Теодор Вульфович - Ночь ночей. Легенда БЕНАПах
— Знаете, почему испанские гранды всегда обращались к крестьянам на «вы»? И по привычке, кажется, до сих пор так обращаются? Знаете?
— А правда?.. Почему?
— Потому, что не только гранд, но и крестьянин всегда носили при себе шпагу. Вот откуда выросла испанская вежливость по отношению к крестьянину. Так что любой национализм, антисемитизм в том числе, на фронте всегда имел свою боевую специфику. Но никогда не увядал.
XII
Ночь ночей
Ординарец попросил разрешения переночевать в общей землянке. Забрал гитару и ушел. Скорее всего, накатился чей-то день рождения… — здесь лучше всего было бы не вникать… Командира взвода разбудил посыльный из штаба:
— Боевая тревога. Форма один. Приказ… Батальон выходит через двенадцать минут. Полным составом. Без техники. В пешем строю, с легким стрелковым оружием и гранатами. Боеприпасы обязательно… Вам записка из штаба…
— Да-да… — ответил с оттенком бодрости. — Положите вот сюда, на стол…
Посыльный выбежал, и взводный тут же упал обратно в СОН. Камнем… Там он хотел… хотел поскорее догнать… Блуждал, кидался, но никак не мог найти то, что только что, вот на этом самом месте, виделось, звучало, было… Он упорствовал и искал…
Я ни на кого не сваливаю, не открещиваюсь. За все готов нести ответ. За свое и чужое. Если я к этому чужому был причастен хоть сколько-нибудь.
Записная книжка взводного.Проснулся, как не спал, с ощущением непоправимой беды: «Ма-ма родная! Ну, как же… Ну-у-у… с прицепом!.. Ведь ухнул туда, как в проран… Кто создал ВРЕМЯ? Кто ему хозяин? Кто знает, сколько минут он проспал — одну или тысячу?.. А может быть, он вовсе не опаздывал, а мчался с опережением… Но в другом направлении?.. Стоп! Он проспал боевую тревогу, не поднял взвод: «Ты получишь все, что заслужил» — опоздать к месту, назначенному в приказе, проворонить бой… Заставить других сражаться за тебя и, может быть, погибнуть… Это трибунал. Вышка…»
Они уже опаздывали на восемнадцать минут — батальон, по всей видимости, рванул в темноту. Восемнадцать минут — это около двух километров. Теперь их не догнать…
Провал…Ночь хоть глаза коли, спасибо Васе Курнешову: в записке оставил координаты и приблизительный расчет времени выхода на линию обороны — в район «Кирп. мельницы».
История с этой мельницей на Висленском плацдарме осталась в памяти комбата Беклемишева навсегда. Он вспомнил ее в разговоре незадолго до смерти и хмыкнул. Хмыкнул он в году одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертом, а произошло событие в конце сорок четвертого. Сорок лет спустя.
Противник внезапным ударом прорвал передний край и пытался выйти через район расположения танкового корпуса к Висле… В такой ситуации расстрел за опоздание в самый раз. Командир поднял взвод по тревоге с ощущением тяжелой и непростительной вины. Никого не подгонял. «Марш в десять-двенадцать километров, полная готовность к встречному бою в темноте… Про гранаты не забыть, осветительных ракет побольше, а то у них этих ракет всегда навалом, а у нас всегда «остались на складе»…» Сам решил: «Все равно хана, а потому…» — холод овладел им, внутри водворилась напряженная тишина… «Вот сейчас проложу, как прорежу, трассу к месту назначения, а какая там будет оборона или встречный бой — посмотрим на месте… И, может быть, если хоть чуть повезет, взвод сможет сократить разрыв с батальоном во времени минут на десять. А не догоним, то, может быть, враг выручит — в сумятице боя чего не бывает: может, мы подкатимся как раз в самый критический момент, как в кино, когда уже и надеяться не на что; а может, и прощать будет некому… да и некого…» Он сказал:
— Как только сделаю расчеты, сразу выходим.
Солдаты и сержанты понимали, что их командир дал какую-то промашку и не простую, а всякая промашка командира влечет за собой тяжелое искупление для всех… Они ценили своего командира как раз за предусмотрительность и привыкли надеяться на него… В расположении батальона было пустынно. Редкие часовые переговаривались в отдалении. Тьма стояла предательская, полная. Он зажег большой свет от аккумулятора и засел за работу. Безнадежность положения глухой стеной отделила его от всего остального мира… Представил себе рельеф — подъемы, спуски, возможные преграды. Стал рассчитывать и записывать азимуты, измерял протяженность отрезков будущего движения, определял возможные обходы. Старался избегать отвлечений от прямой — «не ошибиться ни на йоту». Оставалось переложить все отрезки предстоящего пути в метры, метры в пары шагов — записать все очень крупно, чтобы в темноте при малой подсветке можно было разглядеть, не ошибиться!.. Да сделать еще то, что почти никто не делает: учесть и строго выдерживать магнитное склонение для этой местности… Склеенные листы немецкой карты лежали перед глазами: там все было намного точнее (офицеры шутили: «Немцы делали карты для себя, а мы для того, чтобы напрочь сбить с толку противника»)… Сержанты увели взвод на опушку и там ждали командира. Только ординарец притаился где-то поблизости за дверью… «Батальон уже через два часа будет сражаться с врагом и проклинать его, недотепу; а взвод со своим командиром будет колупаться в ближайших оврагах и перелесках… Влип! Еще как влип!»
Записи были готовы, снаряжение и оружие — тоже. Ординарец был похож на взведенный курок. И вот тут началось… Двигаться пришлось в полной темноте. Такие непроглядные ночи и осенью редки. Да еще начал накрапывать скользкий дождичек, как намыленный. Все вместе могло бы называться «засранным невезением», но взводный таких определений тщательно избегал… Справа двигались два счетчика; слева тоже два — мерили пройденное расстояние парами шагов — самые надежные и грамотные ребята; впереди охранение с одним счетчиком (контрольным) и одним связным: главное, не сбиться с направления и не сделать ни одной ошибки… Командир, помощник и ординарец двигались в центре. С ними шесть автоматчиков, два пулеметных расчета и две радиостанции с обслугой. Остальные сзади (они же тыловое охранение). Шли форсированным шагом, но теперь главным была не скорость, а точность. По команде и световому сигналу все останавливались: делили на три, получалось среднепройденное расстояние в метрах; двое накрывали командира плащпалаткой, он зажигал фонарь, делал небольшие замеры, наносил на карту, проверял по компасу, снова определял направление и сообщал командирам групп — теперь главным становилось чутье и всем двигаться, хоть и порознь, но так, чтобы ощущать себя единым организмом… Уже попривыкли, даже освоились, приободрились, работали четко. Но вся эта предусмотрительность и слаженность не помогли бы, если бы не было толики везения… А оно было… Оставалось: те спугнуть его, работать и надеяться. Командир так и делал. А еще проговаривал про себя то, что никто из окружающих не мог услышать. Даже догадаться не мог, что такое быть может. И звучало ОНО приблизительно так:
«Прорвал там враг наши позиции, не прорвал… СИЛЫ МОГУЧИЕ, НЕИСПОВЕДИМЫЕ, ДЕРЖИТЕ ВЗВОД И МЕНЯ КРЕПЧЕ КРЕПКОГО… НЕ ДАЙТЕ ОСТУПИТЬСЯ… ЧТОБЫ ВСЕМ ХВАТИЛО СИЛ СВОИХ… И ЕЩЕ: ЧТОБЫ КТО-НИБУДЬ ПОМОГ… ЧТОБЫ НИ ОДИН ИЗ НИХ НЕ СГИНУЛ, НЕ ПОГИБ… НЕТ, НЕТ И НЕТ — НЕ ДАЙ И НЕ ПРИВЕДИ… ПОМОГИ ВЗВЕСТИ ЭТИХ ПАРНЕЙ К СТЕНАМ ЗАДРИПАННОЙ МЕЛЬНИЦЫ, ОТ КОТОРОЙ ТАМ, НАВЕРНОЕ, «НИ КИРПИЧА» НЕ ОСТАЛОСЬ… КТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ, КАК БЫ ВЫСОКО НИ НАХОДИЛСЯ, ПОМОГИ ХОТЬ ЧУТЬ — ОСТАЛЬНОЕ МЫ САМИ… ПОМОГИ… — ЗА МНОЙ НЕ ПРОПАДЕТ, НЕ ЗАРЖАВЕЕТ СПРОСИ У КОГО ХОЧЕШЬ».
А потом, уже на другом километре, добавил:
«СИЛЫ НЕБЕСНЫЕ, ПОГРУЖЕННЫЕ В ЭТОТ ГУТАЛИНОВЫЙ МРАК, ПЕРЕПУТАЙТЕ ТАМ, У НИХ, ВСЕ КОНЦЫ И НАЧАЛА… И ПУСТЬ БУДЕТ РАССВЕТ… ПУСТЬ ПРОНЕСЕТ НЕЛЕГКАЯ…»
Про говор не мешал ему ничуть ни работать, ни думать… Время летело, как обезумевший табун.
* * *…Уже все они, мокрые, в пару, вытягивались пошире в цепь, чтобы не промахнуться, не пропустить эту, где-то здесь поблизости находящуюся мельницу или ее остатки — место назначения и возможная линия обороны всего батальона… Но поблизости ни одного выстрела, ни единой души… Ни окрика, ни шороха — не могли же они все так мастерски укрыться?.. Ни одного часового — что они, взбесились?
Без охранения!.. Продвигались вперед затаенно, на ощупь, уже как в разведке… Здесь можно было ждать любой неожиданности… Пустота! Только в отдалении шел не больно-то горячий бой и виднелись вспышки разрывов.
Впереди сразу двое закричали в голос:
— Стена!! — Так, наверное, на колумбовом корабле вопили: «Земля!»
Продвинулись вперед, и командир уперся руками в кирпичную стенку — ощупал ее… действительно полуразрушенная стена. Снова закрыли его плащпалаткой, проверил по карте — точность оказалась невиданная — «опять не поверят и станут слагать дурацкие легенды…» Стена разрушенной каменной мельницы — ошибки быть не могло (в округе не числилось ни одного каменного строения, кроме этого).
