Владимир Стрельников - Переярок

Стрельников Владимир Валериевич.

Переярок.

Муэдзин как всегда вовремя. Разбудил меня пятнадцать минут назад. Каримов запретил использование звукоусилителей при призыве правоверных на намаз, так наш и одной глоткой справляется. Зевнув, я поглядел на циферблат российских часов, которые мне подарил в прошлом году отец. Как раз на пятнадцать лет. Да, неплохо мы с ним тогда время провели. И почему его вторая жена так меня ненавидит? Настолько, что не позволила отцу на похороны матери приехать, этой весной? Не знаю. Впрочем, я к этому уже привык. Когда десять лет из прожитых шестнадцати живешь с матерью, то как-то привыкаешь. Знаешь, что где-то далеко есть отец, есть еще родные, хоть и наполовину, но сестры. Симпатичные девчонки, и, в отличие от своей матери, незлые. По крайней мере, иногда СМС друг другу перекидываем. Впрочем, малявки они совсем, Ленке десять, а Маринке двенадцать лет.

Думая об этом, я неторопливо шел вдоль высоких дувалов махали. За заборами вовсю кипела жизнь, копошились хозяйки, готовя завтраки для многочисленных семейств. Подметали старые, выщербленные тротуары невестки соседей, с которыми я здоровался. Многие из них чуть меня старше, на год или два. Снова узбеки начинают девушек замуж выдавать едва школу закончат. Впрочем, сейчас по-другому никак. Бедно живем, очень небогато. Не все, правда, вон, одноклассница моя, Сайера, живет очень хорошо, но у нее отец шишка в районном масштабе, чем-то связанным с газом занимается.

Подойдя к синим, слегка пошарпанным воротам, я негромко постучал. Громко не надо, Джульбарс, старый лохматый пес, хлеб ест совсем не зря. Вот и сейчас он гулко, трижды гавкнул, и вскоре с той стороны лязнул засов, и небольшая калитка со скрипом открылась.

— Салам алейкум, Гульсиной-апа, — поздоровался я с пожилой, лет пятидесяти, хозяйкой дома. — Зухра, доброе утро.

Собирающая веником на сбрызнутом водой бетоне листья молодая женщина в национальном платье из хан-атласа мне коротко кивнула, а хозяйка тепло улыбнулась.

— Валейкум ассалам, Леш. За катыком пришел? — хорошая тетка, Гульсиной-апа. Добрая, не крикливая. И молоко у ее коров хорошее, из него великолепный катык получается.

— Да, вот возьмите. — Я протянул банку и деньги. Пока хозяйка бегала на веранду за сквашенным особым образом молоком, я прислонился к воротам с обратной стороны и глазел по сторонам. Что мне очень нравится в узбеках — они любят во дворах чистоту и порядок. Весь двор выметен усилиями Зухры, виноградник аккуратно обрезан, пара персин и черешня выбелены. Красиво. Джульбарс неторопливо подошел ко мне, ткнул лобастой головой в бедро. Привычный ритуал, я почесал ему за ухом. С этим барбосом я уже годов десять знаком, с тех самых пор, как меня мать самого утром начала отправлять за кислым молоком.

— Зухра, у тебя индоутки мешок с кукурузой рвут! — я обратил внимание на здорового белого селезня, сумевшего разорвать в углу мешок с зерном, и сейчас торопливо его глотающем.

— Вай, кутингисске! — невестка веником прогнала наглеца, и сейчас собирала зерно ладонями.

— Шайтан! Надо из него шурпу сварить. Доброе утро, Леша! — мне пожал руку вышедший во двор и зевающий во всю глотку Рахим, сын Гульсиной-апы, и муж Зухры. — как жизнь, в Россию не собираешься?

— Кому я там пока нужен, Рахим? Сначала хоть вырасти надо, к восемнадцати, может быть, поеду. Как раз в армию. — Не знаю, как в российской, но в узбекской армии вообще кошмар. Вернулся на днях соседский парень, много что веселого рассказал.

— Не приходили с собеса? Опять в детдом не звали? — Как умерла мать, ко мне трижды приходили из здешней конторы, которая за детьми следит. И, по-моему, были даже рады, что я отказался. Мне скоро шестнадцать, небольшую денежку на прожиток пересылает отец, дом все еще наполовину принадлежит ему, так что меня оставили в покое. Участковый приходит изредка, пару раз в неделю. И то потому, что живет через пять домов от меня.

— Наверное, через неделю придут. У них график, по-моему.

— Наверное. Ты как, на рыбалку сходить не хочешь? Бензин с меня, — Рахим хитро усмехнулся. Ну еще бы, старенький "Вихрь" жрет топливо как не знай кто. Но лодку и мотор я продавать не хочу, она у нас еще с тех, зажиточных времен осталась.

— Хочу. Давай послезавтра, с утра пораньше, до школы. Вечером соберем рыбу. Где сети поставим? — наш поселок вроде как на небольшой речке. Правда, если пара разливов, до которых по дороге не доедешь, а на лодке можно. Туда в принципе и на веслах можно, но долго, а вот обратно только на моторе, течение сильное. Тут до Ташкента далековато, рыбу везти невыгодно. Да и дорога три раза через казахскую территорию проходит, невозможно провезти рыбу и остаться в прибыли. И потому здесь браконьерим только мы, из-за чего рыба есть. И неплохая, крупный толстолоб не редкость, да и сазан или сом встречаются. Люблю я рыбалку, и на лодке очень люблю ходить. Жаль, сейчас все реже и реже.

Тем временем хозяйка вынесла мне литровую банку кислого молока, настолько плотного, что ложка куски срезала, оставляя следы. Так что я поблагодарил, попрощался, еще раз согласовав время рыбалки с Рахимом, и пошел в пекарню. Надо пару свежих лепешек купить.

Купил три, благо в кармане денег побольше оказалось, и сейчас спокойно шел домой, неторопливо отламывая горячие куски от душистой белой лепешки. Хорошая мука в этой пекарне, из Казахстана напрямую возят. Наша мельница серую выдает. Говорят, не хватает какого-то цикла, какого не знаю.

Зайдя во двор, я поглядел на бочком подходящего ко мне бойцового петуха. Сунул руку в карман, вытащил пригоршню жаренных семечек, и присел на корточки.

— Петя, Петя. — Петух горделиво подошел, и начал аккуратно выклевывать семена подсолнуха у меня с ладони. Наше привычное утреннее действо. Как год назад к нам во двор забрел молодой петушок, так с тех пор и остался. Я с матерью спрашивал, чей, но никто из соседей не знал, откуда он прибрел. Вообще, поселок достаточно большой, восемь тысяч человек живет, за каждым цыпленком не углядишь. Так и прижился Петя у нас, и вымахал в здоровенного бойцового петуха, длинношеего и длинноногого. Теперь даже коты стороной наш двор обходят, пару раз я выбросил со двора забитых насмерть и расклеванных огромных крыс. У нас то им делать нечего, а вот у соседей через дувал приличный склад продовольствия в сарае, торгуют мукой, рисом, кукурузой. К ним эти и наведывались, даже тропы протаптывали. Теперь нет вообще. У соседей есть, а к нам даже нос не кажут.

— Ладно, сейчас вам зерна насыплю, и сам завтракать пойду, — зайдя в сарай, выгреб из люменивой фляги мерку зерна, высыпал курам в кормушку. Дробленка кукурузы и пшеницы, самое дешевое, что есть на рынке. Зимой придется кукурузу чистую покупать, чтобы куры неслись, а пока хватает. Взял охапку сухого клевера, бросил в курятник. По двору у меня имеет право гулять только петух, остальные сидят взаперти. А то курочка по зернышку клюет — весь двор в дерьме.

Газа опять нет, потому разжег во дворе печь. Надоело уже, постоянно, неделями отключают газ. Экономят, огромное количество газа уходит в Китай, для узбекской провинции его почти не остается. Сейчас еще ладно, теплынь, а зимой может быть кисло. Ладно, у меня одна левая розетка есть, и электрический, старый масляный радиатор еще советского производства.

Быстро вскипятил чайник, пожарил яичницу, сорвал с куста пару помидорок. С мясом туго, но если удастся рыбалка, то фарша накручу. Котлет нажарю, может, пельменей сделаю. От этих мыслей вообще сильно есть захотелось, и потому зарубал все, что было на столе. А потом с полчаса сидел, и неторопливо пил чай, откусывая от кускового сахара маленькие кусочки, и заедая лепешкой. Так и подъел все, они-то вроде как большие, объемные, но пышные, легкие. Зато хорошо позавтракал, а на обед нужно до хлебокомбината пройтись, купить буханку свежего. Хлеб сероват, похож на ржаной, но вкусный.

Вообще, хорошо днем. Девки ходят, пусть абсолютное большинство и узбечки, но все равно симпатичные, солнышко светит, люди говорят. Это по ночам тоскливо, хоть волком вой. Ладно, хоть антенна спутниковая, смотрю российские каналы. И старенький компьютер, правда, интернет дохлый-дохлый. Дорогущий он здесь.

И соседка иногда, вечерами, заходит. Не ко мне в дом а в баню, у нас там дверь есть. Никто не знает, откуда она, обычно ей и не пользовались, до материной смерти. Дом-то нам с соседями достался от строителей, они тут неподалеку военный аэродром строили. Наверное, одну баньку на двоих сделали, и сообща пользовались. Ну а мы с соседкой, в общем, там мы сексом занимаемся.

Это после сороковин началось, когда дома убирался и готов был на стенку от боли в сердце лезть, и тоски, случайно соседка зашла помочь. Алсу Расимовна, тридцати двух летняя сероглазая и светловолосая казанская татарочка, вдова уже года четыре. Работает в нашей школе, учителем русского языка. Худенькая стройная женщина, со спины подумаешь, что девчонка.