Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
Запомнилась мне июльская штурмовка колонн противника между Радомышлем и Иванковым, километрах в пятидесяти от Киева. Местность, по которой проходила проселочная дорога, была покрыта лесом и плохо просматривалась с воздуха. Среди лесов ящерицей проползала автоколонна противника — более сотни груженых машин. И все же мы ее обнаружили. Вот это была цель. Не то, что проклятый мостик возле села Вита Поштова, который после нас бомбили летчики 2-го полка, тоже потерявшие одну машину и пилота. Все напрасно. Мостик стоял, как заговоренный. А колонна на лесной дороге была прекрасной целью. После нашего появления автомашины остановились и солдаты рассыпались по лесу. Мы, как на учениях, спокойно заходили и прицельно выпускали ракетные снаряды по грузовикам. С первого же захода подожгли три грузовика с боеприпасами, которые рвались, разбрасывая в стороны свои остатки. Затем уничтожили еще восемь машин. В этом бою отличились молодые летчики, младшие лейтенанты Иван Васильевич Фадеев и Миша Деркач, уничтожившие по две автомашины и поставившие точку в этой увертюре, угодив ракетным снарядом в бензозаправщик.
Однако, к концу штурмовки немцы опомнились и поставили перед нашими самолетами огневую завесу из пуль и мелкокалиберных снарядов. Пора было выходить из боя. Когда я собрал всю группу, то обнаружил, что не хватает машины Ивана Фадеева. Еще одна боевая потеря? Нет, Ивану повезло, да и он сам уверенно шел навстречу удаче.
Как потом рассказывал он сам, мотор его самолета заклинило попавшим мелкокалиберным снарядом. Пришлось производить вынужденную посадку на территории, занятой противником, между лесом и Днепром, на северной оконечности киевской обороны. Площадка была не из удобных и Иван сел на брюхо самолета. Сначала он спрятался в близлежащем лесу, а ночью добрался до деревни на самом берегу Днепра. Здесь почти у каждого местного жителя была лодка. Дядька, с которым Фадеев договаривался о переправе на левый берег Днепра, занятый нашими войсками, оказался глубочайшим материалистом. Прекрасное качество это очень свойственно украинским крестьянам из поколения в поколение, привыкшим к тому, что по их земле передвигаются армии разных государств и, если всем помогать бесплатно, то не хватит ресурсов даже такой богатой страны, как Украина. Перевозчик ободрал Ивана в полном смысле слова догола. В качестве гонорара за переправу забрал кожаный реглан, сапоги, белье, деньги и наручные часы. Взамен Ивану из дядькиного цейхгауза было выдано гнилое тряпье, на котором долгие годы спала его дворовая собака. Двое суток Иван переждал в укрытии, которое хозяин соорудил ему на огороде, почесываясь от собачьих блох. Наконец наступила темная ночь, и хозяин на маленькой лодочке, под самым носом у немецких солдат доставил Ивана на левый берег Днепра. Как водить за нос всех и всяческих пришельцев, украинцев учить не надо.
Какова же была наша радость, когда в расположение эскадрильи появился наш Иван Васильевич Фадеев: грязный, небритый, голодный как волк, в мундире из собачьего логова. Мы принялись его обнимать, но ему было не до нежностей. «Жрать хочу!», — были первыми словами, которые мы услыхали от Ивана, хорошо усвоившего, что война войной, а обед по расписанию. Хорошая еда для летчика, это просто такая же необходимость, как теплый комбинезон или исправно работающий двигатель. Иван наелся, отоспался и уже утром полетел в бой, в тот же самый район, где до этого был сбит врагом.
Вообще Иван Фадеев, подобно гоголевскому Ноздреву, был человек исторический — с ним нередко происходили разные истории. В 1942 году под Сталинградом немцы снова его сбили. Иван попал в плен к румынам, которые не отличались особенной отвагой на поле боя, но с пленными обращались свирепо, сводя счеты за Бессарабию и Северную Буковину. Видимо пострадал за эти территориальные притязания Сталина и наш ни в чем не повинный Иван — румынский генерал бил его сапогами. Из плена Ивану удалось удрать и наши направили его, как человека бывалого, заместителем командира полка по летной части в тыловой полк. Мать Ивана получила сообщение о гибели сына. Сразу явиться домой Иван не решился, рискуя вызвать у матери жесточайший стресс. Пришлось уговорить соседей сочинить матери о каком-то письме, якобы указывавшем, что Иван жив. А здесь заявился и он сам.
Но, пожалуй, самой любопытной историей из всех приключившихся с Иваном, была история его нечаянного отцовства и дедовства. Дело в том, что перед самой войной одна из васильковских девушек, работавших в нашем гарнизоне, махнула рукой на заветы Тараса Шевченко, категорически запрещавшего чернобровым украинкам кохаться с москалями и закрутила любовь с Иваном. Как клянется сам Иван, он собирался на ней жениться. Девушка забеременела, а полк в зареве пожаров перелетел на левый берег Днепра. Эта любовная история за четыре военных года подзабылась, и Иван не стал разыскивать свою бывшую невесту: женился на другой и жил в Москве, произведя двух детей. Каково же было его удивление, когда в середине 60-х годов в его московскую квартиру явилась молодая женщина с мужем, здоровенным трактористом-украинцем и к полному ошеломлению Ивановой жены сообщила, что она его дочь, и, сразу же произведя Фадеева в деды, добавила, что есть уже и внук. Поскольку об алиментах речь не шла, то жена Ивана несколько успокоилась, и дело закончилось шумным застольем, во время которого Иван, любивший выпить, опустошил со своим зятем трехлитровую банку самогонки, привезенную из Василькова, закусывая украинским салом. Как все москвичи, Иван обожал потреблять все привозное, особенно украинское и особенно на дурняк. Дочь долго разыскивала Ивана по разным справочным каналам Министерства Обороны и в конце концов преодолела бюрократическую рутину наших архивов и отыскала. Именно того Ивана Фадеева из огромного числа таких же, служивших в 1941 году, на Украине.
Затем Иван написал мне в Киев, что его жена умерла. Я посоветовал ему вернуться к первоначальному варианту. Иван, работавший тогда военруком в школе, был у меня в Киеве проездом в Васильков и говорил, что едет посмотреть на свою бывшую невесту и слегка кутнуть-развеяться с зятем, познакомиться с внучкой. По-моему, из всего комплекса задач его больше всего волновала встреча с зятем. Не знаю, чем закончилась эта история, вряд ли веселой свадьбой через тридцать лет — слишком далеко развела людей жизнь за это время.
В конце июля 1941 года жаркие бои вспыхнули в южной части Киевского оборонительного обвода, в районе нынешней Выставки Достижений Народного Хозяйства. Однако ворваться на территорию Сталинского района Киева, знаменитого извозческими и босяцкими традициями — Димеевку, а тогда Сталинку, описанную в повести Куприна «Яма», немцам не удалось. Пехота врага несла значительные потери. Именно во время одной из таких немецких атак, двадцать первого июля 1941 года, наша эскадрилья получила боевой приказ нанести бомбовый удар по наступающим войскам противника в районе линии фронта в Голосеевском лесу. Отдельной задачей стояло подавление наблюдательного пункта, расположившегося на крыше Ветеринарного Института, откуда корректировался артиллерийский огонь немцев. Все двенадцать самолетов эскадрильи вышли в район нанесения бомбового удара, который был нам прекрасно знаком. Многие из летчиков нашей эскадрильи еще недавно гуляли с девушками в том самом Голосеевском лесу, на который сейчас готовились сбрасывать бомбы. За полкилометра до цели нам открылась картина сражения. Немецкие солдаты, используя малейшие складки местности, активно передвигая к переднему краю артиллерийские и минометные батареи, все ближе подступали к отрытым на возвышенностях яров, поросших лесом окопам полного профиля, откуда вела огонь довольно густая цепь наших красноармейцев и ополченцев.
Если немцы нажимали на организацию и артиллерийско-минометный огонь, то наши на плотность стрелковой цепи и самоотверженность бойцов. Наши позиции густо покрывала сеть разрывов мин и снарядов. Мы перестроились в правый пеленг и пикируя с высоты 800 метров сбросили бомбы ФАБ-50, которые удачно легли по скоплениям противника. Затем, опустившись до 300 метров, принялись штурмовать живую силу противника из пулеметов. Кроме того, передо мной с Бубновым была поставлена задача: отыскать наблюдательный пункт немцев и уничтожить его ракетным ударом. Сам наблюдательный пункт нам обнаружить не удалось, но было прекрасно видно, как немецкие солдаты бегают по крыше здания. Мы установили серию пуска ракет по две сразу и сделали четыре захода на цель. Все шестнадцать реактивных снарядов легли по крыше института, которая разлетелась в клочья вместе с наблюдателями и загорелась. Пламя пылало весь день — тушить было некому. Да, дорогой ценой приходилось нам платить за то, что пустили врага в самую глубину своей территории. Пусть кто угодно рассуждает о скифской тактике заманивания врага вглубь своей территории. Скифы гуляли по степям, а мы оставляли древние города и десятки миллионов людей.
