Жена штурмовика - Даниил Юрьевич Туленков
Я не шутила и была совершенно искренней.
Я действительно только так это и воспринимала тогда.
Мысль о том, что я осталась одна с детьми, которым нужна бесконечная финансовая подпитка, что я тяну на себе все семейные вопросы, разгребаю миллионные долги, рву жилы на трех работах, а муж, отсидев год в лагере, возьмет и рванет на войну, где его с высочайшей долей вероятности убьют в первом же бою, казалась мне дикой и возмутительной.
Больше он эту тему не поднимал.
Более того, в июне он сел писать жалобу в Верховный Суд, из чего я сделала вывод, что он намерен биться за свои интересы исключительно в рамках судебных разбирательств, а про войну сболтнул сгоряча.
В середине июля я отвозила маму в свой родной город Карпинск, и дорога моя пролегала мимо Верхотурья. Я заранее подала заявку на краткосрочное свидание, и мы завернули к мужу на пару часов.
Пообщались о каких-то не особо значимых делах.
Все эти два часа он не отрывал от меня взгляда. Он уже принял свое решение и запустил какие-то процессы в недрах администрации учреждения. Но при маме по телефону, через стекло, он не стал мне ничего говорить.
Мы виделись тогда вживую последний раз вплоть до его возвращения с СВО.
Каждое лето я под эгидой своей студии танцев и фитнеса организую детский лагерь на берегу Азовского или Черного моря. В этот год я также отвезла группу детей.
Все прошло хорошо, настроение мое было на высоте. Лагерь удался и в плане финансовой окупаемости, и в плане общей атмосферы.
Но незадолго до нашего возвращения я разговаривала с одной дальней родственницей — матерью Максима, троюродного брата моего мужа, находившегося с ним в одной колонии с октября 2022 года.
И мне довелось от нее, а не от своего мужа узнать о том шаге, какой он сделал…
Наверное, после приговора это был второй по силе удар, который мне довелось пережить.
Я не могла работать. Я оставила весь лагерь на попечение людей из своей команды и по сей день благодарна им за то, что тогда они прикрыли меня.
Сама я то впадала в отчаяние и прострацию, то начинала захлебываться в слезах и истерике, хватая телефон и набирая своих подруг.
Больше всего меня убивала невозможность немедленно, в эту же секунду связаться с ним, прокричать, проорать в трубку одно лишь слово: «Зачем?!»
Я не могла понять мотив, логику его действий…
Ничего, с моей точки зрения, не предвещало.
От детей я узнала, что о своих намерениях он им сообщил еще на последнем длительном свидании.
Но они, полагая, что мне-то уж он удосужится сообщить, не стали лезть в наши отношения и поднимать эту тему…
«Зачем, зачем, зачем?» — не переставая думала я.
И второй вопрос, мучающий и душащий меня, был: почему он мне ничего не сказал? Почему скрыл от меня свои планы? Почему об этом жизненно важном, судьбоносном шаге я узнаю от других людей?
Глава XV
«Учебка» в ДНР
Первый раз он позвонил мне в начале августа.
Я только-только возвращалась с моря, ехала в поезде. Связь то была, то пропадала.
Я уже пережила первое потрясение, волну гнева и возмущения, отчаяния и тоски, боли от невозможности позвонить, написать ему, высказать мучающие меня мысли.
Не знаю, может быть, это и к лучшему, что он не позвонил мне сразу же после того как я получила известие о его уходе на войну.
Не знаю, как бы сложился наш с ним разговор тогда.
Сейчас, когда основная волна эмоций улеглась, мне просто хотелось услышать его.
Он, видимо, был не в курсе, что я знаю о его поступке.
Начал издалека: «Как съездила? Как дети?»
Я сразу же пресекла этот поток воды:
«Все нормально. Расскажи мне лучше ты. Зачем ты это сделал?»
Хоть он и был не в курсе наверняка, видимо, все равно готовился к этому, допускал такое развитие событий как вариант, потому что ответил сразу же, заготовленным шаблоном:
«Я не хочу тратить время. Не хочу быть обузой на твоей шее».
Хотя мы обсуждали это миллион раз, у него это не выходило из головы. Что бы я ни говорила ему, сам он продолжал считать себя обузой и не прекращал терзаться по поводу и без повода из-за того, что не мог больше ничего дать, а только лишь брал.
Для него это действительно было невыносимо.
И непонятно, что на самом деле было более важным стимулом для него: бессмысленно утекающее время или статус иждивенца.
В ходе того разговора, самого первого, я взяла с него обязательство всегда говорить мне только правду и излагать все так, как оно есть.
Не скрывать ничего.
Он пообещал — и в общем и целом придерживался этого обещания, за исключением одного случая…
Но об этом — отдельно чуть позже.
Как-то вечером мне позвонили с незнакомого номера. Я взяла трубку, и незнакомый женский голос, назвав меня по имени, сообщил, что в Телеграме создан чат близких ребят, уехавших на СВО из мест лишения свободы.
То есть чат близких сослуживцев моего мужа.
Я, конечно же, согласилась присоединиться, и так я познакомилась с Юлей.
Юля стала самым близким мне человеком из числа тех женщин, чьи мужья и сыновья сделали столь опасный и рискованный выбор.
Второй такой женщиной стала Вика, чей муж Антон, бывший росгвардеец, также оказался в одной учебке с моим.
С перерывами в день-два мы общались и переписывались до 9 августа.
А вечером этого дня муж прислал мне сообщение в вотсапе (взять трубку я не успела), что ими получен приказ сдать учебное оружие и снаряжение, а завтра утром они выдвигаются в зону боевых действий.
На следующий день он успел прислать короткое сообщение: «Мы поехали», и снова на несколько недель воцарилась тишина…
Находясь в учебке, муж успел приобрести телефон, я перевела по его просьбе деньги каким-то людям. Телефон ему доставили, а симку оформить не успели.
Так он и уехал — с телефоном и пауэрбанком, но без сим-карты.
Глава XVI
В морской пехоте
Несмотря ни на что, в середине августа я с сыновьями поехала на свадьбу троюродной сестры мужа в Казань. Всеми силами я заставляла себя забыться и не думать о нем, не переживать, не терзать себя бесплодными мучениями.
Билеты были куплены еще весной. Изначально с
