Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг
– Опять с утра не ел ничего? – проницательно и строго глянула медсестра на мужа.
Тот вздохнул, развел руками.
Тогда она вытянула из кармана халата маленький кулечек из грубой оберточной бумаги, сунула ему в карман.
– Это сахар. Сахар мозгам совершенно необходим. Если нет симптомов диабета, смело ешь во время мозговой работы. Тебе сегодня пригодится, точно вижу.
– А ты? – попытался достать кулечек грозный муж.
– Я ела. Мне хватит. И работа у меня не умственная. Это у вас, мужчин, вся работа – умственная, даже когда речь идет о вышибании мозгов!
– Берестова! Куда ты пропала, давай быстрее обратно! – завопил из-за палатки женский голос.
– Ну все, мне пора, – клюнула поцелуем в губы и гаркнула: – Иду, иду!
И ушла, подмигнув.
А муж успел всухомятку что-то схарчить и поспешил выполнять боевую задачу дальше, вытянув Мешалкина из-за сколоченного из горбылей стола, где тот трапезничал.
– То я в храме, то я в яме,
То в полете, то в болоте,
То гуляю в ресторане,
То сгибаюсь в рог бараний, – грустно откомментировал это событие поэт-шофер, с печалью озирая покинутую кухню.
Только отъехали на несколько сот метров, как дорогу пересекли стремительные тени. Мешалкин вдарил по тормозам от души, так, что чуть сам не воткнулся лбом в стекло, а не очень ожидавший этого пассажир приложился о холодную гладкую поверхность сильно.
– Воздух! – испуганно мяукнул Мешалкин и неожиданно прытко выскочил из машины. Берестов, ругаясь из-за ушибленного лба, вылез из кабины не столь проворно, но и не мешкая. В небе над медсанбатом давали круг самолеты. И их очертания были непривычны. Он кинулся обратно, потом опомнился и остановился. Эти бомбардировщики не кидали бомбы, а спокойно кружили в воздухе, урча моторами. Видимо, и впрямь – соблюдают конвенцию, не трогают медицину. Глупо бежать, врываться взмыленным идиотом. Стыдобища! И адъютант старший развернулся и спокойно пошел обратно к автомобилю, стоящему одиноко на дороге.
– Ложись, тащ стррлт! – завопил фальцетом прячущийся в кювете шофер. Рев моторов стремительно накатывался сверху, Берестов резко обернулся – и обомлел, один из самолетов быстро снижался и выглядел совершенно иначе, чем другие, шедшие поодаль и выше. Те выглядели силуэтами в профиль на фоне неба. А этот шел в лоб. И судя по тому, что сейчас адъютант старший видел его анфас, – собирался атаковать!
Крайне неприятное зрелище – боевой аэроплан, атакующий конкретно тебя! Век бы не видать! И старший лейтенант опрометью кинулся в кювет, слыша уже не только рев двигателя и свистящий шелест пропеллера над головой, но и резкое, отчетливое стрекотание пулемета.
– Промазал, скотина! – весело подумал Берестов.
А когда выбрался из придорожной канавы, отряхиваясь от пыли, подошел к машине и увидел грустного шофера, понял, что нет, не промазал, к сожалению.
Мешалкин поглядел на него глазами страдающей коровы и сказал:
– На пивном заводе «Бавария»
В эту ночь случилась авария!
Судя по тому рою пуль, что ворохом выплюнули на одинокий грузовик пулеметы аэроплана, можно было ожидать всего чего угодно, вплоть до самого страшного, но оказалось, что попало в машину всего две пули – одна бесполезно продырявила и так обшарпанные доски борта кузова, другая – пробила днище и колесо.
Глядя на сплющенную покрышку, Мешалкин бодро сказал:
– Сейчас починим! Совсем быстро! Если вы, конечно, подмогнете, тащ стршалтн!
И тут же загремел инструментами в жестяном ящике.
Некоторое время Берестов прикидывал, а не дернуть ли в медсанбат, благо отсюда палатки с красными крестами отлично были видны, еще хотя бы парой слов с женой перекинуться, очень уж хотелось, но потом решил, что стоит машина на дороге так вызывающе, что словно таракан на столе – просто просит любого пролетающего прихлопнуть!
К автотехнике старший лейтенант относился с некоторой опаской, в училище дали поводить грузовик – несколько минут, да объяснили, что он состоит из четырех колес, баранки и мотора с кузовом и кабиной. Дальше знания пехотного командира не простирались и то, что сейчас делал шофер, выглядело в глазах Берестова практически шаманством.
Когда колесо было уже собрано и оставалось только присобачить его на положенное место, оба ремонтника вздрогнули и уставились безотчетно сначала друг другу в глаза, а потом, как по команде – в небо.
Гул самолетов. Чужих.
Опять те самые, с обрубленными, словно ножом, стабилизаторами, выступающими, как у атакующих хищных птиц, лапами – шасси и желтыми носами. Неторопливо описывали круг над медсанбатом.
– Медом им тут, что ли, насыпано? – хрипло сказал Мешалкин. Старлей не ответил, ему почему-то стало страшно. Видел перед войной в кино про Африку как так же лениво вроде, но неотвратимо кружили над умирающей зеброй противные голошеие грифы-стервятники.
– Уходят! – облегченно заметил шофер.
– Аха! – ответил непроизвольно Берестов, сопровождая взглядом удаляющиеся силуэты. От сердца отлегло.
А потом сердце замерло. Дух перехватило от странного чувства падающего неотвратимо несчастья, когда глаза видят, а мозг категорически всеми силами отказывается напрочь глазам верить. Вот как единственно ценная в обстановке комнаты ваза падала – глаза видели, а сам хозяин даже не дернулся, словно не веря, что сейчас это творение искусства за двадцать рублей вдребезги разлетится при ударе об пол.
Немецкие аэропланы отошли прочь так, что стали просто черными черточками в голубом безоблачном небе, потом что-то сделали неуловимое, но моментальное и четкое, превратившись в изломанную, практически без разрывов, линию и стремительно стали становиться крупнее и крупнее, потому как приближались. Идя сплошным фронтом, почти крыло к крылу на самой малой высоте, по деревьям судя – и тридцати метров нету, стали осыпаться какими-то мелкими детальками, одинаковыми, весело поблескивавшими на солнце – и прямо на медсанбат!
Это никак не могло быть бомбежкой! Берестов не раз видел в кино, как бомбят, пару раз и вживую видел, но тут-то все было не так! Это не бомбы, не могут кидать бомбы с такой высоты! Листовки наверное! Точно – листовки! – старательно подсунул услужливый мозг утешительную мысль в тот момент, когда глаза старлея точно доложили
