Вихрь - Йожеф Дарваш
— Убирайся сейчас же прочь отсюда, пока дело не дошло до греха.
— Не уйду я никуда, хоть убей — не уйду! Третья часть дома — моя, если не больше. Уж этот-то угол точно мой, и я в нем хозяйка!
И Ференц ударил Теру, даже не кочергой, а просто рукой, но для слабой женщины и этого было достаточно. Она, совсем сгорбившись и громко зарыдав, выбежала из дому. Муж тетки тем временем уже уехал в село; барахло Теры валялось посреди двора.
На третий день Тера все-таки переселилась в домик под скалами, сопровождаемая судьей и нотариусом, которые объяснили Ференцу, что закон на стороне Теры и потому она имеет полное право жить в этом доме, а тому, кто будет мешать этому, может не поздоровиться.
Когда же Ференц и этому не хотел внять, судья не выдержал и, ударив кулаком по столу, заявил:
— Имей в виду, Кош, если с ней что-нибудь случится, мы тебя тут же арестуем.
Эти слова оказали магическое действие. Ференц смирился, и кровать Теры была вновь поставлена в комнату, где она родилась и где прожила всю свою жизнь, за исключением нескольких последних недель.
Отгородить угол, где обосновалась Тера, не было никакой возможности. Разгородить такую крохотную комнатушку было просто нельзя. Готовили они на одной плите, ели за одним столом. Тера снова стала верной прислугой Ференца. Жизнь, казалось, вошла в нормальную колею, но так только казалось.
Каждый раз, когда женщины накрывали стол к обеду, Ференцу казалось, будто на него клали холодную скользкую змею. Жужа так раскладывала пищу по тарелкам, что каждую минуту мог вспыхнуть скандал. Так было за столом, не лучше было, когда дело доходило до сна.
Тера спала с мальчиком. Яника был привязан к ней больше, чем к мачехе. Она что-то нашептывала ему на ухо до тех пор, пока он не засыпал; это было похоже на тайный заговор против Ференца и Жужи, спящих на кровати, которая стояла в противоположном углу комнаты.
Неподвижно и молча лежали молодожены на спине, друг возле друга, похожие на две мумии. Уставившись широко раскрытыми глазами в бревенчатый потолок хижины, они продолжали смотреть в него даже тогда, когда гасла лампа и уже ничего нельзя было разглядеть. Так и лежали до тех пор, пока не затихал шепот в противоположном углу. Казалось, супруги ненавидели друг друга. Отодвинувшись один от другого, они словно боялись прикоснуться друг к другу, хотя обоих так и сжигала страсть.
И как бы поздно ни было, стоило им только прижаться друг к другу или пошевельнуться, как кровать под горбуньей начинала скрипеть. Если же супруги не обращали на это внимания, Тера садилась на кровати, поправляла одеяло на Янике или шепотом обращалась к ребенку со словами:
— Спи, маленький, спи, мой ангелочек!
И так каждую ночь. Ференца начало трясти от бешенства. Все больше и больше росли в нем ненависть и отвращение к Тере. Иногда он пробовал не обращать внимания на выходки Теры, но тщетно. Только он начинал обнимать Жужу, как тут же чувствовал, что весь каменеет. В страшной злобе он скрипел зубами.
Самым же страшным было то, что иногда в такие минуты Жужа вдруг ни с того ни с сего начинала смеяться. Не то это был злорадный смех женщины, желающей унизить мужчину, не то простая истерика.
В такие минуты Ференцу казалось, что в сердце ему вонзили острый нож, и он доходил до такого состояния, что на него было жалко смотреть. А Жужа продолжала смеяться все веселее и веселее. Было жалко и смешно смотреть, как большой и сильный мужчина страдал от собственной беспомощности.
Мужчина никогда не должен выглядеть жалким, особенно если у него молодая жена.
Ненависть Ференца к Тере выросла до таких размеров, что даже смерть не пугала его больше. Его сынишка продолжал спать в кровати с тетей Терой, обнимая ее за шею, как он раньше обнимал мать. Ференц слышал, как Тера ласкала его, слышал и молча терпел. А что остается, делать рядом с таким мужчиной молодой красивой женщине с горячей кровью? Что ей остается делать? Только смеяться. И Жужа смеялась, смеялась так, что иногда казалось, будто она рехнулась.
Жужа старалась укоротить ночи, потому что они были похожи на ночи, проведенные в подвале с тяжелым, спертым воздухом.
Задолго до рассвета она уже была на ногах. Выходила во двор. На небе виднелся холодный серп месяца. Широкий мартовский ветер безжалостно расправлялся с остатками зимы. Надев коротенький полушубок, она отправлялась в лес за дровами — как можно раньше, чтобы не попасть на глаза объездчику, а самое главное — чтобы охладить холодным ветром свое молодое разгоряченное тело. Рядом с их домиком располагались огромные каменные осыпи, а еще выше громоздилась крутая скала высотой метров в восемьдесят. За ней тянулся лес, откуда местные жители, по обыкновению, воровали топливо под покровом темноты. Да и где еще могли взять дрова эти люди? А если бы и нашли где-нибудь в другом месте, то все равно им нечем было заплатить за перевозку.
Между двумя скалами бежала на вершину горы тропка. Идя как-то по этой тропке, Жужа зашла глубоко в лес. Дальше, чем следовало. Она облюбовала стройный молодой ясень, который под силу срубить женщине. Опустилась на колени, отгребла от корня прошлогоднюю листву и, чтобы не оставить бросающихся в глаза следов, начала пилить дерево почти на уровне самой земли. Пила с мелкими зубьями пилила медленно. Да Жужа особенно не спешила. Попилив немного, она остановилась, потянулась. Ее руки не привыкли к такой работе, однако она с удовольствием ходила за дровами. С тех пор как в их домик вернулась Тера, Жужа с радостью ходила за дровами. Особенно по утрам, когда в лесу так хорошо. Свалив и очистив дерево от сучьев, она взвалила его себе на спину. Внизу, над гладью зеркального озера, еще виднелся серебряный серп месяца. Новый день только готовился к вступлению в свои права. Есть в этих предрассветных минутах какое-то особое очарование, которое трогает даже душу браконьера. Неожиданно за спиной Жужа почувствовала чье-то присутствие. Оглянувшись, она увидела выходящего из-за куста лесника.
Жужа бросила дерево на землю и пустилась бежать. Громко рассмеявшись, лесник бросился за нею. На краю обрыва он догнал ее. Схватив одной рукой за талию, другой потянул за платок. Пил и топоров, отобранных у браконьеров, в его коллекции и так хватало. У женщины лучше всего забрать платок.
