Джек Хиггинс - Операция «Валгалла»
Клер обернулась. В руке у нее были грабли. Она улыбнулась.
— Это ты. Что произошло?
— Ох, мы должны ждать еще двадцать четыре часа. Макс хочет еще раз попытаться связаться с Управлением по делам военнопленных в Берлине. Настоящий прусский офицер, останется им до самого конца.
— А ты, Гамильтон, что ты хочешь?
— Стать свободным сейчас же, — сказал он, в его голосе звучало нетерпение. — Это длится слишком долго, ты понимаешь, Клер.
— Ты слишком много пропустил, да? — Он нахмурился, а она продолжала: — Войну, Гамильтон. Свою драгоценную войну. Сигнал горна, принесенный ветром дым сражения. Для тебя это как хлеб и вода. То, чего жаждет душа. И кто знает, если бы ты был свободен, возможно, тебе бы выпал шанс поучаствовать в последнем победном броске.
— Ты говоришь страшные вещи.
— Но это правда. И что я могу предложить взамен? Только зимние розы.
Она слегка улыбнулась. Каннинг схватил ее в объятья и стал жадно целовать.
Риттер сидел в столовой за пианино и играл этюд Шопена, самый свой любимый. Тот, что его как всегда успокоил, несмотря на тот факт, что инструмент был определенно расстроен. Эта музыка напомнила ему прошлое. Отца и мать, и маленькое поместье в Пруссии, где он вырос.
Русские вели теперь непрерывный обстрел. Звук взрывов был слышен даже здесь глубоко под землей, содрогались бетонные стены. Всюду чувствовался запах пороха, все покрыто пылью.
Пьяный лейтенант СС наткнулся на пианино, расплескав пиво на клавиатуру.
— Довольно этого вздора. Как насчет чего-нибудь взбадривающего? Что-то вдохновляющее. Может, «Хорста Весселя»?
Риттер прекратил играть и, подняв голову, посмотрел на него.
— Полагаю, вы обращаетесь ко мне? — сказал он очень тихим, но бесконечно опасным голосом, его бледное лицо вспыхнуло, глаза потемнели.
Лейтенант увидел Рыцарский крест, Дубовые листья и Мечи, знаки различия и сделал попытку вытянуться.
— Прошу прощения, штурмбаннфюрер. Я обознался.
— Такое впечатление. Уйдите.
Лейтенант отошел, чтобы присоединиться к шумной толпе таких же пьяных как он. Мимо них проходила юная медсестра в униформе. Один из них уложил ее к себе на колени, другой запустил ей руку под юбку. Она засмеялась и потянулась наверх, жадно целуя третьего.
Испытывая омерзенье, Риттер взял в баре бутылку «Стайнхагера», наполнил стакан и сел за свободный столик. Вскоре появился Гоффер. Он оглядел столовую и быстро пошел к Риттеру. Лицо его было бледным от возбуждения.
— Я наблюдал недавно чертовски странную картину, майор.
— Что в ней странного?
— Генерал Феджелайн шел по коридору под конвоем двух охранников, на нем не было ни эполет, ни погон. Он выглядел напуганным до смерти.
— Превратности войны, Эрик. Возьми себе стакан.
— Бог мой, майор, генерал СС, награжденный Рыцарским крестом.
— И как мы все, в конце концов, глина самой обычной разновидности, друг мой. По меньшей мере, его ноги.
— Нам не следовало здесь появляться. — Гоффер огляделся вокруг, лицо его исказила гримаса. — Нам отсюда никогда не выбраться. Мы подохнем здесь как крысы и в плохой компании.
— Я так не думаю.
Лицо Гоффера сразу осветилось надеждой.
— Вы что-то слышали?
— Нет, но все мои инстинкты говорят мне, что услышу. Теперь налей себе и принеси сюда шахматную доску.
Борман и Раттенгубер наблюдали все происходящее через дверь в глубине комнаты. Раттенгубер сказал:
— Его мать была настоящей аристократкой. Одна из тех семей, что ведут свой род от Фридриха.
— Посмотри на него, — сказал Борман. — Ты обратил внимание, как он поставил на место эту пьяную свинью. И вот что я тебе скажу, Вилли, я уверен на сто процентов, он не поднимал руку и не говорил: хайль Гитлер, по меньшей мере, два года. Мне знакома эта разновидность. Они приветствуют друг друга как английские гвардейцы, прикладывая палец к козырьку фуражки. А какие они смельчаки, Вилли. Сказать тебе, что они думают, даже те, что в СС? Ты можешь вообразить, чтобы они до сих пор оставались верными старым крестьянам, вроде нас с тобой?
— Они остаются верными. — Раттенгубер замялся. — Они остаются верными своим командирам, рейхсляйтер. Ваффен-СС, они вымуштрованы. Лучше всех в мире.
— Но не Риттер, Вилли. Такие, как он, пойдут хоть в ад, но знаешь, почему? Потому что им наплевать. Вот они какие. Они сами по себе.
— И что это значит, рейхсляйтер?
— В данном случае, мы имеем очень доброго прекрасного рыцаря. Понимаешь, Вилли, не зря же я прочитал столько книг, в том числе и английских. Они думают, что Борман невежа, Геббельс и компания, но я знаю больше, чем они, о чем бы то ни было. Тебе не кажется?
— Конечно, рейхсляйтер.
— Риттер — прекрасный арийский экземпляр, как на тех идеализированных полотнах, которые так любит фюрер. Стандарт, который недостижим для остальных из нас. Забудь мерзости, Вилли. Изнасилования, лагеря, казни. Подумай об идеале. О прекраснейшем солдате, которого знал. Скромный, благородный, рыцарственный и абсолютно бесстрашный. Каждый солдат Ваффен-СС мечтает быть таким, а Риттер именно такой.
— И вы полагаете, что те финские варвары, о которых мы говорили раньше, будут сотрудничать?
— Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами? А как ты думаешь?
— Я думаю, что, возможно, рейхляйтер хочет, чтобы я привел его в офис прямо сейчас.
— Несколько позднее, Вилли. Сейчас я должен идти к фюреру. Вести о дезертирстве Гиммлера и трусости Феджелайна сильно его разгневали. Он нуждается во мне. Поговори с Риттером, когда он уже выпьет пару стаканов. Присмотрись, как это на него подействует. Я встречусь с ним позже. После полуночи.
Интенсивность бомбардировки возросла, грохот над головой был теперь непрерывным, поэтому и стены дрожали непрерывно, обстановка в столовой стала существенно безобразней. Помещение заполнили шумные бурлящие толпы пьяных, некоторые уже так напились, что валялись под столами.
Когда Раттенгубер вернулся в столовую часа через два, Риттер и Гоффер продолжали играть в шахматы за столом в дальнем конце комнаты.
Раттенгубер спросил:
— Могу я к вам присоединиться?
Риттер поднял голову.
— Конечно.
Раттенгубер поморщился, когда особенно мощный взрыв заставил задрожать все помещение.
— Не нравится мне этот звук. Вы думаете, мы здесь в безопасности, майор?
Риттер посмотрел на Гоффера.
— Как, Эрик?
Гоффер пожал плечами.
— Самый большой калибр, кокой есть у нас, семнадцать с половиной. Таким на эту глубину не пробить.
— Это утешает, — сказал Раттенгубер и предложил им обоим сигареты.
Риттер сказал:
— Гоффер наблюдал странную сцену пару часов назад: генерала Феджелайна вели по коридору под охраной, без эполет и без погон.
— Да, очень печально. Позор для всех нас, — сокрушался Раттенгубер. — Он вчера исчез. Когда фюрер заметил, что его нет, он послал людей на его поиски. Дурака нашли в его собственном доме в Шарлоттенбурге, в гражданской одежде и с женщиной. Сразу арестовали, а полчаса назад расстреляли.
Риттер не выказал никаких эмоций.
— Если все так, как вы говорите, он получил по заслугам.
— Да, так. Мы не можем выйти из войны, просто сменив шинель на дождевик, во всяком случае, на этой стадии, — сказал Раттенгубер. — Ни один из нас. — Он закурил новую сигарету. — Кстати, майор, рейхсляйтер хотел бы видеть вас через некоторое время. Я был бы признателен, если бы вы находились в готовности.
— Естественно, — ответил Риттер. — Я полностью в распоряжении рейхсляйтера. — Легкая сардоническая улыбка, тронувшая его губы, была на грани презрительной. — Что-нибудь еще?
У Раттенгубера появилось странное чувство, что ему разрешили уйти.
— Нет. — Поторопился он заверить. — Я приду за вами сюда.
В комнату вошел связной, огляделся по сторонам и направился к ним. Он щелкнул каблуками и подал Раттенгуберу телеграмму. Раттенгубер прочитал сообщение и заулыбался. Отослав вестового, он сообщил:
— Великолепные новости. Да, самолет, на котором фельдмаршал фон Грайм и Ханна Райтш прилетели в Берлин 26 числа, погиб во время бомбардировки сегодня утром.
— Так что фельдмаршал тоже оказался здесь постоянным гостем? — предположил Риттер. — Не повезло.
— Нет, он улетел сегодня вечером на другом самолете, на тренировочном «Арадо», который пилотировала Ханна Райтш. После двух неудачных попыток они взлетели от Бранденбургских ворот. — Он встал. — Прошу извинить. Рейхсляйтер ждет эту новость, и фюрер тоже. — Он ушел.
Гоффер спросил:
— Что он от вас хочет?
— Полагаю, я узнаю об этом, когда он меня вызовет, — сказал Риттер. Он кивнул на шахматную доску. — А пока, если не ошибаюсь, твой ход.
