Симота Сэйдзи - Японский солдат
Поражение объясняли разными причинами: десятки километров пришлось продираться сквозь джунгли, без дорог, не было никакой возможности транспортировать тяжелые орудия, наступление вовремя не поддержала авиация. Однако главная причина заключалась в том, что солдаты были предельно истощены — морально и физически. Дело в том, что высадившаяся на остров японская армия оказалась в полной изоляции — морские коммуникации были перерезаны, перед операцией у мыса Торокина солдатам выдавали по двести граммов риса в день, и, только когда начались бои, они получили месячный паек — по четыреста граммов риса на день. Солдаты поспешно расчищали в джунглях место для посадок — нужно было обеспечить себя продовольствием. Недоедание уже изрядно подорвало их силы.
Полк Яманэ оказался в тяжелом положении, так как два его батальона понесли большие потери. Другие части на время операции поручили заботу о своих полях специально оставленным подразделениям, а по участку полка Яманэ, который и так не смог как следует обработать землю, прошли отступающие войска, и голодные солдаты опустошили поля.
Тогда полк Яманэ, потерявший почти две трети своего состава, решительно сократил границы охраняемого района, подтянул оставшиеся силы в район Май-май, находящийся примерно в шестидесяти километрах от Буин, и поспешно приступил к организации снабжения продовольствием. Солдаты, словно голодные волки, накинулись на поля туземцев, на плантации кокосовых пальм, и вскоре от урожая ничего не осталось. Тогда в пищу пошли улитки, ящерицы, земляные черви и прочее. Некоторые пытались пробраться на поля, принадлежащие другим частям, но по ним безжалостно стреляли. Батальон Мураками потерял в сражении у Торокина более половины своих солдат, другая половина погибла от голода — из тысячи солдат, которые были в его составе до сражения, в живых осталось не более двухсот.
К великому счастью, американский десант, находившийся в Торокина, не предпринял нового наступления на остатки японских частей (хотя бомбежки не прекращались), но в ноябре сорок четвертого года на смену американцам пришли австралийцы — остров находился под опекой Австралии. Австралийские части развернули наступление и в марте следующего, сорок пятого года вышли к реке Преак, по которой проходила западная линия обороны. Оттуда на восток до Буин вела восьмидесятикилометровая автомобильная дорога, проложенная японской армией, так что можно было ожидать, что теперь скорость продвижения австралийских частей значительно возрастет. Тогда командование армии решило: пришла пора выполнить «Клятву об отмщении» — надо остановить врага на реке Преак, а если удастся, то и разбить его здесь. Полк Яманэ снова оказался лицом к лицу с врагом.
Но тут терпение полковника Яманэ лопнуло, и он восстал против приказа. «Если враг приблизится, — заявил он, — мы, конечно, примем бой, но для чего же нам самим идти навстречу противнику? Он же пока еще в двадцати километрах от нас. Мы не в силах атаковать его».
Но командование дивизии не могло допустить мысли, что враг будет продвигаться двадцать километров, не встречая никакого сопротивления, — ведь в этом случае окажется под угрозой район Були.
Полковник Яманэ решительно потребовал у командования освободить его полк от участия в операции. Однако штаб, твердо выдерживающий свою линию, не принял его возражений. «Конечно, жаль, что приходится снова бросать в дело полк Яманэ, — рассуждал штабной офицер, — но другого выхода у нас нет. У полка Хасимото, расположившегося в Каэта, потери, конечно, меньше, но передвинуть его с южного берега к линии фронта будет трудно — он окажется оторванным от своей базы снабжения. А кроме того, полк Муто тоже находится на пути продвижения противника и должен оказать ему сопротивление, поэтому я не могу выделить солдат в помощь полку Яманэ. Можно было бы двинуть в наступление солдат Ивабути (полк легких и тяжелых минометов), а также часть Нагао (полк полевой артиллерии), но это не пехота, они не имеют опыта боев в джунглях, и рассчитывать здесь на успех не приходится. Поэтому было бы хорошо, если бы полк Яманэ во взаимодействии с главными силами дивизии взял на себя инициативу в этой операции, хотя, конечно, этому полку уже и так досталось.
Даже такой задубелый вояка, каким был старый полковник Яманэ, не выдержал бездушного рационализма штабного офицера, который педантично следовал руководству по тактике: «В бою главное то, что нужно для боя…» Яманэ, не сдержавшись, ударил офицера.
Майор Мураками, естественно, очень сожалел, что полковника Яманэ после этого инцидента отстранили от командования полком, он недолюбливал полковника Кадоваки, который занял место Яманэ, и фельдфебелю Такано пришлось выслушивать бесконечные жалобы майора.
Такано, как и другие солдаты и офицеры, конечно, разделял возмущение полковника Яманэ. Он уже не мог терпимо относиться к заповеди: «Несправедливость естественна в бою». Вчера ночью штабной подпрапорщик Идзука, побывавший в районе Буин, рассказал ему о том, что там делается. Оказывается, там уже давно пренебрегают бататом и питаются исключительно суходольным рисом. Каждый день у младших офицеров на столе баклажаны, огурцы и тыква. Даже спирт гонят.
Конечно, каждая часть была по горло занята заботами о собственном пропитании. И никому даже в голову не приходило, что нужно доставить продовольствие на передовую. Конечно, батат слишком неудобен для транспортировки, перевозить его сейчас, когда в воздухе постоянно кружат самолеты противника, а на главной дороге даже ночью орудуют отряды туземцев, довольно затруднительно. Однако разве можно примириться с такой несправедливостью? Неужели нельзя было хотя бы менять части на передовой.
Подпрапорщик Идзука рассказал, что командующий армией каждый вечер неизменно пропускает по две чарки сакэ, а офицеры лакомятся птицей. Все это привело Такано в бешенство. Но он подумал, что нужно сдерживаться, иначе легко от гнева перейти к отчаянию, и тогда начнешь брюзжать и ныть, как майор Мураками. И так уж солдаты и офицеры пали духом, с трудом удается поддерживать дисциплину.
Однако в последнее время Такано все чаще ловил себя на мысли, что теряет контроль над собой — и оттого, что уже иссякло терпение, и оттого, что он начал сомневаться в победе Японии. Если бы он мог поверить в то, что Япония добьется успеха на других фронтах (а до сих пор он верил в это), он мог бы смириться и с неудачами на этом острове, и с лишениями, и с несправедливостью. Теперь же, после того как капитулировала Германия, после того как американцы захватили Окинаву, было бы смешно думать о том, что японская армия сможет одержать победу в войне, оставшись один на один с объединенными силами союзников.
В последнее время Такано часто вспоминал поручика Нагао, погибшего в бою на реке Преак. Поручик был мобилизован из резерва в самом начале великой тихоокеанской войны. Когда они высадились на остров, Нагао был еще подпоручиком и командовал взводом, в котором служил Такано. Когда закончилось сражение у Торокина и начались голодные дни в Маймай, поручик Нагао, который, вероятно, уже предвидел поражение японской армии, однажды ночью высказал свои сомнения Такано. «Эта война, — сказал он, — явная авантюра, разве можно сравнить промышленный потенциал США и Японии. Оттого и наш флот в начале войны действовал так нерешительно».
Такано не раз слышал подобные разговоры. Здесь, на острове, солдаты сухопутных войск часто возмущались неудачами флота в районе южных морей; неоперативность флота, считали они, привела к тому, что господство на море и в воздухе полностью захватил противник. Однако никто не связывал все это с авантюрным характером самой войны, как поручик Нагао.
«Начиная войну, — сказал поручик Нагао, — Япония надеялась на то, что Германия вместе с Италией разобьет в Европе вооруженные силы Англии и США, но Германия сама была разгромлена у Сталинграда, изгнана из Франции, а Италия капитулировала. Так что все расчеты Японии провалились».
Такано молча слушал эти речи. Да и что он мог возразить? До войны Нагао служил в одной из торговых фирм Токио. Такано думал о том, что после поражения у Торокина, когда один за другим стали погибать от голода солдаты, всех охватило уныние. Но ведь именно поэтому командиры должны быть еще более тверды духом!
Однако в последнее время Такано все чаще и чаще вспоминал речи поручика Нагао. Теперь, когда Германия капитулировала и даже Окинава захвачена противником, он не мог не признать, что эта война была большой ошибкой.
Пошатнулась его вера в победу, изменился и он сам. Он уже не мог с прежней резкостью осуждать брюзжание майора Мураками, хотя и считал, что брюзжанием дела не поправишь.
Прежде Такано никогда не пришла бы в голову мысль перебраться подальше в джунгли, а тут даже штаб батальона переместился. В глубине души он сознавал, как нелепа была его прежняя позиция.
