Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
Вот каких дел наделали идиоты-зенитчики, которым, похоже, было, все равно, по кому стрелять. Вообще то должен сказать, что если бы можно было учесть цифры наших потерь в этой войне от своего огня по причинам плохой связи, дикости, тупости и разгильдяйства, то, думаю, многие бы схватились за головы. Например, у нас в авиации, в системе ПВО наша зенитная артиллерия то и дело стреляла по своим самолетам, нередко сбивая их. Много раз били по своей пехоте артиллерия, пикирующие бомбардировщики и штурмовики. Было множество жертв от своего огня. Но мне повезло, и я, можно считать, что второй раз родился. Удивительная штука жизнь! Неисповедимы круги судьбы, которые она замыкает во времени. Именно недалеко от тех мест, где я тогда спасся, похоронена сейчас на Лесном кладбище моя жена Вера. А умерла она в больнице, расположенной в сотнях метров от той квартиры в военном городке, где мы начинали свою семейную жизнь в Киеве.
А тогда, в 1941-м, приехала грузовая машина с нашего аэродрома и примерно через полчаса увезла меня восвояси. На второй день я поехал к зенитчикам «поблагодарить» их за подарок. Были среди них и серьезные люди, которые переживали случившееся, но как всегда в нашей армии было немало «дубов», которым вроде бы даже доставляло удовольствие, что они мне так здорово всыпали и, вроде бы, не считавшие нужным разбираться, кто свой, а кто чужой — на дороге не стой. Эта старая рассейская дурь. Вот и разберись, кто у нас дурней: народ или правительство?
Я закончил свою воспитательную беседу с зенитчиками тем, что предупредил: в случае еще одного обстрела прекрасно различимых в воздухе «Чаек», которые невозможно спутать с противником, поскольку у немцев таких самолетов нет, я позабочусь, чтобы наши летчики «перепутали» и положили по зенитным орудиям серию реактивных снарядов. До самого конца обороны Киева — 19 сентября, зенитчики не обстреливали самолеты нашей эскадрильи. А потом немцы нас помирили.
Это был воистину несчастливый день. После обеда, немного помывшись и отдышавшись, я, стоя на аэродроме, наблюдал, как над днепровскими мостами барражирует вторая эскадрилья нашего второго полка, которым командовал полковник Александр Иванович Грисенко. Примерно в 15.00 над киевскими мостами несло боевое дежурство звено «И-16» под командованием командира второй эскадрильи Саши Снегурова. Звено ходило над Днепром на высоте примерно 3000 метров, выстроившись разомкнутым клином, чтобы не мешать друг другу наблюдать за противником. Капитан Снегуров, как видно, полностью положился на своих ведомых и наблюдал переднюю сферу воздушного пространства, как и положено во время воздушного прикрытия объекта. Да вот только, судя по всему, он переоценил возможности своих ведомых, которые оказались разгильдяями, развесившими уши. Я заметил «Мессер» с форсированным двигателем, который, будто между прочим, пролетел под звеном самолетов Снегурова ниже, примерно на 1000 метров и ушел на запад. Зная замашки немецких пилотов, интуитивно почувствовал, что этим дело не закончится, и продолжал наблюдать за нашим барражировавшим звеном. Была бы радиосвязь, поделился с ребятами соображениями… Немец, видимо, отлетел километров на 25 от Киева, набрал высоту в 4000 метров и разогнав свой самолет до предельной скорости полета, километров под 600, он, со снижением высоты, подлетев к нашему дежурившему звену со стороны хвоста — задней полусферы, выбрал самолет Снегурова, дал по нему длинную очередь из автоматической пушки «Эрликон», выпустил 40 снарядов с дистанции метров в 200 и сразу ушел в сторону запада. Самолет Снегурова закачался с крыла на крыло, сделал левый разворот и со снижением пошел на аэродром села Гоголев. Пилот был тяжело ранен и при заходе на посадку на четвертом развороте, Саша Снегуров потерял сознание. Его самолет сорвался в штопор и с высоты 150 метров ударился о землю. Могила капитана Снегурова на кладбище села Гоголев Киевской области. Это был второй случай подобной гибели нашего летчика на моих глазах, еще раз убедивший меня: в воздухе нужно бдить! Только при крайней осторожности и внимательности наша вертлявая «Чайка» может составить конкуренцию стремительному «Мессеру», вооруженному «Эрликонами».
Ну и денек, 22 июля 1941 года выдался! К вечеру, перед самым заходом солнца, будто отмечая месяц со дня начала войны, над Киевом появились до 25 «Мессершмиттов», бросивших нам вызов. Они явно прилетели для воздушного боя — другой цели не было. И вот над Киевом закружились истребители, завывая и визжа моторами, как будто хоровод мух, залетевший в жаркую комнату кубанской хаты, дверь в которую забыла прикрыть хозяйка.
Первый удар приняла на себя наша вторая эскадрилья под командованием Алексея Филиппова, которая в составе девяти «И-16» барражировала над Киевом. Завыли двигатели на форсаже, и истребители закрутились в стремительной карусели, хлопая пушечными очередями. Нашим приходилось туго. Но уже через 20 минут наш командир, полковник Шипитов привел на поле боя еще две эскадрильи: первую, под командованием капитана Сергея Зубарева и четвертую, под командованием капитана Зинкина. Силы стали равными Всего в бою участвовало до 50 самолетов с обеих сторон. Подобного я не видел со времени сражения с японскими истребителями над аэродромом Гуйлинь в Китае. Около сорока минут наши «курносые» на вертикалях и горизонталях тягались с «Мессерами» над западной окраиной Киева, в районе Святошино. На фоне пылающего на все небо заката, самолеты напоминали сбесившийся вороний грай или пчелиный рой, растревоженный медведем. В классическом воздушном бою истребители ведут воздушный бой пара против пары, а здесь, в горизонтальном вираже участвовало сразу по четыре самолета, а вертикальные фигуры выполняли по пять-шесть машин. Они извергая огонь, гонялись друг за другом, по принципу слоеного пирога.
Постепенно из этой карусели стали отделяться горящими факелами подбитые машины и, как метеориты в августовском небе, неслись к земле, падая в районе Святошинского леса и болотистой поймы речки Ирпень. Немцы потеряли шесть машин, а наши четыре. Боевой задор и самоотверженность летчиков, да и неплохая маневренность наших истребителей в бою делали свое дело. Из числа погибших запомнился командир второй эскадрильи капитан Алексей Филиппов и комиссар второй авиаэскадрильи, фамилию которого я забыл, лейтенант, татарин по национальности, красивый, небольшой, ладный парень. Алексей Филиппов неважно жил со своей женой. Эта добрая женщина отказывала мало кому из холостяков. Теперь сама жизнь поставила точку в их неладной семейной истории.
Шесть самолетов нашего 43-го истребительного полка получили в этом бою большие повреждения и были поставлены на капитальный ремонт, проводимый под руководством старшего инженера полка капитана Наума Семеновича Шустермана и инженера по ремонту самолетов, капитана технической службы Александра Ивановича Томаха. Ремонт был выполнен быстро и качественно.
Все это воздушное сражение летчики нашей эскадрильи наблюдали с земли. Нашим устаревшим «Чайкам» не было места в этой стремительной карусели, да и мы только что прилетели с задания. Техники все равно не успели бы заправить самолеты горючим и возобновить боезапас.
А война продолжалась, и свои били нас не менее больно, чем враг. Но врага можно было попытаться достать ответным огнем, а вот что делать с неисчислимым полчищем хамов, дураков и тупиц на руководящих должностях, расплодившихся в Красной Армии и связанных круговой порукой, было неясно. В ожесточенном воздушном бою мы потеряли четырех пилотов, а еще двух, сразу после этого, угробил кривоногий кавалерийский дегенерат, начальник штаба нашего полка, неизвестно как оказавшийся на этой должности, скорее всего при помощи собутыльников, майор Тишкин. Этот деятель не только ничего не понимал в авиации, но и не стремился научиться. Зато рвал задницу, желая отличиться перед вышестоящим начальством. Именно этот болван запланировал для командира первой эскадрильи капитана Сергея Зубарева и его ведомого маршрут свехдальней воздушной разведки — Иванково — Радомышль — Житомир — Казатин — Калиновка — Гайсин — Белая Церковь — Васильков с посадкой на свой аэродром в селе Савинцы, где базировался наш полк.
Этот маршрут явно превосходил возможности самолета И-16. Но никто его не прорабатывал. Никто не выяснил: хватит ли горючего, каковы возможности встречи с истребителями противника, и есть ли вообще шансы на успех такой сверхдальней разведки. Закончилась она печально: Сергей Зубарев с напарником в середине дня взлетели с аэродрома Савинцы, перелетели через Днепр и канули в неизвестность. Когда подошло расчетное время возвращения экипажей на свой аэродром в Савинцах, то их напрасно высматривали в небесном океане. Когда мы промеряли на своих летных картах длину их маршрута, то выяснили, что у них не было не только принятого в авиации 20 процентного запаса горючего после выполнения боевого задания, который было принято оставлять, но, и не хватало горючего в баке для возвращения на свой аэродром. Воистину дураков в Красной Армии не сеяли, но они вырастали сами. А механика этой трагедии была проста. Сережа Зубарев доверился приказу Тишкина, ничего не понимавшего в технических деталях боевого задания, а Шипитов, как обычно, расслабил нервы ударной дозой и спал в землянке. Все это раздолбайство стоило полку двух прекрасных летчиков и двух неплохих самолетов. По поводу их гибели никто и ухом не повел. Все списали на войну, которая была доброй только для бесчисленной оравы пригревшихся проходимцев, разгильдяев и болванов. А честные люди, стремившиеся выполнять боевые приказы, гибли без счета.
