Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров - Юрий Васильевич Бондарев
– Есть разница между необходимостью и возможностью, – проговорил Мельниченко и поднялся. – Какое ваше решение, товарищ майор?
Градусов опять побарабанил пальцами по столу.
– Да, капитан, есть разница! Вчера первый взвод прекрасно показал себя: в самую тяжкую минуту этот… из студентов, Полукаров… бросил товарищей, ушел греться, трудно ему стало! Были и у меня такие, как Полукаров, в тяжкие минуты не жалел, не щадил, а потом с фронта письма присылали, благодарили! Никого по головке не гладил, а в каждом письме после первых слов – «спасибо». Именно спасибо!
Опершись, Градусов с кряхтеньем встал из-за стола.
Был он плотен, широк, с короткой сильной шеей – о таких говорят: «крепко сшит», – и если бы не живот, слегка оттопыривающий отлично сшитый китель, фигуру его можно было назвать красивой той немолодой красотой, которая отличает пожилых военных.
– Мы должны приучать людей, капитан, к строгому выполнению приказа. Занятия – это то же выполнение приказа. Вот так, товарищ капитан! – Он отогнул рукав кителя, взглянул на часы, игрушечно маленькие на его широком запястье, покрытом золотистыми волосами. – Ровно через час поднимите взвод! Без всяких колебаний! Кстати, я сам буду на занятиях. Вы свободны.
Взвод был построен на бугре, в двух километрах от города, где начиналась степь – по ней волнами ходила поземка, вокруг шелестел снег, завиваясь вихорьками.
У преподавателя тактики, полковника Копылова, на морозе заметно индевели стекла очков.
Курсанты – с катушками связи, буссолями, стереотрубой, лопатами – стояли, переминались в строю; непросохшие шинели влажно топорщились; лица заспаны, бледны, помяты; иногда кто-нибудь, сдерживая судорогу зевоты, кусая губы, глядел в синее пустынное небо, вздрагивал; у иных на лицах выражалось рассеянное любопытство к усталости своих мускулов: курсанты поднимали плечи, сжимали в кулак и разжимали пальцы. На левом фланге у Вити Зимина то и дело клонилась голова, и, когда Копылов сказал: «Наша пехота прошла первые рубежи», – Зимин, клюнув остреньким носом, будто в знак согласия, встрепенулся и, широко раскрыв глаза, глянул на полковника Копылова недоуменно.
Из блистающих под солнцем далей донесся гудок паровоза. Послышались голоса:
– А танкисты далеко уже…
– Я что-то никак не согреюсь. Шинель – кол!..
– Люблю занятия в поле в этакую благодать! Особенно когда шинелишка сухая. Веселее как-то…
Засмеялись.
В задних рядах курсанты топали ногами, терли уши.
– Закаляют нас.
– Товарищи курсанты, разговоры прекратить!
Лейтенант Чернецов, дыша паром, опустил глаза.
В снежной дали, над застывшей до горизонта морозной степью, возник, пополз лиловый дымок паровоза. Все смотрели в ту сторону.
– Товарищи, товарищи, прошу внимания! – Копылов снял очки, покашлял, подул на стекла.
С нахмуренным, малиновым от холода лицом Градусов подошел к строю, сурово, цепким взглядом провел по взводу.
– Товарищи курсанты, надо слушать преподавателя, а не глядеть по сторонам!
«Хмурьтесь, майор, хмурьтесь сколько угодно, – думал Мельниченко. – Но вряд ли ваши команды сейчас помогут». Это равнодушное внимание передних рядов и эти невеселые остроты левофланговых безошибочно показывали: курсанты понимают, что сегодняшнее занятие по тактике – не занятие, нужно попросту два часа в мокрых шинелях пробыть в поле на морозе, ибо офицеры выполняют расписание.
Но так или иначе, приказ идти в поле был отдан, и теперь его не отменишь.
– Дмитрий Иванович, можно вас на минуточку? – вполголоса позвал Мельниченко преподавателя тактики.
Копылов, немолодой худощавый полковник с аккуратно подстриженной бородкой, все дул на очки; посиневшие его губы скованно округливались, бородка сплошь побелела от инея.
– Вы меня, Василий Николаевич? – спросил он, подняв острые плечи. – Да, да, слушаю…
Капитан, подойдя, проговорил негромко:
– Дмитрий Иванович, пусть это вас не обидит, разрешите мне провести практическую часть занятий. Именно практическую. Ужасно замерз, и курсанты замерзли…
Полковник Копылов взглянул смущенно.
– Это любопытно. Следовательно, я вам уступаю урок тактики?
Он вынул платок, махнул им по стеклам очков, кашлянул в бородку, пар окутал ее, как дымом.
– Н-да, – проговорил он шепотом, – кажется, сегодня не совсем получается… Занятия-то можно было того, перенести, что ли. Нехорошо как-то…
Глядя на озябшие пальцы Копылова, протиравшие очки, капитан сказал:
– Поздно, добрый вы человек.
– Нет, я не возражаю, пожалуйста, Василий Николаевич, право! – поспешно заговорил Копылов. И, обращаясь к взводу, добавил тотчас: – Товарищи курсанты, вторую часть занятий проведет командир батареи.
– Курсанты Дмитриев, Зимин, Полукаров, Степанов, ко мне! Взвод, слушай приказ! – отчетливо подал команду капитан, поворачиваясь к строю. – Противник отступает в направлении железнодорожного полотна. Наша пехота прошла первую линию вражеских траншей, ее контратакуют танки противника. Мы поддерживаем сто тридцать пятую стрелковую дивизию, вошедшую в прорыв, двести девяносто девятый полк. Вам, Дмитриев, занять энпэ в районе шоссе, немедленно открыть огонь. Срок открытия огня – двадцать минут. Курсант Полукаров остается со связью. Курсанты Зимин и Степанов, взять катушку, буссоль и стереотрубу. Шагом марш!
– Одобряю ваши действия, – густым басом произнес Градусов и отвернулся, пошел к «виллису».
Все трое с лопатами, буссолью, стереотрубой двинулись в степь, змеившуюся поземкой.
Полукаров, присев на корточки, заземляя телефонный аппарат, втискивал с трудом железный стержень в снег.
– Рукавицы! Рукавицы прочь! – скомандовал капитан. – Кто же работает со связью в рукавицах?
Полукаров зубами сдернул рукавицы, схватил железный стержень и словно обжегся. Он сидел на земле, вздрагивая, дышал на закоченевшие руки, и Мельниченко приказал неумолимым голосом:
– Окапывайтесь!
Полукаров, стиснув зубы, ударил лопатой в ледяной наст – он захрустел и не поддался.
– Мерзлая. Не берет! – с усилием выговорил Полукаров, как-то дико озираясь на капитана.
– Кайлом долбите! Взво-од, за мной! Бегом ма-арш! – скомандовал капитан и побежал в степь, где отдалялись трое курсантов на искрящемся пространстве.
Холодный воздух будто ошпарил лицо, перехватил дыхание, как спазма.
– Шире ша-аг!
Люди двинулись за ним с мрачным, недовольным видом, он заметил это. Надо было согреть людей, держать их все время в непрерывном движении, в возбуждении – это было для них сейчас самое главное. Топот сапог, скрип снега звучали за его спиной, и капитан слышал дыхание людей, их полунасмешливые возгласы; никто еще до конца не понимал, почему он взял у Копылова этот час занятий.
Алексей Дмитриев, Степанов и Зимин шли скорым шагом, почти бежали. Связь разматывалась. Тоненькая фигурка Зимина была наклонена вперед, он спотыкался, преодолевая тяжесть катушки. Дмитриев хрипло повторял команду:
– Вперед! Вперед!..
Шинели, обмерзшие на морозе, стояли колом, на них застыла корка льда, мешающая движению.
Догнав Дмитриева, капитан спросил:
– Сколько вы двигаетесь?
– Пять минут.
Капитан быстро взглянул вперед. Из-за дальних холмов синеватой стрелой выносилось
