Ирвин Уэлш - Дерьмо

— Так ты хорошо знаешь Клиффа и Банти Блейдс? — спрашивает он.

Конечно, разговаривать с этим конопатым недоделком удовольствие небольшое, но делать нечего, и я придаю лицу озабоченное выражение.

— Да, Дэви, мы друзья их обоих. С Блейдси, то есть с Клиффом Блейдсом, я знаком уже пару лет, а вот с Банти познакомился относительно недавно. Ей пришлось довольно нелегко из-за звонков какого-то психопата, и Блейдси хотел, чтобы я помог ей, поддержал…

— Тебе приходило в голову, что звонит он сам?

Я вздыхаю и медленно качаю головой.

— Дэви, я служу в полиции столько, что уже и вспоминать не хочется, и такое дело у меня не первое. Должен признаться, я даже представить себе не мог что-то подобное. — Тяжелая пауза. — Теперь-то понятно, что для него главным в игре был элемент риска, это его заводило. Как же он меня!

Я бью кулаком по столу.

— Не изводи себя так, приятель, — утешает меня Маклафлин. Хм, не такой уж он и плохой парень… для католика. — Нам всем приходится отключаться от работы и жить своей жизнью. Иногда мы просто ошибаемся в людях.

— Но Дэви, я чувствую себя полным кретином…

— Брюс, у каждого из нас есть частная жизнь, и нельзя подозревать в каждом встречном Джеки Трент. Сказать по правде, выходя за дверь управления, каждый забывает о работе и становится просто человеком.

Ты, может, и становишься. Но ты же папист, так что не равняй себя с другими. Если у тебя вся родня уголовники, то ты, конечно, поневоле забываешь о работе.

— Я хочу его видеть.

— Не думаю, что это хорошая мысль, Брюс.

— Дай мне всего пару минут. И не беспокойся, я эту мразь и пальцем не трону, — обещаю я.

— Ладно.

Он сдвигает рыжие брови. Пусть Маклафлин и католик, пусть и против абортов, но полицейский на все сто.

Иду к камере, где держат Блейдси. Рядом с ним придурок в форме, который при моем появлении выходит.

Блейдси ничего не говорит, но в глазах его вспыхивает надежда. Рад меня видеть. Этот жалкий ублюдок действительно рад меня видеть!

Думает, что я могу водить дружбу с таким вот гнусным извращенцем. Надо сразу показать ему, что и как.

— Ах ты пиздюк! — с ходу бросаю я. — Вонючка! Срань! Ты же с самого начала меня наёбывал! Нес всю эту чушь про Фрэнка Сайдботтома! Дрочил у меня под носом!

Блейдси просто раздавлен несчастьем.

— Нет! — протестует он.

Вид у него настолько жалкий, что мне трудно смотреть ему в глаза. Я отворачиваюсь, но игра есть игра, и положение, как говорится, обязывает. Как всегда, либо ты, либо тебя.

— Брюс, ты должен поверить, это не я!

— Не выводи меня, а то сделаю так, что голова из задницы вылезет!

Я делаю шаг к нему, и Блейдси съеживается и отступает. Я останавливаюсь, отворачиваюсь, потом иду вокруг него, припоминая все выпавшие мне несправедливости, все унижения и несчастья, которых было столько, что этому пиздюку и не снилось. Развожу руками и качаю головой.

— Ну зачем? Зачем ты это делал, Клифф? Зачем втянул во все это меня? А я-то думал, мы друзья!

— Я ничего не делал! Мы с тобой друзья, Брюс! — жалобно ноет Блейдси. И тут силы его покидают. — Я ничего не деееелааал… нееее деееелааал…

Он вцепляется зубами в рукав своего клетчатого пиджака, чтобы заглушить рыдания.

Противно смотреть, как хнычет взрослый мужчина. Никакой гордости, мать его… Ну разве видел кто-нибудь, чтобы я вот так вот раскисал? Хуй вам! Мы всегда держим себя в руках. А этому мудаку стоило бы умереть, покончить с собой, взяв пример с Клелланда. Будь моя воля, так кончали бы все эти недоделки; я бы заставлял их накладывать на себя руки — проводил бы естественную психическую селекцию. Сидел бы на телефоне доверия и оказывал услуги человечеству; если бы мне звонили такие вот разъебаи, я бы говорил: да, все правильно, вы и должны испытывать отчаяние. Дайте миру отдохнуть от себя, покончите с собственной никчемной жизнью. А если вам требуется помощь, я буду через несколько минут. Блейдси. Мусор. Отстой. Шваль. И не хуй тут с ним рассусоливать. Смотрю на него и начинаю учащенно дышать.

— Как бы я хотел верить тебе… Как бы я хотел верить тебе… Все, ухожу!

Вылетаю из камеры, сбивая по пути стул. За спиной стонет Блейдси:

— Бруууссс…

В коридоре понемногу прихожу в себя. Тычу пальцем в сторону камеры.

— Свихнулся. Совсем ёбнулся. Не давать ему никакого кофе, — шепчу я изумленному недоумку в форме.

— Ладно, босс, — робко говорит он.

Вот такие парни мне нравятся. Мне нравится, когда меня называют боссом. Вот получу повышение и сделаю так, что все недоумки в управлении только так и будут ко мне обращаться. Серьезно! Я прощаюсь с гребаным католиком Маклафлином, благодарю его за помощь и подтверждаю, что да, теперь, оглядываясь назад, становится ясно: в данном случае мы имели дело с подпорченным товаром в форме брата Блейдси. Возвращаюсь в управление. Сажусь за стол и приступаю к изучению готовых лопнуть шаров Моники из Шеффилда с четко выраженными сосками. Сразу видно — фотограф свое дело знает.

Звонит телефон. Звонок из города. Сердце подскакивает, и грудь как будто сдавливает. Беру трубку.

— Да?

Это Банти.

— Банти.

— Его взяли?

— Да. Я только что виделся с ним.

— Держу пари, он по-прежнему все отрицает.

— Да… этого и следовало ожидать. Они все так себя ведут. Должен сказать, приятного мало.

— Да, наверно… Брюс, когда я смогу тебя увидеть?

— Я думал об этом, Банти, и полагаю, будет лучше, если мы не станем сейчас демонстрировать наши отношения. По крайней мере до тех пор, пока все это немного не поутихнет.

— Что…

— Банти, я очень многим рискую. Я детектив. Мне давно следовало взять Клиффа под подозрение. Я знал, что он за человек, знал о пленках и всем прочем… Мы… я… надо мной же все станут смеяться! А впереди заседание аттестационной комиссии. Ты понимаешь, о чем я?

— Брюс, никто ничего не узнает. Я буду очень осторожна. Обещаю, что никому ничего не скажу. Но ты должен приехать ко мне, Брюс…

— Конечно, приеду, — негромко говорю я в трубку. — Ведь у нас с тобой не просто так, верно? У нас с тобой по-особенному.

Не волнуйся, толстуха, скоро я приеду и выебу тебя.

— Я тоже так думаю. — Голос у нее ломается. — Но я никогда не стану между тобой и твоей карьерой, не сделаю ничего такого, что могло бы повредить тебе.

— Банти, ты даже не представляешь, как много значит для меня то, что ты сказала. Всю свою жизнь я чувствовал, что предназначен для чего-то большего, но всегда было что-то, что сдерживало меня, тянуло назад. В моей мозаике всегда недоставало какой-то детали. Теперь я понимаю, что этим недостающим кусочком была любовь. Любовь и понимание чудесной женщины. Эта чудесная женщина — ты, Банти. Ты столько выстрадала, прошла через такие испытания… Я хочу это исправить.

— О Брюс…

— Ты просто помалкивай пока, дорогая, а я скоро приеду. Обещаю.

— Хорошо, Брюс.

— Мы скоро увидимся.

— Брюс… я люблю тебя.

Пошла на хуй, жирная падаль! Наши отношения вступили в завершающую стадию в тот момент, когда Блейдси оказался на казенной койке. Можно, конечно, еще какое-то время поводить эту корову за нос, избегая неудобных вопросов и пользуясь ею для поддержания чистоты и порядка в доме.

— Я тоже люблю тебя, Банти.

Молчание.

— Мне надо идти, — говорю я.

Звонят по другой линии. Снимаю трубку. Ширли. Чтоб ее! В углу, возле раковины, стоит Гиллман с моей фирменной кружкой. Перехватив мой взгляд, он свободной рукой показывает на чайник.

— Ширли, — коротко говорю я.

— Проверяю, остался ли в ящике «Кит-Кэт». Парочка еще завалялась.

— Брюс… мне необходимо повидаться с тобой. Нам нужно поговорить.

Показываю Даги большой палец.

— О чем?

— Мне надо тебя видеть! Пожааалуйссста…

Эта сучка сведет нас с ума.

— Хорошо, хорошо. В «Джинни Динс» через полчаса.

— Пожалуйста, Брюс, будь там. Не подведи меня…

— Да… конечно, нет, — говорим мы ей. Что «да»? Что «конечно, нет»? Затем, думая о Банти, но не о чувствах, а о том, что мы ей сказали, добавляю: — Я люблю тебя.

— Что? Ты серьезно?

Принцип одинакового подхода. Что даешь одной, то давай и другой. Укрепляет доверие в межличностных отношениях.

— Я не привык бросать такие слова на ветер. Уже иду. Увидимся.

— Пока.

Кладу трубку. Что нужно от меня этой тупой корове? У нас и без нее проблем выше крыши. Иду к чайнику, туда, где совещаются Гиллман и Леннокс.

— Гаскойн был прав, а Бест[37] так прямо и сказал. Тот не мужик, по крайней мере не настоящий мужик, кто ни разу не съездил своей бабе по физиономии. А все остальное — пустая либеральная трескотня. Переступила черту — получи по зубам. Только так и не иначе.

Леннокс недовольно морщится и качает головой.