Юкио Мисима - Звук воды

ЮКИО МИСИМА

ЗВУК ВОДЫ

КОМНАТА, ЗАПЕРТАЯ НА КЛЮЧ

Сегодня социал-демократы потерпели окончательный крах — раскололся Кабинет министров. Развалился из-за внутренних несогласий. За пару дней до этого газеты уже предсказывали отставку правительства. Председатель бюджетной комиссии Судзуки — из левых — резко выступил против повышения цен на железнодорожные перевозки и почтовые услуги, которые, как известно, являются источниками дополнительного бюджета. Управление железными дорогами провело мобилизацию и организовало повсеместные акции протеста. Благодаря противостоянию правых и левых дополнительный бюджет разбился о подводные скалы. Вчера, девятого числа, премьер-министр Катаяма посетил Макартура и имел с ним беседу по поводу возможных преемников.

Все это Кадзуо Кодама прочел в газете: не стоит думать, что среди работников министерства внутренняя информация распространяется раньше, чем об этом напишут в газетах. К черту Кабинет министров, и пусть рыдают дети — бюрократия стояла и будет стоять непоколебимо. Прошлой осенью Кадзуо закончил университет и получил место в Министерстве финансов.

Министерство финансов, в бывшем здании которого теперь разместились оккупационные войска, было низведено до обитания в грязноватых стенах начальной школы в Ёцуя. Кадзуо служил в самом ужасном отделе. Главный корпус школы был выстроен — еще куда ни шло — из бетона, но банковский департамент ютился в деревянном бараке одной из пристроек. Отдел государственных накопительных программ находился в полуподвальном этаже барака — солнце, светившее с крошечного неба над внутренним садиком, проникало сюда только утром и всего на один час.

Между безрадостными столами стояла буржуйка. Раздвижные двери, открываясь, каждый раз издавали один и тот же громкий звук. Полуподвальный этаж, как ему и полагается, утопал в полумраке, внутри которого уныло слонялись просители со своими прошениями.

Служащие, набив буржуйку поленьями, откровенно бездельничали. Тем для разговора было немного — если не пошлые шуточки, то обсуждение утренних газет.

— Это самый настоящий политический хаос!

В точности такой же заголовок был в сегодняшней газете.

«Скорей бы обеденный перерыв, — подумал Кадзуо. — Немного холодно, но погода отличная: надо обязательно прогуляться. А завтра — Кигэнсэцу[1]…»

У Кадзуо не было никаких привязанностей. Дома ли, на службе — он всегда пребывал в состоянии ровного безразличия, что часто усложняло ему жизнь. По утрам, когда он, полусонный, сидел без дела за столом и пытался побороть сонливость, у него часто случалась эрекция. Если в этот момент кто-нибудь его звал, ему было очень неудобно вставать из-за стола. Поездка в трясущемся автобусе, как и борьба со сном, тоже всегда заканчивалась эрекцией. Обычно он засовывал руку в карман и тихонько себя успокаивал. В общем-то в этом не было ничего приятного.

У сослуживицы за соседним столом на подставке для карандашей сидела маленькая шерстяная кукла. Кукла казалась просто спутанным комочком шерстяных ниток. Синих и зеленых. В свободное от работы время девушка катала куколку по столу, тыкая в нее кончиком карандаша. Эта девушка, как только появлялась на работе, сразу начинала затачивать свои карандаши, которых было десять штук. Она точила их, пока они не становились острыми, как шило, и только тогда принималась за работу.

Шерсть — отличная вещь. Сколько ни тыкай острым карандашом в шерстяную куколку, она остается такой же, как всегда. Кадзуо вспомнил учения по штыковому бою — там была соломенная кукла, которую раз за разом протыкали штыки винтовок. Соломенная кукла иногда приходила в негодность. В земляную пыль у подножья шеста, на котором она висела, все падала и падала яркая соломенная труха.

— Кодама, голубчик, пойдем-ка, — проходя мимо его стула, сказал начальник отдела.

— А?

— Пойдем, говорю. Заседание по финансовым проектам.

В министерстве вечно обсуждались финансовые проекты, а отдел государственных накопительных программ вечно выдвигал проект по накопительным программам. Но инфляция все равно начнется. Как ни крути, начнется разрушительная инфляция. Так предсказал доктор Оути.

Начальник отдела и Кадзуо торопливо прошли по коридору. И пол, и стены — весь коридор был в заплатках. Возле туалета пахло мочой. Но вот и кабинет замминистра. Кадзуо пристроился на полу.

К фурункулу, вскочившему у хозяина кабинета на холке, пластырем приклеен комок марли… А все оттого, что замминистра всегда сидит, развалившись в кресле. Вот бактерии с кожаной спинки и попали к нему на шею.

В кабинете — скопление изможденных, сумрачных, недовольных лиц. Это начальники департаментов и отделов. Кто-то изрядно напуган, кто-то угрюмо грызет ногти. Впрочем, есть тут и другие — розовощекие и вечно восторженные. А также те, кто, кажется, даже собственной жене готов уступить — такой у них великодушный вид.

Заседание шло два часа. Кадзуо записал в блокноте: «По заявлению замминистра, общий налоговый сбор в феврале составит двадцать миллиардов, а в марте — двадцать один миллиард йен. Таким образом, ожидаемые поступления на апрель около двадцати миллиардов йен. Предполагаемый прирост свободных вкладов — девятнадцать миллиардов йен, но, возможно, этот показатель превысит двадцать миллиардов йен. Расходы на печать денежных знаков упадут чуть ниже прогнозируемых казначейством двухсот семидесяти миллиардов йен. Во всяком случае, инфляция должна остановиться».

Инфляционная катастрофа произойдет как пить дать. Но сегодня весеннее солнышко плыло над Ёцуя и окрестностями, освещая станцию, насыпь, рельсы, императорскую резиденцию и обводной канал. Был обеденный перерыв. Кадзуо, как всегда в одиночестве, отправился на прогулку.

Ему нравилось стоять, опершись о железное заграждение, и смотреть, как городской трамвай движется вдоль канала — от Ёцуя к Акасаке. В детстве он ни разу не ездил на этом трамвае: просто незачем было. Но иногда, глядя на трамвай из окна машины, он думал, что хотя бы разочек на нем обязательно надо прокатиться. Когда ему становилось скучно, он, вытягивая ноги в сторону заднего стекла, ложился на спину прямо на сиденье автомобиля и в таком положении напевал песенку Фреда Фишера: «Солнце упало в пески…». Бабушка всегда сердилась и говорила ему: «Сейчас же прекрати петь эту песню!» Нет, что ни говори — хороший трамвай. Вот он спускается с горки. Проехал мимо. Удаляется. Погромыхивая, проезжает в опасной близости от канала, по самому его краю. Наверное, в этом канале утонул не один трамвай…

Вагончики становятся маленькими, размером с детскую игрушку. Трамвай едет вдоль игрушечного канала, проезжает через кирпичный тоннель и, наконец, становится таким маленьким, что его уже и вовсе не видно.

Кадзуо вдруг заметил, что курит. Переложив сигарету в левую руку, он посмотрел на указательный палец правой. От никотина палец немного пожелтел — очередное подтверждение тому, что вмешательство внешнего мира неизбежно. Это вмешательство обычно принимало форму привычки. Зачастую привычки дурной. Все происходило как-то незаметно для него самого и повторялось раз за разом.

В здешних местах было особенно много зелени. Кадзуо полной грудью вдохнул свежий прохладный воздух. «Вокруг меня — беспорядок», — удовлетворенно подумал он. Беспорядок отчасти был ему сродни, но родня — это дело такое: с ней можно жить бок о бок, отнюдь не поддерживая родственных отношений.

Десятое февраля сорок восьмого — два года с тех пор как Япония проиграла войну. Работать приходилось тяжело и помногу; некоторые прикипали к дурному всем сердцем — как дети, и все больше становилось игорных домов, метамфетамина и самоубийств. Но это не все: были еще преступление акушерки из родильного дома Котобуки и, двумя неделями позже, жестокое ограбление в банке Тэйкоку. Само собой разумеется, Кадзуо не имел к этим происшествиям никакого отношения. Он всего-лишь прочел о них в газете. Хотя… Разве можно с уверенностью утверждать, что зритель в зале не имеет абсолютно никакого отношения к событиям на сцене?

Все казались напуганными, но жили жизнью, полной каким-то безудержным весельем. В те дни любому поступку можно было найти оправдание. Ах, какая радость написана на лицах у детей, когда они катятся с горки вниз! Должно быть, катиться вниз — это очень приятное занятие. Под действием закона гравитации — самого общего из всех законов — человек вдруг обретает свободу и множество частных законов отодвигаются, исчезают куда-то.

В этом смысле беспорядок похож на закон гравитации. Кажется, что если правильно разложить его на составляющие и отбросить ненужное, то останешься с чистой свободой на руках… Хорошее расположение духа люди запивали дурным алкоголем и приходили в лирическое настроение. От низкопробного виски с метиловым спиртом многие слепли и умирали.