В. Подзимек - На всю жизнь (повести)

Подняв руку, я хотел подозвать официанта. Но подполковник заказал еще два пива. Потом он меня как бы мимоходом стал расспрашивать, как готовят у нас в столовой, что говорят о пище солдаты, все ли было в порядке с зимней формой одежды и о многом другом. Но и он не умел лгать и притворяться. Он напрасно старался скрыть от меня, насколько его беспокоит вопрос — не ухудшилось ли в части материальное обеспечение личного состава после его ухода в запас.

Я ушел уже во второй половине дня, и непосвященные люди могли бы подумать, что вместо того, чтобы работать в части, я болтаюсь по ресторанам.

Вернувшись, я сказал Ванечеку:

— Все в порядке. Он хочет на ней жениться, но вовсе не из-за питания. Называет ее Марушкой. Остальные подробности он с удовольствием тебе сообщит в любое время. А мне следует научиться разбираться, когда политработник помогает другому, а когда лезет туда, где ему нечего делать. Что же, это святая правда…

Невесту, то есть Новакову, я встретил двумя днями позже у магазина самообслуживания. В связи с тем, что по отношению к ней моя совесть была не совсем чиста, я думал, что мы ограничимся лишь взаимными приветствиями. Однако мы не ограничились ими.

— Казалось бы, в таком маленьком городке, как Милетин, люди должны встречаться каждый день, а я вас здесь вижу впервые, — улыбнулась она.

— Вы не сердитесь, что я вас вытащил сюда? — спросил я.

— Не сержусь, — откровенно ответила она. — Но даже если бы и сердилась, вы не должны были бы ни в чем себя упрекать. Все равно рано или поздно я приехала бы к своим внукам. Я бы не выдержала. А вы ускорили мое решение, и за это я вам благодарна.

Ее слова обрадовали меня.

— Я здорово посмеялась, когда Енда рассказал, как вы встретились с ним за обедом в Народном доме.

— Я знаю, что выглядел смешно.

— Совсем нет. Даже очень мило, — обрадовала меня Новакова вторично. Потом серьезно спросила: — Скажите, товарищ поручик, люди, наверное, смеются над нами, не так ли?

Я ответил, что не вижу причин, почему люди должны смеяться над теми, кто хочет вступить в брак.

— Ну что вы! В нашем-то возрасте? Нам следовало бы думать о смерти.

— Если бы товарищ Кадлик слышал вас, он бы вам задал.

— Я знаю. Он очень серьезно относится к этой свадьбе! — Новакова звонко рассмеялась, и смех удивительно омолодил ее.

Прощаясь, она сердечно пожала мою руку и добавила:

— Мы будем рады, если вы зайдете к нам в гости.

Зимний период обучения перевалил на вторую половину, и я почувствовал, что мне становится легче дышать. Не потому, что каждый день с утра до вечера не было вопросов, которые надо было решать, а в связи с тем, что моя работа превращалась в стройную систему. На занятиях по боевой подготовке я отваживался появляться и без Индры и совсем не выглядел там зрителем. Командиры рот и политработники постепенно привыкли к тому, что мои замечания имеют смысл и их учет в большинстве случаев идет на пользу делу.

Я научился определять, готовились ни командиры взводов и рот к занятиям или только импровизируют. Особенно непримиримо я относился к формализму в соревнованиях по нормативам.

Для Лиды также закончился период, когда все, за что бы она ни бралась, приносило ей одни неприятности. Выполняя обязанности, которые обычно поручают начинающим учителям, она также сумела добиться некоторых успехов. Окружающие же, конечно, заметили ее хорошие качества. Казалось, наша жизнь вошла в спокойное русло.

Проверка из дивизии подтвердила, что мы находимся на правильном пути. Рота поручика Логницкого уверенно шла к тому, чтобы стать отличной. Боевые стрельбы она сумела провести на высоком уровне. Это стало известно в дивизии, и начальник политического отдела не преминул спросить у меня, что я сделал для распространения передового опыта. Почувствовав, как у меня краснеют уши, я признался, что ничего не сделал.

Действительно, это должно было прийти мне в голову, сердился я сам на себя. Правда, меня немного утешило, когда я узнал, что разговор начподива с заместителем командира полка по политической части был еще более серьезным.

У нас не было причин волноваться и за роту надпоручика Красы. Видимо, прокурорша крепко взяла его в руки. Прошел слух, что он скоро женится, хотя сам Краса это решительно опровергал. В кафе он уже не засиживался, а если иногда и заходил, то стоя выпивал свое пиво и уходил. К удивлению, его авторитет у подчиненных нисколько не снизился, и солдаты, как и прежде, готовы были за ним в огонь и в воду.

Больше всего нас порадовало то, что дела в роте Моутелика изменились к лучшему.

Командир роты Моутелик и замполит четарж Едличка постепенно превратились в неразлучную пару, и Моутелик вроде забыл про свои старые жалобы на неспособность Едлички. Командир роты уже не засиживался по вечерам в своем кабинете и часто уходил даже раньше, чем остальные офицеры. Обычно из-за того, что ему нужно было забирать из детского сада свою пятилетнюю дочку Яничку, когда жена задерживалась на собрании или из-за неотложной работы.

Индра, Ванечек и я, увидев Моутелика, уходившего домой после окончания рабочего дня, были очень довольны. Ведь это означало, что обстановка в роте стабилизируется, а ее командир начинает успешно справляться со своими обязанностями. Мы убедились также и в том, что Едличка — недавно еще сугубо штатский человек, для которого было несчастьем отдавать кому бы то ни было приказы, — сейчас уже не сомневался в смысле обязанностей, установленных законами и предписаниями. В отсутствие Моутелика он командовал в роте твердой рукой. Моутелик в разговорах часто подчеркивал, что его жена на фабрике пользуется большим авторитетом, и если батальону что-либо понадобится, то она легко все сможет организовать. Однажды он таким те образом высказался и перед Индрой, который поставил его на место заявлением, что до сих пор всегда было наоборот. Фабрике довольно часто было необходимо что-либо от гарнизона, и трудно даже вообразить, что в будущем станет иначе.

Когда мне приходилось встречать Моутеликову, убегающую на работу, она никогда не забывала ответить на мое приветствие, тепло улыбнуться и добавить какие-нибудь приветливые слова. Я пришел к выводу, что многое зависит от того, как складывается обстановка в семье, потому что это отражается на работе человека, и Моутеликовы служат этому хорошим примером, в чем и я сыграл немаловажную роль.

Утром офицеры батальона разошлись по своим группам для проведения политзанятий с солдатами и сержантами. На этот раз я не проводил политзанятия, так как большинство слушателей моей группы были заняты по службе в карауле, и политзанятия пришлось перенести на другой день.

Я решил использовать такую возможность и сделать то, что я уже давно собирался сделать — пойти, послушать, как проходят занятия в других группах.

Первым, к кому я зашел, был поручик Моутелик. Семинар шел полным ходом, в разгаре была дискуссия. Имея кое-какой опыт проведения политзанятий, я сразу же определил, что все идет отлично. Моутелик был хорошо подготовлен, солдаты уже пришли к правильным выводам, к которым их неустанно подводил командир роты. Я испытывал большое желание спросить у них, почему они не руководствуются этими выводами на практике, если им все так ясно, но рассудил, что этот вопрос должен быть задан прежде всего Моутелику. А также Индре и мне.

Затем я осчастливил своим присутствием группу надпоручика Красы. Если бы у каждой роты была своя рекламная визитка, то в данном случае она звучала бы так: «У Красы все прекрасно». Здесь не было страстных дискуссий, потому что надпоручик Краса задавал вопросы. После каждого вопроса вырастал лес рук, и он кого-нибудь вызывал. К ответам, которые мы слышали, вряд ли можно было что-либо добавить. После одного из вопросов, когда снова вызвались отвечать почти все, я опередил Красу и вызвал одного из солдат раньше, чем это успел сделать он.

Ответ уже не был таким отличным, как предшествующие, но я задал солдату несколько дополнительных вопросов и в конце концов определил, что и он в целом знает тему.

Выходя из учебного класса, я попросил Красу проводить меня в коридор.

— Ты действительно думаешь, что я полный болван? — спросил я его, когда мы очутились за дверьми.

— Ничего подобного я бы себе никогда не позволил, — попытался оправдаться Краса.

— Уже позволил. Ты опробовал на мне финт, изобретенный еще нашими прадедушками.

— Не понимаю, — прикинулся Краса.

— Понимаешь! Ты меня недооценил, и это мне не нравится, — сказал я. Но, чтобы этот неприятный разговор поскорее закончить, добавил: — Ты что же думаешь, что я никогда не слышал об этой старой воинской проделке?

Краса все еще делал вид, что не понимает, о чем идет речь.

— О том, что когда подчиненным задают вопрос, то руки должны поднимать все. Кто знает — поднимает правую руку, кто не знает — левую. Для чего ты это делаешь? Я специально вызвал солдата, поднявшего левую руку, и ты сам слышал, как он отвечал.