Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
Итак, Влас погиб, а война катилась дальше. 31 июля 1941 года мы наносили штурмовой удар по колонне живой силы противника в районе Вита Поштовая. Боевую группу снова вел Вася Шишкин. По шоссейной дороге передвигались колонны солдат, и двигались автомашины. Мы появились совершенно внезапно для врага на малой высоте. Сразу же открыли огонь реактивными снарядами и подожгли 14 автомашин. Немецкие солдаты повыскакивали из них и ложились в дорожных кюветах и складках местности. Мы еще долго кружили над полем боя, поливая их пулеметным огнем. В этом бою особенно отличились младший лейтенант Бондарь и лейтенант А. Н. Романов, уничтожившие по две бортовые автомашины немцев. По нашим подсчетам, до двадцати солдат противника оставил навечно на украинской земле Вася Шишкин, летавший буквально над самыми кюветами, посылая на врага струи пулеметного огня. В этом бою мы впервые познакомились с тактикой немецких истребителей, которые, взлетая четверками с нашего васильковского аэродрома, барражировали над своими войсками и подоспели к моменту нашей штурмовки. Как щука на теплом азовском мелководье затесывается в стаю молодого судака и, подобрав момент, хватает рыбеху, так в наш боевой строй затесались «Мессера».
Эта тактика — тихонько пристроиться, не будучи сразу обнаруженным в горячке, наметить жертву и внезапно срезать ее пушечным огнем, часто приносила немецким летчикам успех на малой высоте. Когда же мы ходили на большой высоте, то немцы нередко применяли другую тактику: шли над самой землей, почти сливаясь с ней своей пятнистой раскраской, затем, выбрав себе объект и определив маршрут нашего барражирования, атаковали из нижней задней полусферы на большой скорости длинной пушечной очередью — в 20–30 снарядов. А иной раз «Мессер» уходил в сторону, набирал высоту с превышением на 1000 метров над нашей барражировавшей группой, потом подбирался поближе, маскируясь облаками, разгонял машину на полном газу и, как коршун хватает голубя, ударял по нашей машине. Так погибли многие наши летчики. Преимущество в технике диктовало немцам тактику. Но в бою над Витой Поштовой одному «Мессеру» не повезло. Ввязавшись в воздушную кутерьму над дорогой, он утратил свои главные преимущества — в скорости и мощном прицельном огне. Цели мельтешили, как мухи на кухне в жаркий день, и прицелиться было очень сложно. Тем более, что у «Мессера» был один существенный недостаток по сравнению с «Чайкой», из открытой кабины которой был великолепный обзор. Пилота «Мессершмитта» сзади прикрывала прочная глухая бронеспинка, а колпак был сделан из толстого бронестекла. Это хорошо прикрывало кабину от пуль, но и ухудшало обзор, особенно в калейдоскопическом ближнем бою с коренастым коротышкой «И-16».
Так вот, «Мессер», летая с нами на малых скоростях, уже совсем было подстроился в хвост одной из «Чаек» для атаки, но здесь его заметили два наших летчика: старший лейтенант К. И. Берая и младший лейтенант Николай Киктенко. Они подловили «Мессер» на развороте и, атаковав по очереди, обрушили на него восемь струй пулеметного огня. Немецкая машина вспыхнула и понеслась к земле.
В тот же день я водил группу из восьми самолетов на штурмовку противника в районе Теремков. Немцы без конца подбрасывали силы, штурмуя Киевский оборонительный обвод. Вылетев через Лысую Гору на цель, мы обнаружили в указанном разведкой районе 11 больших бортовых машин, перевозивших груз, укрытый брезентом. Явно боеприпасы. Понятно, немцы придавали немалое значение этому грузу, колонну сопровождали две танкетки со спаренными пулеметами на башнях. Стоило нам развернуться для атаки, как эти спарки открыли по нам бешенный пулеметный огонь. По сценарию боя, подавлением средств ПВО противника в нашей группе занимались старший лейтенант В. И. Шлемин и младший лейтенант Н. Н. Новожилов. Они не участвовали в атаке на автомашины, а барражируя выше, высматривали точки ПВО противника. С первой же атаки огнем реактивных снарядов они вывели из строя пулеметчиков, стрелявших с танкеток, и мы могли атаковать автоколонну спокойно. Две автомашины с боеприпасами взорвались, подняв в воздух большой столб огня и дыма. Шесть раз заходили мы на колонну врага и уничтожили семь автомашин. На этот раз повезло мне и Мише Бубнову. Мы записали на свой боевой счет по две автомашины. Атаковать мешал лишь автоматно-пулеметный огонь с земли, который вели команды сопровождения и водители грузовиков. Все самолеты были здорово им повреждены. После боя я насчитал в своей машине тридцать одну пробоину в фюзеляже и плоскостях.
Особенно пострадал наш секретарь партийной организации, адъютант авиаэскадрильи старший лейтенант Шлемин. Видимо, на танкетках были установлены еще и мелкокалиберные пушки «Эрликон», 23-х миллиметровый снаряд которых пробил брюхо самолета и взорвался в кабине, между ногами летчика, исковыряв их осколками. Ясно было, что нужно выходить из боя. Мы уже начали перестраиваться, когда, тут как тут, нас атаковали четыре «Me-109Ф» — с форсированным мотором, базировавшиеся на васильковском аэродроме. Воздушный бой протекал вяло. Видимо, уже уверенные в окончательной победе и мысленно получившие каждый по большому куску украинского чернозема в собственность, как обещал им Гитлер, немецкие летчики рисковать не хотели, норовили атаковать снизу с короткой дистанции. Но мы уже знали эту их манеру и вовремя уворачивались. В конце концов «Мессера» от нас отцепились и потянули на свой аэродром. Как ведущий группы, я пересчитал машины. Одной не хватало. Вскоре выяснил — младшего лейтенанта Бондаря. Это был очень хороший как человек, мягкий по характеру, красивый молодой парень, недавно женившийся и все сокрушавшийся вслух: «Наверное, меня убьют. Кому же моя жена достанется? Она такая хорошая». На что я ему отвечал: «Перестань об этом, брось. Лучше думай, как летать и сбивать немцев». Должен сказать, что предчувствие неизбежной смерти и связанная с этим депрессия накатывала время от времени почти на всех летчиков. Но, увы, у Бондаря это было предчувствие своей судьбы. Он говорил еще: «Для войны я слишком мягкий по характеру». Мне было жалко этого парня и, обнаружив его отсутствие в строю самолетов над Жулянами, я оставил свою группу лететь на наш аэродром, а сам решил возвратиться на поле боя, поискать Бондаря. Вдруг он тягается с «Мессером», и ему нужно помочь.
Стоило мне отделиться от группы, как я, вертя по своей привычке головой и частенько заглядывая под хвост своего самолета, как цыган под хвост кобыле, сразу обнаружил «охотника» — «Me-109Ф», подбирающегося снизу и уже взявшего меня на прицел и сокращающего дистанцию для открытия пушечного огня. Я мгновенно, автоматически, бросил свой самолет в сторону, и очередь снарядов на расстоянии одного метра просвистела мимо правой плоскости моей «Чайки». Пилот открытой «Чайки», как мотоциклист на улице, все не только видит, но и слышит. «Мессер» не стал настаивать и, нырнув куда-то вниз, потерялся из виду. Пролетая над Лысой Горой, южнее Киева, я увидел наш одиночный самолет, тянувший на Броварской аэродром, к которому подстраивался немец, может быть тот самый, который пытался меня сбить. К великому сожалению на этот раз его «охота» была удачной. Возможно, Бондарь, а именно он был пилотом одинокой «Чайки», благополучно выбравшись из боя, расслабился и не смотрел по сторонам, думая о своей молодой жене. Немец подстроился, прицелился, сократил расстояние и ударил из пушки. «Чайка» Бондаря вспыхнула и стремительно полетела к земле, рухнув в Голосеевском лесу около Ветеринарного Института.
Что здесь скажешь? Разве что помянуть недобрым словом еще раз наших руководящих дебилов, по приказу которых было понастроено огромное количество тихоходных громадных бомбардировщиков, но они так и не позаботились об оснащении типового фронтового истребителя путящей радиостанцией.
Нашим техникам и механикам пришлось немало повозиться с нашими побитыми машинами, но они сумели за одну ночь заменить два поврежденных мотора и устранить все мелкие повреждения. Наутро эскадрилья была вновь готова к взлету. Наши «технари» были замечательно трудолюбивые и находчивые ребята. Жаль, что я помню только младшего лейтенанта Соловьева и техника — лейтенанта Яшу Мазуренко.
А вот нашему адъютанту эскадрильи и секретарю партийной организации Васе Шлемину, обе ноги которого были полны мелких осколков, предстоял совсем другой ремонт. Конечно, Шлемин мог уехать в госпиталь. Но на фронте бывалые люди не очень-то к этому стремились. Ведь вернешься в другую часть, и без поддержки товарищей, с которыми понимаешь друг друга без слов, погибнуть будет гораздо проще. Кроме того, нарастало озлобление против немцев, азарт от удачных ударов, которые мы им, наконец-то, наносили.
А потому Вася Шлемин, никому ничего не говоря, пригласив за землянку медсестру эскадрильи Аню, превратился в Эскулапа. При помощи Ани, вооружившейся ватой, бинтом, йодом и большой иголкой, он принялся выковыривать осколки из своих ног, сразу замазывая ранки йодом, закрывая бинтом и ваткой, которые приклеивал к коже авиационным клеем — эмалитом. Мы с Шишкиным, узнавшие о хирургических опытах Васи, предложили ему отправиться в госпиталь, но он только рукой махнул. Шлемин, так толком и не вылечившись, продолжал летать на боевые задания до самой своей гибели 6 сентября 1941 года. Был он чуть выше среднего роста, крепким парнем, из-под Москвы. Сероглазым, спокойным по характеру, обладателем густой копны белокурых волос, представлявших из себя точную копию жестких негритянских кудряшек, только в славянском варианте.
