом, когда немцы вот-вот должны были войти в село. Обещали вернуться за ним, как только найдут машину. Но потом им уже, видно, было не до машины. Или же просто сбежали, не желая возвращаться за своим командиром.
— Ну, в это трудно поверить, чтобы красноармейцы вот так вот, взяли и бросили командира… — попытался оправдать неизвестных ему бойцов Беркут. — Что-то произошло, как-то не так сложились обстоятельства.
Майор горемычно простонал, однако это был стон в бреду. Когда Беркут окликнул его, раненый не отозвался.
— Так вы не медсестра?
— Можете в этом не сомневаться.
— И не намерены больше ухаживать за этим офицером?
— Представьте себе, не намерена, — с вызовом ответила девушка. — Никакого желания, тем более что и получается это у меня кое-как. Надеюсь, у вас в отряде есть какой-нибудь медслужащий?
— К сожалению, нет.
— Значит, совсем худо. Когда майора занесли в мой дом, он был ранен только в ногу. Это еще куда ни шло. Солдаты обещали вернуться, но пока я перевязывала, на улице уже появились немцы. А я ведь учительница. У меня и сарая подходящего возле дома нет, то есть спрятать его негде было.
— И где же вы его все-таки спрятали?
— Стыдно признаться, но пришлось под койку, как в старых водевилях прятали любовников. Узнал бы кто-нибудь в селе…
— Стыдно, говорите? А вы хоть понимали, что если бы немцы обнаружили у вас раненого офицера, дом бы сожгли, а вас повесили?
— Вы так думаете? — испуганно спросила учительница. — Не взирая на то, что я учительница и делала это из гуманных побуждений?
В ответ Беркут лишь грустновато рассмеялся. Вряд ли он мог признаться, что, направляясь сюда, в тайне рассчитывал, что к болоту пробился кто-нибудь с правого берега. Вчера ночью телефонист доложил ему, что связь с правобережьем на какое-то время ожила и что из штаба сообщили: «Попробуем помочь вам с воздуха».
Что под этим подразумевалось, капитан не знал, однако сама эта весточка порождала надежду. Ту надежду, которая только что развеялась вместе с голосом обычной тыловой женщины.
